на огромный швейцарский нож, – и разобрал устройство.
– Разобрал?! Ему триста лет! – я снова присаживаюсь рядом. – А если ты его сломал?
– Вряд ли, – говорит Бен. – Мы все его пристально разглядывали, но это нас никуда не привело. Поэтому я разобрал его, и правильно сделал: теперь я знаю, в чем дело.
– Ну и? – я изучаю линию его плеч и наклон головы; он раскрыл загадку, и теперь его лицо светится от восторга. Пока он поглощен работой, я обвиваю руки Бена своими, чувствуя, как его мускулы перекатываются под моими ладонями, и кладу голову ему на плечо. Я так давно ни с кем не сближалась, что теперь мне почти больно касаться его кожи своей.
– Судя по засохшим комочкам грязи, кто-то очень давно, – говорит он, не прекращая заниматься устройством, – разобрал его на части, а затем снова собрал, – он искоса бросает на меня взгляд. – Неправильно.
– Неправильно? – я отпускаю его руки, сажусь прямо и сверлю шкатулку взглядом. – А что не так?
– Вот эту часть установили вверх тормашками, – он демонстрирует мне небольшую деталь, похожую на латунную люльку или основание лошадки-качалки с металлическим прямоугольником размером с почтовую марку. – Хочешь узнать, как я это понял?
– Жду не дождусь, – искренне признаюсь я.
– Если ее перевернуть, можно обнаружить вот это, – он перекладывает деталь в другую руку.
– Крошечное зеркало, – я убираю волосы с лица, чтобы рассмотреть получше. – Значит, это не часть микроскопа.
– Это часть телескопа, – Бен устанавливает деталь обратно. – Линзы создали для того, чтобы захватывать и увеличивать свет. Зеркало направляет свет через призму, которая потом должна его рассеивать… В теории.
– Хм. Но они и так могли расщеплять световой спектр при помощи призмы, пусть и не так изящно. Тогда для чего это?
– Я не знаток истории, поэтому не знаю, редкость это для того времени или нет, – говорит Бен. – Но это не простая призма, а двойная, и это искусная работа. Вот, смотри, она сделана из двух кусков стекла.
Держа деталь в своих изящных пальцах, он медленно поворачивает ее так, чтобы я могла все разглядеть, потом зажигает свечу и вносит некоторые собственные коррективы в устройство. На голой стене внезапно появляется радуга.
– Работает! – радостно восклицает он. – Блестящая вещь. Ее создатель был очень умен и педантичен. Он мне нравится. В общем, кто бы это ни был, он хотел добиться анализа широкого спектра, но мы не знаем, для чего конкретно. Конечно, за минувшие века с учетом возросших аналитических возможностей люди уже тысячи раз добились этой цели, поэтому изобретение, пусть и такое классное, уже устарело.
– То есть в нем нет никаких великих научных секретов, – говорю я, вглядываясь в устройство.
– Это как посмотреть, – Бен поворачивается ко мне. – Если, как ты говоришь, оно было найдено на каком-то блошином рынке, то это просто любопытная вещица, не более.
Я уже знаю, к чему он ведет.
– Но если ты всю жизнь увлекалась одной картиной и во время своего скрупулезного расследования каким-то образом наткнулась на эту диковинку, то тогда мы бы могли вывести из этого что-то важное.
Я сажусь, поджав под себя ноги.
– Ну, Вита, расскажи мне все.
– Не уверена, что могу, – отвечаю я. – Еще рано.
– Это как-то связано с ограблением? – криво улыбается он.
Я колеблюсь, после чего решаю рассказать ему половину правды, не совсем ложь.
– Она принадлежала одному выдающемуся человеку из Кембриджа, – начинаю я.
– Твоему парню? – спрашивает он.
– Нет, другу. Он был гением, быть может, даже самым умным человеком из всех, кого я знала. Какое-то время он тоже горел идеей раскрыть секрет Прекрасной Ферроньеры. Это устройство находилось в его лаборатории, и он, совсем как ты на собрании клуба «Тайная Вечеря», предполагал, что с его помощью можно попытаться увидеть что-то сокрытое. Кроме того, существует достаточно высокая вероятность, что оно принадлежало алхимику, который изучал легенду этой картины.
– Кому? – заинтересованно спрашивает Бен. – Возможно, я про него читал.
Я могла бы рассказать ему, что мой друг из Кембриджа – это Исаак Ньютон, и это он создал устройство, и что его же я пыталась убедить помочь мне с картиной. Но мы с Беном счастливы, а этот момент идеален. Я не хочу все испортить.
– Так сразу и не вспомню. Исаак… Мой друг… он увлекался многими спорными моментами в истории. Когда вернусь в офис, пороюсь у себя в записях.
– Хочешь сказать, ты помнишь не каждую деталь таинственной легенды о Прекрасной Ферроньере?
– Это ты виноват, – улыбаюсь я. – У меня из-за тебя беспорядок в голове.
– Что ж, это обоюдная проблема, – отвечает Бен.
Он целует меня, и мы опасно близки к тому, чтобы уйти от сути дела. Но в конце концов Бен переключает свое внимание на устройство.
– Дело в том, что со всем этим знанием мы возвращаемся в самое начало.
– Оу.
– Нет, это хорошо. Если кто-то в тысяча шестисотом пытался научиться рассеивать свет, чтобы рассмотреть что-то в Прекрасной Ферроньере, значит, у них были какие-то сведения, утраченные со временем. Подсказка не самая глобальная, но теперь мы знаем, что способны на что-то, с чем не справилось это устройство.
– С твоей линзой, – говорю я.
– Да. Линза широкого спектра, с помощью которой ученые обнаружили набросок под Моной Лизой, считается самой передовой, но на Прекрасной Ферроньере она ничего не нашла, так ведь?
– Да, все верно, – соглашаюсь я.
– Ну она считалась самой передовой линзой широкого спектра… пока я не изобрел свою, – Бен с ухмылкой откидывается назад. – Моя линза умеет всматриваться в темноту и видеть то, что не видят другие. Что бы там ни пряталось, она все обнаружит.
– Несомненно, – подтверждаю я, а сама мучаюсь вопросами.
– Почти всю свою сознательную жизнь я провел в работе над линзой. Уверен, что, как только она попадет на рынок, это изменит всю индустрию. Правда, теперь меня одолевают смешанные чувства, – он хмурится пару секунд. – Но если она поможет тебе и каким-то чудом продлит жизнь мне, значит, так и должно было произойти. Возможно, я не тратил время попусту, а спасал свою жизнь, сам того не подозревая.
Очень хочется верить, что судьба действительно вела такую долгую партию, выжидая подходящий момент, чтобы раскрыть свои карты. Но я знаю судьбу и знаю, как коварно она умеет лгать.
– Если мы каким-то образом сможем разместить ее перед картиной, то тогда… По крайней мере сможем узнать, было ли там что-то сокрыто. Только нужно съездить в Йоркшир за линзой.
– Не проблема, я могу нас отвезти, – я отгоняю прочь дурные предчувствия и обвиваю шею Бена руками.
– Ты умеешь водить