«В интересах пролетариата всех стран препятствовать, насколько возможно, вооруженному конфликту и ограничивать его. Он на руку только победе милитаризма и паразитическим инициативам буржуазии.
Вы, пролетарии Италии, которые в суровый период кризиса и безработицы доказали свое классовое самосознание, свой дух самопожертвования, должны теперь быть готовы не дать втянуть Италию в пропасть этой ужасной авантюры».
Среди тех, кто подписал это воззвание, был Бенито Муссолини, редактор «Аванти», член Исполнительного комитета и городского совета Милана.
Митинг в Милане был созван для того, чтобы вновь подтвердить позицию, изложенную в манифесте. Все организации рабочего класса в Италии получили приглашения прислать делегатов. Даже союзы синдикалистов, которые в обычные времена непримиримо боролись с нами, откликнулись на них.
Когда один из делегатов-синдикалистов заметил, что войне будет труднее противостоять, если итальянское правительство решит оказывать помощь странам-союзницам, я заявила, что эта точка зрения должна быть объявлена несовместимой с позицией партии, так как на наше противодействие войне не может влиять выбор правящего класса. Мое предложение было принято единогласно.
То, что руководство партии должно придерживаться политики нейтралитета Италии, было заранее известным решением. Однако во время обсуждения Муссолини, который высказывался за полный нейтралитет, подошел ко мне, заявил, что должен уйти с заседания до конца обсуждения этого вопроса, и попросил меня проголосовать за него. Никто не мог предвидеть в тот момент, какие действия предпримет Италия. Уход Муссолини давал ему возможную лазейку. Он всегда мог сказать, что если бы он остался и слышал всю дискуссию, то мог бы проголосовать иначе.
В то время не только рабочий класс Италии был противником войны. Огромное большинство итальянского народа вообще было за нейтралитет. Муссолини, который всегда плыл по течению, в этом вопросе не отклонялся от общих настроений. Он повторял все лозунги партии и клеймил тех, кто не принял их, как предателей и ренегатов. В то время как многие из нас пытались разъяснить рабочим причины готовящейся войны и ее последствия, он швырялся броскими эпитетами и пытался показать, что он более революционер, чем сама партия.
Антивоенные настроения в Италии в это время уже не были едины. Некоторые консерваторы, действовавшие через националистическую партию под руководством Федерцони (который впоследствии стал правой рукой Муссолини), были за вступление Италии в войну на стороне Австрии и Германии. Среди франкмасонов царило волнение, мелкие предприниматели и молодежь были за присоединение к союзникам. Однако в преобладающей антивоенной атмосфере мало кто отваживался открыто агитировать против мира. Единственный способ вовлечь Италию в войну на стороне союзников состоял в том, чтобы представить войну против Германии так, будто это революционная война. Для этого нужен был демагог, который знал революционную фразеологию и мог говорить на языке масс. Такой человек нашелся в лице Бенито Муссолини.
Одно обстоятельство дало толчок пропаганде войны в Италии и сделало наше положение еще более трудным. Этим обстоятельством стало отношение к войне немецких и австрийских социал-демократов, которое эхом отозвалось во французской и английской партиях. Пока мы побуждали рабочих быть верными своим интернациональным принципам, газеты объявили, что наши немецкие товарищи проголосовали за военные кредиты и бросили или отсрочили свою борьбу за свержение капитализма. В то время мы не могли узнать, была ли какая-либо антивоенная оппозиция внутри немецкой и австрийской партий. Информация об этом и об антивоенной группировке во Франции и в Британской независимой партии труда пришла позднее. 5 августа 1914 года австрийские социалисты объявили, что, если бы сейчас шла парламентская сессия, они также проголосовали бы за военные кредиты. Эта статья, озаглавленная «Исторический день немецкого народа», была, я полагаю, психологическим источником фашизма. Биссолати, который больше не был членом партии, написал в демократическую газету, что интернационал, основанный на сотрудничестве, более не существует, так как крах немецкой социал-демократии означает конец Второго интернационала. Из этого он сделал вывод, что итальянские социалисты должны поддержать войну «ради демократии».
Приблизительно в это время я получила письмо от Плеханова с просьбой срочно приехать к нему в Женеву. Как только я приехала туда, он резко спросил меня:
– Как вы и ваша партия относитесь к войне?
Вопрос удивил меня. Безусловно, великий марксист Плеханов должен был знать, что мой ответ естественным образом вытекает из моего (как и из его собственного) мировоззрения.
– Мы сделаем все возможное, чтобы не допустить вступление Италии в войну и положить ей конец как можно скорее, – сказала я. – Что касается лично меня, то я, естественно, сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь в этом партии.
Его глаза гневно сверкнули.
– Значит, вы постараетесь не допустить вступления Италии в войну. А как же Бельгия? Где ваша любовь к России?
– Что вы хотите сказать, говоря о моей любви к России? Должно ли мое отношение к войне измениться, потому что в нее вовлечена Россия? Разве не вы раскрывали мне истинные причины войны? Разве не вы предупреждали нас, что эта бойня готовится и что мы должны противостоять ей?
– Что касается меня, – ответил он, – то, если бы я не был старым и больным, я бы вступил в армию. Насаживать на штык ваших немецких товарищей доставило бы мне огромное удовольствие.
Моих немецких товарищей! Разве они и не его также? Кто, если не он, учил нас понимать и ценить немецкую философию, немецкий социализм, Гегеля, Маркса, Энгельса?
В тот же вечер я покинула Женеву и поспешила назад в Милан. Никогда в своей жизни я еще не путешествовала с таким тяжелым сердцем.
Когда война была уже в полном разгаре, попытки повлиять на нас, склоняя в пользу интервенции, делались с обеих сторон. Не все эти попытки были инспирированы самими правительствами воюющих стран. Некоторые из них предпринимались введенными в заблуждение радикалами, которых, как и Плеханова, захватила военная лихорадка и которые искренне верили, что они поддерживают святое дело. В других случаях – и это было справедливо в отношении Муссолини – воюющие страны были готовы подкупить любого итальянского лидера, которого можно было подкупить, и использовать в качестве своих агентов, когда это только было возможно, тех социал-патриотов в их собственных странах, которые поддались военной пропаганде и теперь служили своим правительствам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});