— А что ты собираешься делать, когда вернется твой муж? Я буду прятаться в садовом домике и тайком пробираться в твою спальню по ночам? Будешь держать меня, как одну из твоих лошадей, которая дожидается, чтобы ее вывели из конюшни, когда ты захочешь прокатиться верхом?
— Нет! — сорвалась на крик Белла. Как он мог такое подумать?
— Тогда о чем ты просишь?
— Я хочу, чтобы ты остался со мной. Тебе не обязательно уходить. — Она не хотела думать о последствиях. Ей просто нужно было, чтобы он остался.
— Я должен.
Она чувствовала, что находится на грани обнаружения пределов его терпения. Его непреклонность била мощным молотком по ее хрупкому сердцу.
— Разве ты не хочешь остаться? Гидеон с недоумением посмотрел на нее.
— Ты оставляешь меня ради другой, не так ли? Не можешь остаться, потому что должен забраться в постель к очередной женщине.
Мускул задергался на его крепко сжатой челюсти.
— Белла, перестань.
— В этом все дело, не так ли?
— Белла. — В тоне его прозвучало предостережение. Белла понимала, что ведет себя как истеричка, но не могла остановиться.
— Кто она?
Гидеон спустил ноги с кровати.
— Что для этого нужно, Гидеон? Что нужно, чтобы ты предпочел, меня ей? Назови свою цену!
Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в камине.
— Черт бы тебя побрал, Белла. — Гидеон сжал кулаки. Тон тихо произнесенного проклятия напугал ее. В нем явственно слышался гнев, но под ним она почувствовала неподдельную боль.
— Гидеон?
Она протянула руку к твердой выпуклости его бицепса. Кончики пальцев скользнули по шелковистой коже.
Он быстро зашагал через комнату, держа одежду и сапоги в руках.
«О Боже, что я натворила?»
— Гидеон, постой! Он не остановился.
Резкий звук захлопнувшейся двери превратил в осколки то, что осталось от ее сердца.
Глава 11
Быстро одеваться — умение, которое Гидеон освоил давным-давно, но сегодня он сделал это за исключительно короткое время.
«Пусть скажет спасибо, что я вообще оделся». Он решительно захлопнул дверь. Резкий звук эхом прокатился по пустому коридору. Велико было искушение, выйти из дома в чем мать родила. Где-то под ложечкой горело дьявольское желание выставить напоказ правду о его пребывании в Боухилле. И все же благодаря укоренившейся привычке он обнаружил, что натягивает брюки. А уж набросить на себя оставшуюся одежду было делом нескольких секунд.
Резким, порывистым шагом он спустился с лестницы. Руки его дрожали от с трудом сдерживаемого гнева, когда он завязывал галстук в жалкой пародии на узел.
Неужели она не понимает? Даже если у них нет мужа, даже если они вдовы, он никогда не проводит всю ночь в их постелях и никогда не спит с ними рядом. Это слишком интимно.
Он с издевкой фыркнул. Как будто проведенная с Беллой ночь могла ухудшить дело. То, что она попросила его остаться, кричало громко и ясно, что она не понимает правил их любовной связи. Не спать вместе, никаких личных разговоров, французские письма не выбор, а требование, и продолжительность их пребывания вместе условленна заранее. Таковы правила, черт побери, и их следует выполнять.
Он не мог поверить, что Белла опустилась так низко. Швырнула деньги ему в лицо, словно они одни могут купить его полное подчинение. Будь она проклята!
При звуке отдаленных шагов по мраморному полу переднего холла, сливающихся с его шагами, Гидеон взглянул через плечо. Высокая, крепко сбитая женщина, одетая во все черное, шла по коридору, ведущему в заднюю часть дома. Он повернулся на пятках.
— Миссис Кули.
Экономка Беллы остановилась и обернулась. Глаза ее вспыхнули при виде того, как небрежно он одет, — она была явно шокирована. Он спустился с лестницы прежде, чем успел застегнуть жилет и сюртук. Губы женщины вытянулись в тонкую линию.
Слуги никогда не упускали случая дать ему знать, не важно, насколько тонко или открыто, что они на самом деле думают о нем, когда их хозяйки нет поблизости. Он считал, что уже давно привык к этому. Однако презрение, написанное на ее лице, откровенная неприязнь резали острее и глубже, чем десять лет назад, когда дворецкий впускал его в дом дамы для его первого свидания за пределами борделя Рубикон.
Она не могла знать наверняка, что он жиголо, и скорее всего полагала, что он джентльмен, просто знакомый ее сиятельства. Уловка с «кузеном» теперь окончательно исчерпана. И все же достаточно того, что он знает правду. Гидеон пожалел, что не привел себя в порядок до того, как выйти из гостиной. Он отчетливо сознавал, что волосы его торчат во все стороны, взъерошенные пальцами Беллы.
Гидеон отодвинул в сторону побуждение предложить оправдание своей небрежной внешности и призвал на помощь гнев, все еще бурлящий в жилах, направляя его на эту заносчивую служанку.
— Велите приготовить карету в Лондон и прислать ее к садовому домику. Немедленно.
Она смерила его злым взглядом и кивнула.
Он рывком распахнул дверь. Но вместо того чтобы выйти, замешкался, чтобы взглянуть через плечо на лестницу, в сторону спальни Беллы. И гнев испарился. Пропал. Осталось лишь…
Свидание окончено. И его прощальные слова гарантируют, что она больше никогда не будет его искать.
Гидеон ссутулился и тяжело вздохнул. Осторожно прикрыв входную дверь, он покинул дом Беллы.
Известие, что ее дорожная карета вернулась из Лондона, вырвало Беллу из болезненной нерешительности, в которой она пребывала эту последнюю неделю. Она заперлась в своей гостиной, села за письменный стол, вытащила два листка бумаги, обмакнула перо в чернильницу и начала писать. Первое письмо — со словами благодарности, адресованное Эсме — Белла написала быстро.
Второе письмо состояло из трех строк.
Белла сложила письмо к Эсме и сунула в глубь ящика. Второе письмо она тоже сложила, но оставила в ящике на виду, поскольку оно еще не было готово к отправке.
Белла спустилась на первый этаж и вошла в кабинет. Он обычно пустовал. Изредка там жил мистер Лейтон, секретарь Боухилла. Запирая дверь, Белла покачала головой при виде бумаг и приходно-расходных книг, лежавших на большом столе. Недовольство мистера Лейтона из-за попыток навести тут порядок заставило слуг исключить эту комнату из регулярного режима уборки. Белла была свидетельницей недовольства мистера Лейтона и едва сдерживала смех при виде низенького пухлого старика, который в припадке раздражения неистово жестикулировал, негодующе пыхтел и ворчал, что ему никогда не отыскать то, что нужно, в аккуратно сложенных стопках бумаги.