помещение: небольшое по размеру, с двумя рядами стульев и беленой стеной вместо экрана, оно напомнило ей подобные залы в кино о жизни крестьян. Да и люди выглядели совсем не так, как у нее в поселке: проще, степеннее…
Вспыхнувший в зале свет после окончания фильма поднял с мест зрителей, и те, с любопытством поглядывая на незнакомую девушку, направились неторопливой толпой к выходу.
− Богдан! — Вдруг услышала она хрипловатый голос тетки и посмотрела на парня, к которому та обратилась.
Приятный на вид черноволосый парень подошел ближе.
− Здравствуй, Богдан!
− Здравствуйте, Мария Афанасьевна! — поприветствовал он женщину.
− На танцы пойдешь?
− Да, пойду. А что вы хотели?
− Вот, знакомься, моя племянница Людмила. Проводишь ее? Она здесь никого не знает, недавно приехала. Пусть с вами потанцует.
Парень глянул на засмущавшуюся девушку, улыбнулся и сказал:
− Хорошо, проведу, не переживайте.
Танцевальный пятачок расположился недалеко от клуба. Людка заметила, что он слабо освещен. Молодежь кучковалась на травке у границы округлой утоптанной площадки, громко перекликалась и хохотала. В полутьме парни и девчата узнавали друг друга, окликали по именам, шутили.
На незнакомку сразу обратили внимание, но особо ее не разглядывали, так, бросали косые взгляды. Что касается музыки, то это была, в основном, популярная советская эстрада, под которую можно было вальсировать. На первый танец гостью пригласил Богдан, потом он подвел ее к девушкам, представил и присоединился к парням. Мужская половина молодежи больше смотрела, чем танцевала. Парами кружились чаще девушки. Людку и те, и другие не приглашали. Еще пару раз она станцевала с Богданом, и они ушли.
Село есть село. Коренное население не очень жалует пришлых, не то что рабочий поселок нефтяников, где часто появляются люди разного возраста, национальности и взглядов на жизнь. Людка для местных была чужой. Конечно же, все — сарафанное радио никто не отменял − уже знали, что в Роскошном появилась русская девка, что ее из бригады овощеводов погнали взашей и что она теперь с Милкой и Гришкой пашет на току — их на танцах не оказалось.
Культурная программа в Роскошном Людке не приглянулась. Она любила яркий свет, зажигательные танцы, речистых парней. Топтание под музыку в полутьме, прогулка по незнакомой грунтовой дороге темными улицами, где редко горели фонари, не впечатлили ее. Ну, рассказала она Богдану немного о себе, он ей тоже сообщил, что работает трактористом. Вот и все. У дома тетки они, попрощавшись, расстались. До самого отъезда на сельские танцульки Людка больше не ходила и с провожатым парнем не виделась.
− Людмила! — как-то заговорила с ней Мария. — В твой выходной едем на море. Надо тебя развлечь, а то только работаешь.
− Я согласна! — обрадовалась Людка, чувствуя, что начинает хандрить.
До Одессы доехали за два часа. Там пересели на трамвай, докативший их до пляжа «Аркадия». На морском побережье нашли свободное место, уселись. Людка радостно вдыхала морской воздух, вспоминала о том, как отдыхала в «Артеке», как поступала в Одессе в университет, рассказывала об этом тетке, плюхалась в воду. Мария просто загорала, сидя на песке и подставляя южному солнцу дебелую белоснежную спину.
И недолго-то наслаждались они под ясным небом видом моря, шелестом и прохладой волн, глазели на отдыхающих, но кожа на спине у Маруси обгорела так, что покрылась огромными пузырями. Женщина ходила по подворью полуголая, с накинутым на плечи платком, под которым лечил ожоги гусиный жир.
− Это я во всем виновата, − намазывая домашнее средство на спину тетки, корила себя Людка. — У меня только кожа покраснела, а у вас ужасные раны.
− Не вини себя, − успокаивала племянницу женщина. — Это мне, старой дуре, надо было думать, прежде чем долго сидеть на солнце. Заживет, как на собаке.
Когда пришло время возвращаться Людке домой, ожоги на спине пострадавшей поджили − женщина могла надевать платье. Девушку это радовало, и ее вина в несчастье с морским загаром у тетки не казалась ей уже такой большой. В правлении Никитина получила зарплату — 47 рублей — и хотела сделать родным, которым она доставила столько беспокойства, какой-нибудь подарок, но Мария категорически воспротивилась. Она сказала, что для них с Федей приезд Людки — уже подарок.
Последние перед отъездом гостьи вечерние посиделки начались с пельменей. Домашнее виноградное вино оживило души, глаза и языки.
− Ну что, племяшка, понравилась колхозная жизнь? — поинтересовалась тетка, подкладывая той на тарелку густую сметану.
Людка, работая вилкой, отвечала:
− Она не такая, как у нас в поселке.
− А яка? — с любопытством глянул на девушку Федор.
− В Москве у ВДНХ я видела памятник «Рабочий и колхозница» скульптора Мухиной. Вы ее тоже видели — в самом начале мосфильмовской картины всегда показывают.
− Да, видели. И что? — усмехнулась Мария.
− Там парень и девушка стоят рядом. Они сильные, мускулистые, шагают вперед. Они труженики, но мужчина держит молот, а женщина — серп. То есть, у каждого из них свой труд, а цель одна — чтобы страна жила хорошо. На своей эстакаде я делаю свое дело. Здесь я увидела − конечно, не все, − как работают люди на земле. Раньше только слышала, а теперь увидела и попробовала, что это такое — пропалывать грядки, работать на току. Тяжелый труд! Уважаемый труд! Буду всем об этом рассказывать.
− А люди? Сапу-то мою увели! — засмеялась Мария.
− У нас в Караулбазаре люди — в основном, рабочие. А здесь — сельские. Одеваемся немного по-другому, отдыхаем тоже по-своему. В общем, кому как нравится, так и живем. И это хорошо, что все разные. А насчет сапы… Рабочие тоже такие есть: при случае умыкнут все, что плохо лежит. Главное — быть порядочными людьми, уважать и ценить друг друга. Или любить, как я вас люблю. — Людка вскочила со своего места, крепко обняла и поцеловала Федора и Марию.
Сельская эпопея для девушки из среды нефтяников и газовиков не прошла даром. Действуя по принципу «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», многое поняла она, ко многому важному пришла сама. Труден