о полном его отсутствии даже говорить не приходится, потому что Советское правительство оказывало хлебную помощь даже тем регионам, которые провалили план по зернопоставкам), крестьянина образца 30-х годов голодом уморить было невозможно по определению. Крестьянин — не горожанин. Даже во время фашистской оккупации из городов люди уходили на село, если там были родственники, спасаясь от голода, хотя под фашистами село жило, практически, на одной картошке. Даже рацион белорусских партизан состоял почти из одной картошки.
Голодомор — это такая же сказка для недоразвитых детей, как и массовые расстрелы по приговорам «троек НКВД»…
* * *
Но не только про крестьянские огороды забыли те, кто нарисовал новейшую историю коллективизации. И этот холст для будущей картины о преступлениях партии перед крестьянством начали готовить, грунтовать гораздо раньше Перестройки, уже в конце 50-х годов в литературе появилось целое направление деревенской прозы, ее авторов назвали писателями-деревенщиками. Однако, о деревне, о самом крестьянском труде эти писатели имели представление на уровне… школьников. Никто из них даже не принадлежал к классовой прослойке сельской интеллигенции, к настоящей сельской интеллигенции — механикам, зоотехникам, ветеринарам, агрономам, экономистам. Тем более, не было среди них колхозных бригадиров и звеньевых. У них всех типичная биография: закончил школу, уехал в город учиться на «творческого интеллигента» и потом стал сочинять романы на деревенскую тему. В результате всех этих сочинений мало того, что уже к 80-м годам даже среди сельской молодежи стали популярны взгляды, что коллективизация погубила наследственного хлебороба-кормильца, так еще был серьезно искажен взгляд на крестьянина времен, непосредственно предшествующих коллективизации. Да даже раньше, чем писатели-деревенщики! Вы сможете вспомнить хоть одного героя романа «Поднятая целина» из числа станичной молодежи, за исключением батрачки, которую Давыдов хотел послать в город учиться? Даже в «Поднятой целине» молодежь исчезла почти полностью.
А ведь деревенские семьи были многодетными, и большую часть населения села составляла как раз молодежь, люди младше 30 лет, те, которые выросли уже после Октября, закончили школу, к 30-м годам уже менялось поколение на селе. По данным Всесоюзной переписи в 1926 году 60% населения села составляли люди младше 25 лет.
Село до 1917 года и село к началу 30-х — две большие разницы. У Шолохова в романе один «культурный хозяин», выписывающий журналы по агрономии. Ну, может быть, казачество было таким темным. Если же брать, к примеру, даже не губернии, близкие к промышленным центрам, а что-нибудь среднее, как Средне-Волжский край, то там в 1928 году выходило 21 крестьянская газета, из них 2 на татарском и 1 на мордовском языке, для крестьян издавались 8 журналов. Только своих, областных. 8 областных журналов! Только для крестьян! Это фантастический уровень периодической прессы даже для времен бровеносного маршала.
В каждой деревне, даже небольшой, была не только изба-читальня, но и уже почти везде были свои клубы, тем более, в более-менее приличном селе. И в них не только под гармошку плясала молодежь, и не столько там плясали, как собирались на лекции, которые читали приезжие агитаторы. И не только про политику партии лекции были. Там и агрономы, зоотехники из районов. Районные специалисты были обязаны читать эти лекции, просвещение населения в вопросах сельского хозяйства было для специалистов в те времена обязанностью. В каждом селе, за редким исключением, уже работали радиоточки. Там тоже не только «Интернационал» по утрам.
Все самое передовое в сельском хозяйстве тогда не просто пропагандировалось, а настойчиво пропагандировалось. Широко освещался опыт уже имеющихся совхозов и колхозов. В 1928 году по инициативе академика Ферсмана был создан Комитет химизации народного хозяйства, который тоже активно занимался распространением знаний, крестьян касались планы производства минеральных удобрений. В 1926 году началось строительство Сталинградского тракторного завода, это было грандиознейшее событие для тех лет, вся страна следила за строительством, страна, особенно село, ждало трактора. Да к концу 20-х трактора уже не были неизвестным для села чудом. И «Путиловец», и импортные трактора работали уже по всей стране, их еще было очень мало, но люди о них уже знали.
«Правда», 15 апреля 1925 года, «О комсомольском активе в деревне: Речь на заседании оргбюро ЦК РКП(б) 6 апреля 1925 г. И. В. Сталин»:
«Говорят об опасности колоссального роста комсомола в деревне. Говорят о наплыве крестьянской молодежи в комсомол. Нет сомнения, что некоторая опасность тут имеется. Но несомненно также и то, что комсомол может не бояться этой опасности, если он сумеет выполнить с честью поставленные выше задачи. 100 тысяч комсомольского актива в деревне — это такая сила, для которой не может быть опасным никакой наплыв крестьянской молодежи. Все дело в том, чтобы повести энергичную работу по политическому воспитанию этого актива. Все дело в том, чтобы умело направлять работу этого актива на дело укрепления союза рабочих и крестьян. Все дело в том, чтобы использовать этот актив для вовлечения крестьянства в новое советское строительство.»
С 1925 года начался резкий рост числа комсомольцев в деревне, ЦК ВЛКСМ в 1928 году выдвинул лозунг о стопроцентном привлечении в комсомол батрацкой молодёжи. Да уже заметная часть середняцкой молодежи состояла в комсомоле.
Деревня образца 1929 года ничего общего не имеет с деревней образца до 1917 года. Да ведь уже культурная революция произошла! И она, в основном, касалась именно деревни. Деревня стала грамотной, значительная часть молодежи в ней была заражена, в хорошем смысле этого слова, коммунистической пропагандой. Заметен в деревне был актив из бывших красноармейцев, отслуживших в армии уже после окончания Гражданской войны…
Во второй половине 30-го года, года перелома, ОГПУ зафиксировало 1352 массовых выступления по всему СССР против колхозов. Массовые выступления почти всегда — это толпа недовольных какими-нибудь перегибами, которая расходилась накричавшись. На сотни тысяч сел и деревень, это — тьфу! Капля в море. Даже если их прикидывать по числу колхозов, которых в 1932 году было 211 тысяч. Пусть в 1930 их было порядка 100 тысяч — и то, на сто колхозов один «бабий бунт». Именно «бабий бунт», ОГПУ давало сведения, что зачастую в этих массовых выступлениях их активную часть составляли женщины.
И положение женщины на селе к началу коллективизации изменилось кардинально, это уже не была та русская забитая баба. Она даже «бунтовала» наравне с мужиками. И женское колхозное движение было еще активней.
Советская деревня, особенно ее русская, украинская и белорусская части, предколлективизационного периода — это настоящая Атлантида. Мы о ней почти ничего не знаем. Заваливать этот «материк» пеплом вранья с дикими представлениями о нем стали,