Эта деморализованность Франции в немалой степени объясняет ее потери в конкурентной способности, потому что она объясняет суть всеобщего безразличия, своего рода забастовки, этого подпольного диссидентства, характерного для упадка любого общества. Но поистине сейчас для Франции не время терять мораль. Это бы только ускорило нынешний кризис. Это только осложнило бы поиски выхода. Следовательно, важно срочно восстановить мораль страны. Восстановить верность одних другим и транспарентность одних перед другими. Из этого последует все остальное».
Дневник
До Шереметьево-2 доехали спокойно, в штатном режиме. Но в аэропорту без приключений все-таки не обошлось. Нас ждали операторы Влад Черняев и Евгений Переславцев и «грип»[2] Владимир Кононыхин. Они не с пустыми руками, а со всем багажом, это около ста восьмидесяти килограмм. То есть был лишний вес, порядка ста тридцати килограмм, который надо было оплатить. Но к этому мы были готовы. Зато совершенно не были готовы к тому, что письма в таможню от Первого канала не оказалось. Как сказал Черняев, без этого письма технику не выпустят.
Ладно. Можно было, конечно, долго ворчать, почему Маша Нестеренко, ответственный продюсер, не позаботилась заранее об этом письме, да что толку? Пошли на операцию «ОО» – «Операция Обаяние». Подошли к окошку, где оформляются грузы для вывоза за рубеж. Там стояли две женщины – одна молоденькая, с погонами младшего лейтенанта, другая уже давно распрощалась с молодостью. У меня есть правило: без нужды не конфронтировать, особенно с людьми в форме. Тем более когда виноват ты. А мы были виноваты. Когда таможенница, что была постарше, сказала, что может снять нас с рейса, я согласился, признал, что мы виноваты, что сделаем выговор нашему сотруднику.
– Ехать без аппаратуры смысла нет? – хохотнула она.
– Да уж, какой смысл, – согласился я.
Словом, бумагу она сделала, и мы, уплатив восемьдесят семь тысяч рублей за перевес, улетели в Ниццу.
Прилетели. Встречают: Маша Нестеренко, Аня Колесникова и водитель Салман Муртазалиев. Выясняется, что головная машина, которую дала нам компания «Рено», неисправна. Их представитель говорит, что ее надо починить. Н.Ю., наш генеральный продюсер, говорит, что ничего мы чинить не будем, а возьмем исправное «Рено» этой же модели напрокат. На том и договорились. Едем в Канны. До съезда с автострады доезжаем за полчаса. Потом столько же ползком добираемся до отеля «Мартине». Всюду полиция, а что поделаешь – Каннский кинофестиваль. Толпы зевак, масса перекрытых проездов. Все ждут знаменитостей. Канны – спокойная рыбацкая деревушка, приобрела известность благодаря английским и русским аристократам. Проложили набережную, построили отели – и «принцы, принцы, повсюду принцы!», по словам де Мопассана. По отдельности все это производит мало впечатления, Дворец кинофестивалей плоский, похож на блиндаж. Население в основном пожилое. Хотя на кинофестиваль, конечно, съезжается много народа.
Располагаемся. Довольно жарко, хоть и пасмурно. Хозяйка квартиры, в которой живут наши продюсеры, русская. Зовут Людмила Александрова. Замужем за внуком кинорежиссера Григория Александрова. Живет во Франции уже тридцать лет. Довольно красивая, малость переспелая блондинка с формами, о чем сама прекрасно знает. Договорились взять интервью у нее в 15:00 для темы «Русская Франция». Удалось получить несколько интересных слов о французах и о Франции, а в основном бурный поток о космогонии, реинкарнации, карме. На прощание крепко, «на французский лад», обняла и прижала к пышной и, по ощущению, все еще упругой груди.
Едем в Монте-Карло брать интервью у знаменитого французского шефа Алена Дюкасса. Монте-Карло набит любителями автогонок «Формула-1», которые состоятся послезавтра. Подъезжаем к зданию, в котором Дюкасс будет готовить ужин. Временный лифт, прикрепленный к внешней стене здания, дрожит и вздрагивает, поднимаемся на нем на шестнадцатый этаж. Крыша. Изумительный вид на бухту, где пришвартованы десятки, сотни яхточек, яхт и яхтищ. На крыше выясняется: г-на Дюкасса не будет. Почему? А хрен его знает, не будет, да и все тут. Что-то мне этот Дюкасс не понравился изначально.
Возвращаемся в Канны. В 21:00 – вечер ювелирной фирмы «Шопар». С 1998 года она изготавливает «Золотую пальмовую ветвь», главный приз фестиваля. Первый набросок для нее сделал Жан Кокто, в тридцатых. Можно взять интервью у Каролин Шефель, со-президента «Шопар». Маленькая, худенькая веселая женщина средних лет. Умна, остроумна, на первый взгляд кажется порхающей бабочкой. Вспоминаю Мохаммеда Али, который говорил о себе: «Float like a butterfly, sting like a bee»[3].
Ужин. Огромное количество обнаженного тела. Главным образом ноги, все в мини-юбках, вне зависимости от возраста. Потом грудь, спина. Поначалу теряешься, потом перестаешь обращать внимание. Стиль единый: длинные прямые светлые волосы, высокие каблуки, все обнажено до предела. Отличить одну женщину от другой сложно.
Мужчины тоже на одно лицо. Странно. Скука смертельная, которую не может развеять даже Алена Долецкая, редактор русского издания Vogue, сидящая за нашим столом.
День на редкость бестолковый.
В 10:00 предстоит интервьюировать бессменного директора Каннского фестиваля Жиля Жакоба. С организацией встреч и интервью помогать нам взялся американский документалист Эд Флаэрти. У входа во Дворец фестивалей встречаемся с Аней и помощницей Эда Сарой, поднимаемся в комнату, выходим на террасу. Ждем. И... ждем. И еще немного ждем. Наконец, за нами приходит Флаэрти: интервью состоится в другом месте. Перебираемся в другое место. И опять ждем. Это огромный зал с потрясающей библиотекой книг о кино. Наконец, оказывается, что Жакоба не будет. Позже удается выяснить, что с ним случился удар.
Небольшой stand-up[4].
Идем брать интервью у Марка Сандберга, историка кино и внука создателя киностудии La Victorine.
Интервью отличное. Одно удовольствие.
Потом интервью с Жоэлем Шапроном. Он долгое время отбирал фильмы из стран бывшего Союза и Восточной Европы для фестиваля. Тоже отличное, и – по-русски.
В ответ на вопрос «Что означает для вас быть французом?», Сандберг сказал, что хоть он литовский еврей, но француз до кончиков ногтей, обожает Францию, а Шапрон заговорил о древней, прекрасной культуре.
Больше интервью не было.
Вечером за ужином – случайная встреча с Владимиром Пирожковым, человеком, которому известна тайна изготовления самурайского меча.