Читать интересную книгу Вариации на тему - Витауте Жилинскайте

Отомстив зазнайке Йонасу, читатель наш снова ныряет в роман. Теперь для сыщика наступают черные дни: все его ухищрения, все ловушки напрасны, читателя охватил скептицизм, он даже позволяет себе фыркать на мятые брюки сыщика, пропускает абзац с его рассуждениями о красотах барокко, и, чтобы как-то вернуть себе расположение читателя, сыщик вынужден вести его в ночной бар, где они слушают шансонетку, любуются сценой драки, а если и этого мало, то вместе пробираются в винный погреб, принадлежащий одному знатному сэру, где со времен короля Эдуарда хранится некая бутылка, и читатель получает возможность стереть с нее пыль веков… ну, а если и этого ему недостаточно, так сыщик тащит скептика к дочке банкира (подозреваемого в убийстве), юному, очаровательному существу (подозреваемому в убийстве), и она так искренне, во всех подробностях рассказывает о своем неверном любовнике (подозреваемом в убийстве) и о своей нехорошей мачехе (подозреваемой в убийстве), и, пока она делится с ними своими горестями, грудь ее взволнованно вздымается, глаза наполняются слезами, а главное, юная леди и слышать не желает ни о каком барокко — так что сердце очерствевшего было читателя наконец смягчается… Сыщик же только этого и ждет: трах-бах — снова пара жутких убийств, под подозрением все персонажи до одного! Все смешивается! Но дело идет к концу, пора приступать к развязке, и лишь тут на свет божий извлекается действительный виновник всех убийств: какой-то заспанный джентльмен, мельком упомянутый на нескольких страницах в начале романа… Однако соблаговолите припомнить, как странно бросил он спичечный коробок Гаррисону… И ведь отпечатков только его пальцев не было на кочерге, которой убили жертву! Что еще нужно для разоблачения убийцы? То-то! Так что не ловите ворон, читая детектив… пардон. И читатель, поняв, что его снова провели, что вновь посмеялись над его стремлением помочь правосудию, с горечью захлопывает роман. А ведь ему, читателю, так немного было нужно — лишь одно: чтобы, дав ему закрыть последнюю страницу, сыщик (и автор), молитвенно сложив руки, прошептали: «Клянусь, еще никогда не было у меня такого сообразительного читателя! Какой ум, какой глаз, и еще сам две полки дома смастерил!.. Ей-богу, если бы оказался он поблизости, я бы не прочь распить с ним бутылочку мартини, конечно ежели бы он, хитрец, сумел раздобыть ее в некоем магазине без моей помощи, хе-хе…»

Впрочем, существует читатель и другого толка. Этот и бровью не шевельнет, чтобы помочь сыщику обнаружить преступника: по его мнению, сэр Моррисон (или Гаррисон) может плавать в ванне хоть сто лет вместе со своими орфографическими ошибками. Этот читатель рассуждает так: «Сыщику платят деньги, чтобы он ловил преступника, а мне за это никто ничего не платит, напротив, с самого за книгу содрали! Так пусть сыщик и работает!» В самом захватывающем месте такой читатель может спокойно оторваться от романа и пойти хлебать щи — в то время как сыщик столько раз отрывался от недоеденного бифштекса, чтобы нащупать очередной след преступника!.. Нет, такого читателя сыщик не любит и терпит его исключительно ради тиража, и уж во всяком случае за один стол с ним он не сел бы, потому что от подобного жмота и газировки-то не дождешься, а уж мартини… пардон.

Так что нелегкая у сыщика доля, многоступенчатая, как тут уже говорилось. Но зато грандиозна и его победа: читатель, который, обнаружив у своих дверей жертву насилия и преступника со всеми уликами, тут же повернулся бы и удрал быстрее зайца, — этот самый читатель, словно заведенный, без устали гоняется за всеми подозреваемыми в убийстве какого-то неведомого ему сэра Гаррисона. Ну, скажите, встречалось ли вам большее чудо? После всех этих погонь и схваток человек обретает такую спортивную форму, что даже требует в парикмахерской чистое полотенце, а в магазине — недоданную сдачу! Потерпев поражение и тут, осмеянный и обруганный, направляется он в библиотеку за следующим детективом, чтобы снова грудь в грудь схватиться с обидчиками очередного мистера Ричардсона… Да, автору, имеющему такого читателя, и впрямь можно позавидовать!

КАК ПЕКУТ ХЛЕБ

…Под конец литературной встречи поэт Ржанис прочитал цикл своих стихов, славящих хлеб: корка у него поджаристая, от ломтя идет пар, и пахнет хлеб пашней, и звенит жаворонками, словно маленький земной шар — этот серый хлебный каравай,

из нашего пота выросшийна нашей ладони мозолистой.

Ржанис читал хорошо: частично наизусть, не бубнил нараспев и не раскачивался из стороны в сторону, как некоторые его собратья по поэтическому цеху. Особенно выразительно произнес он «идет пар», слушателям даже почудилось, что где-то — скорее всего, в локомотивном депо — со свистом вырывается струя пара.

Поэту вручили две белые розы, и он сел, смущенно опустив глаза и утомленно улыбаясь.

Позже, в банкетном зале, когда Ржанис, замученный поклонниками, отошел от стола к открытому окну и вдохновенный его профиль четко вырисовывался на фоне вечернего зарева, к уединившемуся поэту приблизился незнакомец с тарелкой в руке.

Встал рядом и грубовато спросил:

— А вы когда-нибудь видели, как его пекут, хлеб-то?

Ржанис выдохнул табачный дым и медленно повернулся к незнакомцу.

— Не понимаю вашего вопроса.

Человек поставил тарелку с винегретом на подоконник и упрямо повторил:

— Доводилось ли вам видеть, как пекут хлеб?

Поэт вновь повернулся в профиль к зареву. Но чуткая его душа дрогнула: кажется, этот тип расставляет ему сети, готовит ловушку? Однако Ржанис ответил настырному вопрошателю спокойно и даже с оттенком иронии:

— Странный вопрос.

— Может быть, он не покажется вам таким странным, если я представлюсь. — Наглец протянул руку: — Я старший инженер-технолог фабрики хлебобулочных и макаронных изделий.

«Макаронные изделия» неприятно царапнули изысканный слух поэта. Все же он пожал протянутую руку и, давая понять, что разговор окончен, пошел было прочь.

— Меня как знатока хлебо-макаронного дела, — не отставал инженер, — очень взволновало ваше внимание и уважение к хлебопекарной промышленности. Не согласились бы вы посетить нашу фабрику, посмотреть, как изготовляются макароны?..

— Бога ради, — не выдержал поэт, — хватит об этих макаронах!

— Простите, — поспешил извиниться инженер. — Так, может, согласитесь посмотреть, как пекут хлеб?

Поэту стало ясно — предчувствие не обмануло: его заманивают в ловушку, в большую ловушку, пытаются поймать на макаронно-хлебную приманку, чтобы выставить на всеобщее осмеяние. Как пекут хлеб, он, конечно, не знал…

— Предложение заманчивое, — уклончиво ответил он, — однако завтра я уезжаю.

— Мы пришлем за вами фабричную машину… с самого утра… вы потратите всего час… полчаса…

— К сожалению, утром у меня запланирована встреча с местными литераторами, — солгал Ржанис.

Инженер схватил со стола ломоть хлеба и, соблазняя, повертел его в руке:

— У нас новые печи-автоматы!

— Поздравляю! — сказал поэт.

— Какие печи! Произведения искусства!

— Похвально.

— Когда вынимаем продукцию, пар клубится, как туман в поле…

— Охотно верю.

— В окошко печи видны сотни, тысячи буханок — золотистых, пышных, аппетитных…

— Увы…

— А закваска теста!..

— Нет.

— А технология поджаривания корочки?!

Поэт промолчал. Он сделал вид, что о чем-то спрашивает соседку. И все-таки настороженно прислушивался к бормотанию инженера, наблюдая краешком глаза, как тот упрямо топчется рядом. Потоптался, потоптался, положил назад ломоть хлеба и, вздохнув, отошел прочь!

Ржанис притворился, будто и не заметил отступления противника. Но по тому, как энергично тряхнул поэт своей пышной гривой, как облегченно повел плечами, было ясно, что он ликует, одержав победу в трудном поединке: устоял, не угодил в западню, расставленную врагом поэзии!

ГОЛУБЫЕ ДИАЛОГИ

В телестудии нас было четверо: свинарка, ткачиха, спортсменка и я, писатель-юморист. Голубой экран готовил передачу о женщинах разных профессий, посему и наша четверка послушно сидела на низких стульчиках в ожидании своей очереди. Как десять африканских солнц, жгли нас огромные софиты. Вперед-назад ползала телекамера, наставив на нас трубу объектива, словно дуло пулемета. Казалось, ляпнешь что-нибудь не так — уложит на месте! Над головами, как кирпич на ниточке, навис микрофон, а голубоглазый телекомментатор уже допрашивал свинарку. Я прислушалась: диалог разворачивался на редкость складно.

В е д у щ и й. Товарищ свинарка! Нашим телезрителям хотелось бы узнать: вы откармливаете колхозных свиней?

С в и н а р к а. Да, я откармливаю колхозных свиней.