— Если у тебя возникнет нужда в моей помощи, знай, что охране даны инструкции посылать за мной немедленно. Твоя гордость, быть может, и заглушает боль, центурион, но никакое чувство собственного достоинства, каким бы сильным оно ни было, не может предотвратить раны от нагноения.
Римлянин кивнул, показывая, что принял как предложенную помощь, так и упрек.
Церрикс откинул голову и посмотрел на его лицо. Следы происшедшего были очевидны — расплывшийся синяк у левого глаза, разбитые и распухшие губы. На груди римлянина виднелось несколько свежих царапин, а удары кнута, задевшие живот, оставили ясно видные следы на упругой коже. И все же он держал плечи расправленными, что показывало силу его воли. Не воспользовавшись настойками и травяными отварами друида, он, вероятно, испытывал сильную боль. Спина должна была гореть как в огне. Но в его позе и спокойных глазах Церрикс не заметил ничего, что выдавало бы это.
— Повернись, — тихо скомандовал Церрикс.
Сделав снисходительный жест, римлянин подчинился.
Церрикс увидел страшные рубцы, многие в запекшейся крови, покрывающие широкую спину.
— Да, ты необыкновенный человек, центурион, — констатировал он, показывая, что закончил осмотр.
Римлянин снова повернулся к нему лицом, насмешливо приподняв бровь.
— Является ли моя "необыкновенность», лорд Церрикс, причиной того, что меня отдали женщине, которая была изнасилована и забеременела от солдат моей армии? Не должна ли эта моя черта характера сделать мое вторжение в ее жизнь более приятным и меньше напоминать ей все то, от чего она пострадала?
Резкое обвинение не застало Церрикса врасплох. Он давно ожидал этого разговора. Единственное, что его удивило, так это точное знание римлянином того, о чем он сам до этого момента только догадывался.
— Так, значит, она призналась, что ребенок, которого она носит, зачат от насильников?
— Призналась. Но ты не ответил на мой вопрос, король Церрикс. Почему? Почему ты намеренно навязал меня ей, зная, что она вытерпела и продолжает терпеть? Цена, которую она заплатила за то, что осталась в живых, не только стыд, но и всеобщее презрение. А мое присутствие только подливает масло в огонь и дает пищу для других грязных домыслов.
Церрикс спокойно поднял глаза и выдержал жесткий взгляд.
— Я могу спросить тебя, центурион, почему ты решил сегодня защитить ее от этих домыслов и презрения?
Они смотрели друг на друга, и никто не желал открывать другому причины своих поступков. Потом молчание было прервано одним словом.
— Садись.
Гален стиснул зубы. Каждое движение, напряжение мышц под поврежденной кожей вызывало не просто неудобство. Он предпочел бы стоять. Но отклонить предложение означало бы выказать слабость. Голубоглазый человек, внимательно наблюдавший за ним, конечно, тоже знал это, значит, приглашение было намеренным.
Выказывая ту же гордость, которая не позволяла ему кричать от обжигающих ударов кнута, Гален с трудом сел, стиснув челюсти и не издав ни звука.
— Ты упрямый человек, Гален Мавриций. — Светловолосая голова уважительно склонилась. — Но я тоже упрям. — С разоружающей улыбкой Церрикс потянулся за искусно изготовленным бронзовым сосудом, стоящим перед ним на низком столике. — Вина?
Гален отказался. Он еще чувствовал туман в голове и не хотел, чтобы вино притупило его восприятие. Причиной его встречи с королем ордовиков, по-видимому, было не просто желание Церрикса узнать о его физическом состоянии.
Он понял, что был прав в своих подозрениях, когда мужчина напротив него, не выпив, поставил бокал на место.
— До меня дошли сведения о прибытии вашего наместника, — внезапно заявил Церрикс. — Девять дней тому назад Агрикола высадился в порту, который вы называете Рутупи.
Гален кивком головы дал знать, что понял. И Церрикс продолжал:
— Однако мне интересно… Мы с тобой знаем истинную причину столь позднего его прибытия — дать тебе подольше пожить среди нас, а также обеспечить мир до начала действия нашего плана. Но какие причины были названы начальникам армий, которые были вынуждены в отсутствие верховного командования сидеть без дела в сезон боевых действий?
Гален молча улыбнулся. Король действительно проницателен. Он понял, что со стороны легатов четырех легионов, расквартированных сейчас в Британии, в такой ситуации можно было ожидать не просто недовольства.
— Его отъезд из Рима был задержан, чтобы провести свадебную церемонию его дочери.
— Весьма кстати. — Неожиданно до того непринужденное поведение Церрикса изменилось.
Гален скорее почувствовал, чем увидел это почти незаметное изменение.
— Племена, конечно, ожидали его раньше. Собственно говоря, они приготовили для него сюрприз, который должен был совпасть с его прибытием в Британию.
Гален почувствовал, как напряглись мышцы его скул в предчувствии неприятных новостей.
— Какой сюрприз?
Церрикс встретил его немигающий взгляд, не уклоняясь.
— Мои противники объединились с теми, кто не хочет следовать нашему курсу на примирение. В начале этого месяца они устроили засаду для римского кавалерийского отряда, расквартированного на границе ордовикской территории. Ты тоже должен знать об этом… отряд, на который они напали, участвовал в той бойне — в деревне Брисдир прошлой весной. Как тебе известно, Рика была единственной, кто тогда остался в живых.
— Я полагаю, нападение прошло успешно.
— Абсолютно.
Глядя на зловещий подтверждающий кивок Церрикса, Гален задумался. В мыслях Галена столкнулись два противоположных чувства. Его первой реакцией как офицера Орлов была ярость — ведь уничтожен римский отряд. С другой стороны, как солдат Гален мог понять этот акт мщения. С древних времен неписаным законом Рима было правило: ни одно нападение на его граждан не должно остаться безнаказанным. Смерть и разрушение должны быть расплатой. Он сам неоднократно поднимал свой меч, подчиняясь этому правилу, и омывал его кровью во имя мести. Галена охватил какой-то холод, поднявшийся было гнев пропал. Такой же холод он ощутил, ударив Балора. Это было древнее, дикое удовлетворение от мщения. Люди, совершившие над Рикой насилие, были теперь мертвы.
Церрикс нарушил молчание.
— Ты не спешишь с ответом, Гален Мавриций. Вероятно, твое впечатление двойственно, как и мое. С одной стороны, я почувствовал себя отмщенным за гибель фермеров и их детей. С другой, я вижу в нем угрозу для мира, которому я доверился. Однако сейчас важны не мои или твои впечатления, а реакция Агриколы. Скажи мне, посланец британского наместника, каковы будут его поступки?