Читать интересную книгу Фартовые - Эльмира Нетесова

Говорили о нем. Фартовый задыхался от вони параши. Такого жестокого издевательства он не видывал в прежние отсидки. Даже закоренелых стукачей так не мучили — могли убить ссучившегося, но враз, по-мужски.

Берендея отчаянно тошнило. Перед глазами вспыхивали и лопались красные пузыри. А зэки будто нарочно все разом к

параше выстроились. Облепили ее, словно мухи. Один за другим нужду справляют. С грохотом и брызгами, с несносной вонью.

Толстый, как мешок с украденным барахлом, мужик и вовсе озверел, через минуту подскакивал к параше и выпускал под нос Берендею зловоние.

Фартовый сдерживался сколько мог. Но потом его словно прорвало, — заматерился грязно, по-черному.

Слышавших всякое зэков трудно было удивить. Но ругань Берендея даже их ошарашила. Раскрыли рты, а потом взорвались таким хохотом, от которого зарешеченные стекла звенькнули.

Берендея рвало с болью и криком. Он не мог перебороть отвращения к этим зэкам, с которыми ему пришлось пробыть под одной крышей совсем немного. Он понимал, что его повесили «нюхать ландыши» неспроста. Отсюда его снимут только жмуром. Когда задохнувшееся от вони нутро выплеснется в парашу вместе с кровью. Вступиться за фартового было некому. Да чего стоит жизнь зэка?!

Бугор барака, волосатый черный мужик по кличке Медведь, уже при первой встрече сказал, как отрезал:

— Два медведя в одной берлоге не живут. — И добавил — Я не фартовый, не кент тебе. Но я хозяин этого барака. И коль ты, а не я к тебе попал, то и дышать станешь, как я велю. Мне плевать на твои законы, будешь жить по моим. Усек? У нас все работают. И я — тоже. Не будешь работать-пеняй на себя.

Берендеи обозвал бугра прыщом на лягашьей заднице и на работу не пошел.

А на следующий день, договорившись заранее, зэки всем бараком подступили к нему.

— Чего выдрыгиваешься, урка? Сколько будешь сачковать? И мы должны за тебя твою норму делать? Конечно, с бревнами чертоломить — это не на парах бока отлеживать, а потому выбирай: либо отправим тебя «нюхать ландыши», либо выходишь на работу.

Берендей не поверил в услышанное, рассмеялся. И ответил уверенно:

— Хотел бы я глянуть на ту сявку, которая рискнет подойти ко мне. Иль дышать кто приморился?

Вот тут-то на него зэки и налетели сворой. Самого агрессивного Берендей на «калган натянул». Схватил за уши и ударом головы превратил орущее лицо в кровавую лепешку. Тощего жилистого верзилу пригнул за шею и — коленом в посыпавшиеся зубы. Фартовый пробивался к Медведю, отшвыривая и круша всех, кто оказался на пути.

Клацали челюсти и ломались переносицы: брань, стоны, грохот — все перемешалось в ком животной ярости.

— Ты у меня, лярва, не на одно, на оба яйца захромаешь, — схватил фартовый назойливого хромого зэка, тыкавшего его под ребро оторванной от нар скобой.

Резко рванув за ноги, хватил мужика об пол. Тот дернулся и затих. В эти минуту прыщавый плечистый коротышка двинул Берендея кулаком в висок. Фартовый покачнулся. Устояв, ударил прыщавого сцепленными кулаками по темени, подмял под себя и швырнул обмякшее тело под ноги Медведю.

— Я об такой навоз ноги не вытираю! — крикнул зло.

Удар по голове, внезапный, жестокий, зажег в глазах сполохи искр, которые тут же погасили сознание. Очнулся Берендей уже над парашей. Руки за спиной скручены тугим узлом, ноги накрепко подвязаны к перекладине. Во рту — солоноватый привкус собственной крови. Берендей сглатывал ее, чтобы подавить рвоту.

— Ставлю стольник за него! — вывалился из темноты тощий мужичонка.

— На кой хрен он тебе сдался, Харя? Свою норму покуда вытянешь, пупок сорвешь, а тут и за этого хмыря вламывать будешь. Да еще корми его. Иль деньга у тебя лишняя завелась? Нехай сдыхает. Он, паскуда, троих чуть не загробил, — отговаривали мужика игравшие в очко зэки. Ставкой была жизнь фартового.

Берендей помнил, что трое, из работяг, уже пытались отыграть его жизнь у бугра. Но не повезло. Он понимал, что эти трое не без риска для себя пожалели фартового. Вон как хмурился бугор, видя, что нашлись в его бараке сторонники вора. Обыграв, радовался. Желающих уже не было. И вдруг — Харя. Самый незаметный из зэков — конченный чифирист, и не побоялся бугра, не пожалел денег.

Трижды Харя снимал банк, но бугор вошел в азарт, не хотел уступать. Но и Харя на своем стоял. И когда за полночь на Медведе осталось лишь исподнее, срезал Харя веревки с ног Берендея, развязал ему руки. Фартовый был уже без сознания. Лишь к утру очнулся от мокроты на шее. Не открывая глаз выругался, подумав, что какая-то гнида решила испражниться на него. Но это Харя вливал в рот Берендея тепловатую, пахнувшую ржавчиной воду.

Услышав брань, Харя обрадовался:

— Слава Богу, жив!

— Сегодня ты его отыграл. А завтра? Твоя шкура его не прикроет. Рано радуешься, дурак. Я свой навар терять не стану. Мне выработка нужна. И не только мне, а каждому из нас.

Она — зачет! Раньше на свободу выйдем, по половинке! Сам про то знаешь! А он того не усек. Ему что тюрьма, что свобода. Разные мы с ним. А потому не склеилось. Я сам настырный. Но и это должно быть от ума! Не хочу, чтоб кто-то на моем горбу жир себе нагуливал. Потому зря ты старался, придурок, — свесился с верхней нары Медведь.

Но ни на следующий день, ни через неделю не вышел Берендей на работу. Зэки барака хмуро поглядывали на него. Но наброситься не решались. Молчал и Харя, вкалывающий теперь за двоих. Каждое утро и вечер он делил поровну с Берендеем тощую баланду и хлеб. Он не жаловался. Ничего не говорил

о себе, ни о чем не расспрашивал Берендея. Лишь однажды на работе поскользнулся на штабеле. Бревна из-под ног с грохотом полетели. Смяли мужика. Завалили заживо.

Узнав об этом от «шестерки», прибежавшей в барак, Берендей сорвался с ног. Вмиг примчался на погрузочную площадку, где задыхающийся старый кран пытался зацепить бревна, завалившие Харю.

Берендей стал осторожно раскатывать их по одному. Всадив два лома для торможения бревен, другие легко сдвигал кайлом.

Он не просил ничьей помощи. Машинально взял лом у Медведя, катил и притормаживал бревна.

Харю он высвободил быстро. Схватив его под мышку, Берендей потрусил в санчасть.

— Ты не злись, не серчай на меня, что так получилось. Я скоро поправлюсь, — обещал Берендею мужик, исхудавший за полмесяца почти наполовину.

Берендей только теперь заметил это. И утром без просьб и угроз вышел на работу вместе со всеми.

У Медведя от неожиданности дар речи пропал.

Берендей работал легко и красиво. Без тени усталости выполнял по две нормы, за себя и Харю. Вечером бежал в санчасть навестить больного. Он не говорил ему, что вышел на работу, нарушив тем самым воровской закон.

Казалось, все в нем предусмотрели воры, но случай с Берендеем был особым. Ведь из-за него ослабевший Харя попал в беду. И если Берендей не станет выполнять его норму, мужик не получит своей долгожданной свободы. На неработавших из- за болезни или травм зачеты не распространялись. И Берендей старался.

Зэки барака отнеслись к этому событию по-разному. Но даже угрюмый Медведь, глядя, как работает Берендей, не мог не похвалить того. Но про себя, молча, чтоб никто не услышал.

Иные говорили, что голодуха фартового допекла, согнала с него спесь и гонор.

Но большинство понимало, что не в том суть. В зоне, в других бараках, жили фартовые, рассеянные там по одному — два. Уж они порассказали работягам о Берендее. Они бы кормили его, да он не захотел делить с ними их тощий общак.

В бараке Берендей держался обособленно. Ни с кем не общался, крепко помнил стайную спаянность мужиков. И, не считая их равными, жил среди них один, как в тундре. Такое воспринималось зэками своеобразно. Некоторых тянуло к молчаливому вору и тогда, по вечерам, обсев его шконку (Берендей, единственный в бараке, раздобыл себе эту железную койку), пытались мужики завести откровенный разговор,

— За что ты загремел?

— Скольких угробил?

— Что станешь делать на свободе? — несмело сыпались вопросы.

— Канали бы вы по своим щелям! Нынче в кенты набиваетесь, а забыли, как над парашей вздернули? Зато я это помню! Отваливайте, покуда тыквы целы! — гнал зэков Берендей.

Мужики понимающе отступали. Знали по себе — годы лечат любую обиду. Пройдет время и забудет фартовый ту стычку. Обвыкнется и простит, ведь в зоне не продержаться, не выжить в одиночку.

Больше всех замкнутость Берендея бесила бугра барака. Медведь не подходил к шконке, не заговаривал. Он ждал. Хотя и видел, что его работяги нет-нет, да и подходят к фартовому. Где в работе помогут ему, иногда зовут его подсобить. Берендея, а не Медведя, чья сила была известна всей зоне.

Медведя бесило, что фартовый не признает его хозяином бригады и барака. Как и большинство непомерно физически сильных, Медведь не утруждал себя поисками контактов с людьми. Не развивал в себе и без того ограниченных задатков ума.