Но он вернулся. Однако был холодным и отчужденным. Словно его подменили. Белла больше не пыталась разговорить его. Гидеон производил впечатление человека, который делает что-то через силу.
Надо поговорить с ним, извиниться, заверить его, что она больше никогда не предъявит таких требований.
За обедом ни Белла, ни Гидеон не притронулись к еде.
Лакей понял безмолвный намек и убрал последнее блюдо. Сдержанным щелчком пальцев и резким взглядом Гидеон отпустил слугу. Дверь столовой закрылась.
— Обед окончен?
— Да, — ответила Белла. Гидеон кивнул.
— Вели подготовить карету. Я хочу сегодня же вернуться в Лондон.
Она застыла. Пульс быстро заколотился в ушах.
— Прошу прощения?
— Твои условия все еще в силе, не так ли? — Неприятные, резкие нотки вызова остудили окружающий воздух.
Дрожь охватила плечи. Широко раскрыв глаза, она кивнула.
— Обед окончен. Мои обязательства выполнены. Я желаю уехать.
— Но… но зачем ты проделал весь этот путь, если не имел намерения остаться?
— Зачем? Затем, что у меня не было выбора. Твоя просьба была очень тонко завуалированным приказом, чтобы я бросил все и сел в твою карету.
— Но?..
— Во имя Господа, Белла, пятьсот фунтов? О чем ты думала?
О нет. Этого было мало. Сердце ее упало.
— Но Шеймус не сказал ни слова, — едва слышно произнесла она. — Я написала, чтобы дали'знать кучеру, если этого недостаточно.
— Недостаточно? Этого слишком много, — огрызнулся Гидеон, возмущенный и негодующий, словно она нанесла ему оскорбление.
— Что? — выдохнула она. Кровь отхлынула от лица.
— Не могу поверить, что ты написала напрямую Рубикон. — Гидеон поморщился.
— Но кто?.. — Она умолкла и, опустив взгляд на крахмальную льняную скатерть, заставила себя глубоко дышать, силясь сохранить внешнее спокойствие, соорудить надежную стену, за которой можно спрятаться.
Она опять все испортила. Только теперь это было сделано не в приступе гнева и ревности. Она умудрилась оскорбить его. И то, как он смотрит на нее… Боль от разлуки с ним ничто в сравнении с этой агонией, пронзающей грудь. Она попыталась проглотить подступивший к горлу ком, но он как будто шипами вонзился ей в горло. Еще ничто никогда не причиняло ей такой боли. То были раны, которые заживают, но эта…
Это так больно, слишком больно, чтобы вынести…
Сохраняя самообладание, насколько это было в ее силах, она поднялась и вышла из столовой.
Гидеон кипел от губительной смеси негодования, гнева и уязвленной мужской гордости. Он слышал, как легкий стук шагов ускорился и стал тише, когда Белла шла через холл. Звук окончательно затих, как только она дошла до лестницы. Тихий щелчок закрывшейся двери привел его в чувство.
Матерь Божья… ад и все дьяволы! Как он мог так обойтись с Беллой? Женщиной, которая никогда не повышает голоса, если только не требует еще или не умоляет его остаться с ней в постели. А прощальный взгляд, который она бросила на него, — этот взгляд поразил его в самое сердце.
Гидеон вскочил и помчался за ней. Он даже не взглянул ни на служанку в холле, ни на дворецкого, стоявшего у парадной двери. Лестницу он преодолел за несколько секунд и резко остановился перед дверью ее гостиной. Повернул ручку — дверь не открылась.
Он подергал ручку.
— Белла? Белла?
Гидеон прижался ухом к двери, но ничего не услышал. Должно быть, она в своей комнате, скорее всего за еще одной запертой дверью.
Он посмотрел направо, налево, оглянулся через плечо. Затем снова оглядел коридор, присматриваясь к дверям, расстоянию между ними и их положению относительно друг друга. Если Боухилл такой, как другие загородные дома, в которых он бывал, значит, должен быть еще один вход к ней в спальню. Гидеон подошел к двери прямо напротив двери Беллы и обнаружил, что она не заперта. Сосредоточившись лишь на дверях, которые необходимо пройти, дабы добраться до Беллы, он не оглядываясь быстро прошел через первую дверь, затем еще одну.
Открыв третью, более узкую дверь, он пошел вперед через темную комнату, продвигаясь на ощупь. Шелк, кашемир и тонкая шерсть, сложенные на полках, щекотали кончики пальцев. Вторую руку он вытянул перед собой, пока не наткнулся на прохладное дерево и гладкую круглую ручку. Он повернул и открыл незапертую дверь. Это была спальня.
Белла сидела на полу возле кровати с гобеленовым пологом. Спальня была залита лунным светом. Белла плакала. Ее всхлипы поразили его в самое сердце.
Опустившись на колени, Гидеон ласково проговорил:
— Ох, Белла, пожалуйста, не плачь.
Она вздрогнула, когда его рука легла ей на спину.
— Гидеон, мне так жаль. Я не хотела… не знала.
— Пожалуйста, не расстраивайся, — умолял он, гладя ее по спине.
— Мне просто необходимо было… прости, Гидеон.
— Не надо. Не извиняйся. Ох, Белла, я напрасно обидел тебя. Это не твоя вина.
Ее прекрасное лицо было печально.
— Мне просто нужно было…
Гидеон обнял ее. Белла прижалась к нему.
— Я знаю. Я понимаю. Пожалуйста, пожалуйста, не плачь. Я должен был сказать тебе, как со мной связаться, куда писать. Я не должен был злиться на тебя.
Гидеон пребывал в таком состоянии, когда покидал ее, что забыл оставить записку с адресом. Он никогда не позволял им действовать через Рубикон. Он много лет назад заслужил право самому распоряжаться своими связями. Конверт всегда лежал в отдельной комнате, когда он прибывал в дом клиентки. A когда свидание заканчивалось, он относил половину суммы Рубикон. Но чаще просто отсылал ей деньги, чтобы не видеть ее.
Но Белла не такая, как все. Она с самого начала не писала Рубикон и не приезжала. Ее подруга тоже обращалась не к нему. И француженка, нанявшая его, заплатила Рубикон. Белла не знала подробностей. Все было устроено без ее участия. Она понятия не имела, как связаться с ним напрямую, какая сумма является оскорбительно чрезмерной и вообще обо всех тонкостях и этикете, если это слово уместно при найме жиголо.
Тяжелое бремя легло ему на плечи. Белла не виновата, он напрасно обидел ее.
Он немного отстранился, чтобы стереть слезы с ее бледных щек подушечками пальцев. Иисусе. Она прекрасна, даже когда плачет. От слез обычно краснеет и хлюпает нос, распухают глаза. Но не у Беллы. Он приблизил губы к ее губам и молил о прощении единственным известным ему способом.
Она ответила на поцелуй и обвила руками его шею. Волна желания захлестнула ее. Белла забралась к нему на колени и стала его целовать.
Гидеон взял ее на руки, встал, посадил на край кровати и опустился на колени. Он задрал ей юбки до талии, раздвинул бедра, прижался губами к розовой влажной плоти. Он попотчевал ее легкими выпадами языка, мягким прижатием губ и дразнящим скольжением зубов, прежде чем погрузить внутрь один палец, потом еще один. Ее тело туго сжалось вокруг его пальцев, и он зарычал, чувствуя, как плоть его разбухает.