Читать интересную книгу Самодива - Красси Зуркова

– Я? Нет, не была.

Мы наблюдали друг за другом в тишине. Я не пыталась показаться враждебной, но обдуманная деликатность, с которой она сказала «терапии», да и само эти слово, рассердили меня.

– Доктор Пратт, в деканате меня попросили увидеться с вами для неформального рукопожатия, что бы это ни значило. Так что, честно говоря, я не подозревала, что это будет сеанс терапии. Или что он мне нужен.

‒ Никто не говорит, что тебе нужен сеанс. Нуждаться в нем и быть способной получить от него пользу – разные вещи. Если он проведен верно, то все мы можем извлечь из него выгоду.

Еще бы, да какая разница. Наверняка это была обычная болтовня, чтобы расслабить мой разум, пока она «диагностировала» длинный список того, что со мной не так, о чем я даже не знала.

– Я не отниму больше часа. Просто попробуй.

– Попробовать что конкретно? Психиатрические тестирования?

– Нет, нет. – Она покачала головой, даже слишком усердно. – Мы поговорим о том, что произошло в прошлом, и как это может – и должно ли вообще – воздействовать на твою жизнь здесь.

– Предполагаю, под «этим» вы имеете в виду смерть моей сестры?

Естественно, так и было. Как и моему профессору по греческому искусству (и, вероятно, множеству других людей, что я встречу в университете), ей с трудом давался процесс восприятия меня отдельным человеком, без отсылки к личности Эльзы. Почему-то ожидалось, что в моем поведении обнаружатся признаки перенесенной в детстве трагедии. И впервые я поймала себя на мысли, что, может быть, мои родители были правы. Может приезд в Принстон был ошибкой.

– Теа, кажется, мы с тобой неправильно начали знакомство. К чему сопротивление?

– Потому что там, откуда я родом, никто не обращается к психиатру. Людям претит идея нанимать незнакомца, который бы выслушивал их проблемы. Для этого есть семья и друзья.

– Вот только это наука о наших чувствах, совокупности причинно–следственных связей, о которых твои друзья и семья могут не догадываться.

– Они знают самое важное: как действуют мои сердце и разум.

– Я бы тоже не возражала узнать это. – Она улыбнулась, учуяв первую трещину во льду. – Итак, могу я попытаться? Только пять минут. И потом, если ты все еще захочешь уйти, я не буду настаивать, обещаю.

Ладонями она хлопнула по коленям – руки костлявые, веснушчатые, без колец. А также никакого макияжа и других украшений. Серый брючный костюм, размером слишком велик. И прилизанные пепельно–белые волосы, с аккуратно подстриженной длиной до плеч. Словно она хотела быть невидимой. Слиться с комнатой, нейтральное, заурядное и практически обособленное оформление которой, вероятно, было терапевтическим приемом само по себе.

– Ладно. Начнем с твоего дома.

– А что с ним?

– Сколько в нем окон?

Я сделала мысленную прогулку по нашему дому в Софии.

– Семь.

– Уверена?

Я притворилась, что считаю еще раз. На стене позади нее в рамке, разрисованной невротическими разноцветными пятнами, висел натюрморт Сезанна, состоящий из пяти фруктов: трех яблок, лимона и айвы.

– Да, уверена. Семь окон.

– И когда ты их пересчитывала, то была внутри дома или снаружи?

– Внутри… а что?

– Хорошо, это все, что мне нужно было узнать. А теперь посмотрим, ошибусь ли я в истории прошлого. – Она разжала руки и придвинулась ближе, как если бы хотела утешить не столько меня, сколько себя. – Ты росла единственным ребенком, так? Твои родители никогда не говорили тебе об Эльзе. Держали ее имущество запертым в доме, скорее всего в комнате, доступ к которой ты получила совершенно случайно – тебе было сколько, пять или шесть лет? – и именно там ты нашла ее фортепиано. Семейный секрет наконец всплыл не так давно, возможно, накануне твоего решения приехать в Америку. И она начала охотиться за тобой. Странные случаи. Даже жуткие. Временами ты могла практически ощущать ее физическое присутствие в воплощении привидения. Что и сделало для тебя Принстон естественным выбором. На самом деле, единственным выбором, чтобы узнать, сможешь ли ты когда-нибудь быть от нее свободной. Кстати, как я справляюсь до сих пор?

Я была ошеломлена. На какое-то мгновение даже яблоки Сезанна, казалось, вздрогнули от шока, собираясь вывалиться из рамы и покатиться по полу.

– Приму твое молчание в знак того, что я права хотя бы отчасти.

– О да. Вообще-то во всем, но… как вы узнали обо всех этих вещах?

– Это моя работа, Теа. Технический термин звучит как «синдром замещения ребенка». Он дает очень точные предсказания тому, как будет изменяться модель поведения ребенка после смерти брата или сестры. Даже сам Зигмунд Фрейд – хотя в строгом смысле он не «замещенный» ребенок, потому что являлся первенцем – страдал от похожих симптомов после смерти его младшего брата Юлиуса.

– Страдал от чего конкретно?

– От груза, когда тебя рассматривают, как «замещенного» ребенка: который должен заполнить пустоту, заполнить которую невозможно, стереть потерю и подействовать в качестве панацеи. Совершенно очевидно, это невыполнимая миссия, потому что дети не взаимозаменяемы, а агонию от утраты ребенка нельзя так просто излечить появлением другого. Вместо этого родители должны признать потерю, разрешить умершему ребенку занять свою нишу в семье, и дать процессу скорби идти своим чередом. Неспособность сделать это проецирует их травму на выжившего ребенка, запуская синдром.

– Что заставляет вас думать, что мои родители оказались неспособны?

– Большинство людей считают, что лучший способ излечиться – подавление боли или полное ее блокирование, даже если это означает бессрочное стирание умершего ребенка из истории семьи, запирание физических напоминаний о нем в недоступном месте, и так далее. Особенно это относится к родителям, у которых не было возможности погоревать как следует. Например... – Она посмотрела в сторону, словно уже не была уверена, что рассказывать пример такая уж хорошая идея. – Исторически сложилось так, что женщине, чей ребенок умер при рождении, не разрешалось держать его или даже смотреть на него – это считалось губительным для матери. Теперь же клинические исследования показали, что отрицание только то и делает, что оставляет горе неразрешенным. И рана, так сказать, всегда открыта.

Я наконец поняла, к чему она ведет. Исчезновение тела Эльзы не дало горю моих родителей найти выход, как было бы должно.

– В подобных случаях родители либо отталкивают и пренебрегают своим другим ребенком, либо опекают его сверх меры, любя до сумасшествия. Ты считала окна изнутри дома, что означает, что, должно быть, ты была счастливым ребенком, выросшим в любящем и понимающем доме. Я знаю многих, кому не так повезло.