Читать интересную книгу Дочь нечестивца (СИ) - Жнец Анна

— Нам надо уходить. Не ровен час, Рахенем о тебе вспомнит и прикажет убить. Или приставит к тебе стражу, пока Кархедон будет отмокать в натроне, чтобы потом похоронить вместе с ним заживо.

Нейт кивнула, продолжая машинально поглаживать его голову. Казалось, её охватил тот самый парализующий страх, который заставляет человека при виде опасности столбенеть вместо того, чтобы сражаться или пытаться спастись бегством. Гиант отругал себя за малодушие и эгоизм, не позволившие ему отпустить Нейт раньше, когда они только узнали о посмертной воле номарха. Но тогда девушке удалось убедить их обоих в том, что до трагедии много лет, и та превратилась в нечто необязательное, в подобие ночного кошмара, сильные впечатления от которого со временем блекнут, а потом исчезают совсем.

— Ты уверен, что сможешь нас вывести? Если попадемся, тебя убьют.

— Мы рискнём, — ответил Гиант. На короткий восхитительный миг он поднялся над страхом и паникой и ощутил себя необыкновенно счастливым: Нейт за него волновалась! Слова любви готовы были сорваться с губ, но потом он понял, насколько неуместны они в такой ситуации. — Пойдем.

Гиант поднялся с колен и потянул любимую за руку. И тут дверь спальни с грохотом распахнулась, и внутрь ворвалась вооружённая стража. В комнате сразу стало тесно — крепкие люди с мечами наизготовку заполнили собой всё пространство. Воины расступились, и вперед с торжественным видом вышел верховный жрец.

— Последней волей номарха, сила и слава его ка, — начал он, и голос дрожал от пафоса, словно потревоженная струна лиры, — тебе, прекрасная Нейт, выпала огромная честь сопровождать своего господина в его загробном странствии. Служи ему и всячески угождай, ибо тебя, любимейшую из любимых, он выделил и пожелал сделать своей вечной спутницей. Возрадуйся. Волей номарха тебя похоронят, как принцессу крови. Твою плоть пропитают драгоценными смолами и укутают в самый прочный и долговечный лен. Семьдесят дней ты будешь отмокать в натроновой ванне, после того как заботливые руки бальзамировщиков извлекут твои внутренние органы и поместят их в канопы, все, кроме сердца, ибо оно обитель души и вместилище мысли, и почек, так как они связаны с водой священного Нила.

Нейт незаметно отодвинулась от Гианта, пока никто не заметил, что они держатся за руки. Шагнула вперед с видом не менее решительным и торжественным, чем у верховного жреца бога Амона.

— Я сама мечтаю разделить вечность со своим господином, — сказала девушка, и ни один мускул не дрогнул на бесстрастном лице, — но прошу похоронить меня с ним живую, дабы я могла достойно его оплакать.

Просьба наложницы удивила жреца. Он содрогнулся, представив, каково это — медленно умирать от жажды, голода и удушья в темноте запечатанной пирамиды, в одиночестве, среди сокровищ и мумий. Но возражать не стал. Изредка такое случалось. Да и кто он, чтобы стоять на пути столь самоотверженной преданности.

— Да будет так, — кивнул Рахенем, и по его команде стражники окружили девушку. Прежде чем наложницу увели, она успела шепотом попросить Гианта принести ей калам и папирус.

Нейт держали в маленькой комнатке, словно заставляя привыкать к своему будущему жилищу — тесному саркофагу в погребальной камере. К девушке никого не пускали, но благодаря положению главного евнуха Гианту удалось передать ей то, что она просила, и получить обратно исписанный свиток со словестными указаниями, адресованными нубийцу лично.

Тело Кархедона на семьдесят дней поместили в натроновую ванну, рассасывающую жир, и ровно столько времени было у Диктиса, чтобы подготовить и спланировать одно из величайших ограблений в Египте. Зная о его многолетней ненависти к номарху, Нейт ни секунды не сомневалась: разбойник поможет ей, путь даже сделает это не из романтических побуждений, а из корыстолюбия и желания отомстить. Действительно, почему бы не спасти соблазнительную красавицу, раз уж всё равно собираешься проникнуть в гробницу? Как знать, быть может, даже удастся извлечь из этого двойную выгоду, и рыжеволосая бестия сполна отблагодарит за услугу? Нейт горько усмехнулась. Она не питала иллюзий и молилась только о том, чтобы главарю бандитов захотелось вытащить её из пирамиды живой: медлить было нельзя — разряженного воздуха в замкнутом пространстве гробницы хватит несколько дней, и то, если не зажигать факелы. К тому же несчастная могла умереть раньше: от жажды и голода.

Два с лишним месяца пролетели как миг и в то же время тянулись невыносимо долго. К концу срока Нейт чувствовала себя обессиленной и была счастлива покинуть тесную безликую комнату, ставшую для неё гробницей при жизни. Тело Кархедона III, жестокого правителя двадцать второго нома, подготовили по всем правилам бальзамирования. Специальными крючками вытянули через ноздри мозг, а опустевшую черепную коробку заполнили жидким битумом. Выковыряли глаза, чтобы заменить их на более долговечные из цветного стекла и эмали, которые будут ему служить в верхнем мире. Внутренние органы (все, кроме сердца и почек) извлекли и поместили в канопы — погребальные урны, заполненные бальзамом. Семьдесят дней пролежало тело в натроновой ванне, растворяющей жир и мышцы, а потом его заботливо обмотали льняными бинтами, создав прочный каркас.

Погребальный багаж Кархедона тоже был собран. Верховный жрец бога Амона лично пересчитал все сундуки с золотом и теперь наблюдал, как это богатство медленно погружается на похоронные барки на глазах голодной толпы. Замыкавшая траурную процессию Нейт с горечью смотрела на бесконечную вереницу раскрашенных саркофагов, ящиков с драгоценностями и деревянными куклами, призванными облегчить номарху загробную жизнь. Она думала о жадности мертвецов, о том, сколько голодающих детей накормило бы это золото — золото, которое сейчас погружалось на плавучие караваны, чтобы быть запечатанным в каменном чреве гробницы, там, где оно никому не поможет и никого не спасёт. Глядела на ряды длинных, в человеческий рост саркофагов, где лежали настоящие мумии — лучшие слуги, прекраснейшие из наложниц, павшие жертвами чрезмерного эгоизма их господина. В день, когда яд остановил сердце правителя, их жизни тоже оборвались.

Всё это создавало тягостное впечатление, которое лишь усиливали фальшивые причитания плакальщиц, в знак скорби обмазавших лица илом. Эти охающие и рыдающие старухи шли за Нейт и своими монотонными завываниями сводили её, полумёртвую от страха, с ума. Чернь, выстроившаяся по обоим берегам Нила, наблюдала за процессией молча. Женщины, дети, старики жадными взглядами провожали подносы с едой. Едой, которая была предназначена мертвецу, в то время как они, живые, умирали от голода. Нейт ощущала их злость, пока ещё сдерживаемую вбитой с детства покорностью и привычкой повиноваться, но уже готовую вырваться наружу от малейшего толчка. Нейт подумала, что солдаты тоже это чувствуют: на их лицах застыло одинаковое выражение тревоги и настороженности.

В толпе Нейт заметила высокую фигуру Гианта. За те два с лишним месяца, что номарх отмокал в натроне, им не довелось увидеться. Широкоплечий нубиец не сводил с любимой покрасневших глаз. Нейт отвернулась, забираясь на барку. Уже на борту она неосознанно попыталась отыскать на берегу Диктиса, но потом резко себя одёрнула: главарю разбойников незачем здесь светиться. В который раз она задалась вопросом, придёт ли за ней грабитель или бросит в каменной усыпальнице среди сокровищ и мумий? Все семьдесят дней эта мысль не давала покоя, мучая и сводя с ума. Придёт или нет? Спасет или оставит умирать? Любит или просто игрался? Нейт закрыла глаза, на мгновение полностью растворяясь в страхе и панике.

«Он придёт, — сказала сама себе, — придёт за золотом Кархедона и за его мумией. Чтобы разбогатеть и чтобы отомстить. И раз уж он всё равно проникнет в пирамиду, то выведет и меня».

Барка покачивалась на волнах. Жрецы вновь завели свои заунывные песнопения, молитвы из «Книги мёртвых». Чёрная фигура Гианта на берегу удалялась, становилась меньше и меньше — ещё одна неразличимая точка в смазанной мешанине лиц. Нейт почувствовала, как к страху и панике примешивается тоска, словно от её сердца к берегу над водой протянулась тонкая нить, и вместе с расстоянием растет и напряжение в её волокнах, готовых порваться.