- Поищем, - обещали в парткоме. - А зачем они вам понадобились?
- Сейчас этот полк входит в состав нашей дивизии.
Тут же, в партийном комитете, решили, что в полк поедет делегация рабочих.
Вернувшись в дивизию, привезли солдатам письма от кировцев. Обыкновенные письма незнакомым солдатам. Незамысловатые строки о жизни и труде заводских людей. Их простые послания содержали духовный заряд большой силы. Письма читали в землянке у железной печурки, в домике у коптилки, на снегу у костра, и у солдат перехватывало от волнения горло, пальцы сжимались в кулаки...
Делегация Кировского завода приехала спустя несколько дней. Она привезла красное шелковое знамя в подарок 270-му Ленинградскому полку.
Двое делегатов - старые красногвардейцы, участники штурма Зимнего дворца, Василий Васильевич Васильев и Петр Дмитриевич Никитин - рассказали солдатам историю зарождения их части.
В начале восемнадцатого года группа путиловцев и обуховцев, участников Октябрьского штурма, отправилась на фронт под Нарву. В Гдове к отряду присоединилось несколько сот солдат. Потом прибыло пополнение из Питера шестьсот путиловцев и обуховцев. Отряд превратился в полк. Питерцы сражались с немецкими частями, овладели станцией Печора, городами Верро и Юрьев (Тарту).
Кировцы вспомнили далекие грозовые годы, солдаты рассказывали недавнюю историю полка. Он штурмовал линию Маннергейма, его подразделения, разбросанные по гряде северных островов у Ханко, стойко выдерживали огонь врага и не отступили ни на шаг.
Утром 7 декабря делегация завода торжественно вручала полку знамя. Его держал один из кировцев, алое полотнище развевалось на ветру.
Вокруг трибуны стояли войска. Руководитель делегации кировцев Соловьев говорил о том, что завод пронес свое революционное знамя через битвы трех революций и верен ему в тяжкие дни Отечественной войны. Соловьев простер руку к алому шелку полотнища и призвал воинов так же смело и гордо, победоносно пронести знамя сквозь все военные испытания. Он обращался к каждому - от правофлангового солдата Михаила Семенова до командира дивизии. И каждый всем сердцем воспринимал его слова.
Когда кировцы уехали, солдат Михаил Семенов присел к столику в землянке неподалеку от печурки и долго, выводя каждую букву, писал на тетрадочном листке. Написал и, шевеля губами, прочитал про себя, потом, окидывая взглядом друзей, громко спросил:
- Где парторг?
У парторга уже скопилась стопка таких листков. Совсем не примечательные на вид, они выражали чувства, которые обуревали сердца людей перед боем.
- Извещу тебя о партийном собрании. Оно будет скоро, - сказал парторг Семенову.
Тысячи заявлений о приеме в партию и комсомол поступили в декабрьские дни сорок второго года от воинов 136-й дивизии. Это было выражением доверия людей к партии, потому оно радовало Симоняка, старого коммуниста. Он сам писал рекомендации солдатам и офицерам, которых знал по боям на Гангуте и у реки Тосны...
Партийное собрание роты было в тот же вечер. Солдат Семенов стоял перед коммунистами.
- Кто за то, чтобы принять Михаила Семенова кандидатом в члены партии? спросил парторг.
Кажется, никогда еще у Семенова так не билось сердце, отныне вся его жизнь до конца принадлежит партии большевиков.
...В заснеженных лесах правобережья перед выстроившимися ротами, готовыми двигаться к Неве, на исходные позиции, в прибрежные траншеи, зачитывался приказ Военного совета фронта:
Смело идите в бой, товарищи! Помните: вам вверена жизнь и свобода Ленинграда. Пусть победа над врагом овеет неувядаемой славой ваши боевые знамена...
Воины дивизии клялись:
- Пробьемся к большой земле. Воссоединим Ленинград со страной.
На исходные шли в темноте. Михаил Семенов тихо говорил парторгу:
- Слушай, браток, похлопочи - пусть мне дадут знамя Кировского завода, понесу его в атаку...
Через Неву
Долгие зимние вечера командир немецкого 401-го пехотного полка Клейменц проводил довольно однообразно. Когда темнело, он предпочитал не покидать свое подземное жилище, играл с адъютантом в карты, слушал передачи из Германии, изливал родным душу в письмах. Клейменц остро завидовал своим более удачливым коллегам, которые обосновались на зиму в городах, в теплых светлых домишках. Он жил в лесу, среди торфяных болот.
170-ю пехотную дивизию, в которую входил его полк, перебросили сюда из Крыма. Командующий 11-й армией фельдмаршал Манштейн высокопарно произносил:
К вашей славе, герои штурма Севастополя, скоро добавится новая. Великая Германия будет чествовать вас как победителей северной столицы России, большевистского Ленинграда...
Посулы фельдмаршала не сбылись. Дивизии Манштейна были обескровлены осенними боями под Ленинградом, у Синявина и Мги. 401-й пехотный полк тоже потерял много людей. Его пополнили и поставили в оборону по левому берегу Невы. Манштейна отозвали из-под Ленинграда, а у Клейменца началась нудная до отвращения окопная жизнь. Иногда он даже позволял себе обсуждать ее со своим адъютантом обер-лейтенантом Крамером, конечно, когда они оставались наедине.
- Хоть бы знать, сколько еще проторчим в этой крысиной норе.
- Тут, пожалуй, всё-таки лучше, полковник, чем, скажем, на Волге.
Клейменц мрачнел. Да, там похуже, что и говорить. Даже официальные сводки признавали, что русские окружили армию Паулюса. Разумеется, ее освободят, но пока что...
Плохо начался для гитлеровской Германии сорок третий год. Геббельс в своей новогодней речи пытался сгладить тягостные впечатления от неудач на Волге:
Германия никогда не будет наковальней, а останется молотом, сокрушающим, повергающим всё в прах. Стиснув зубы, мы через могилы пойдем вперед.
Клейменц скептически относился к витиеватым фразам Геббельса. Но всё-таки ему хотелось верить, что в новом году немецкая армия с победой закончит войну.
- Мы с вами солдаты, барон, - пробурчал он, показывая, что не собирается продолжать разговор с обер-лейтенантом.
Неожиданный звонок из штаба дивизии нарушил нудное течение вечера. Клейменца срочно вызывали к генерал-лейтенанту Зандеру. Командир полка и его адъютант быстро оделись и покинули блиндаж.
Генерал Зандер был встревожен. Разведка доносила, что в лесах, на правом берегу Невы, стало значительно оживленнее. Русские передвигают войска, что-то готовят. Зандер докладывал об этом командующему 18-й армией Линдеману лично.
- Нева - не Волга, - успокаивал Линдеман. - Мы сумеем удержать бутылочное горло. Русские уже не раз пытались расширить свой плацдарм у электростанции. Вы знаете, что у них получилось?
Зандер втягивал длинную шею в жесткий воротник кителя и молчал. Он знал, что Линдеман не терпит возражений - высокомерен, жесток, и подчиненные кажутся ему простыми пешками, которых он, и только он, может двигать по своему усмотрению.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});