об этом, когда Горский попросил таксиста остановиться у пляжа рядом с нашим отелем и предложил прогуляться перед сном.
— Купаться ночью на незнакомом пляже — не лучшая идея, — приходит на помощь Максим. — Но мы можем помочить ноги. Ведь можем же?
Последний вопрос он адресует уже мне, но смотрит примерно с таким же выражением лица, как и его дочь. Что ж… теперь хотя бы понятно откуда у нее этот взгляд, а то все наши знакомые, кажется, всерьез подозревали, что я согрешила с котом из Шрека. Потому что когда Малинка хочет чего-то, ей просто невозможно отказать. Проще отобрать у сироты последнюю конфетку, чем сказать нет этому мелкому манипулятору.
— Конечно, можем, — умилительно улыбаюсь и первой скидываю сандали.
Примерно за пару метров от воды, эти двое меня обгоняют и я едва успеваю крикнуть, чтобы Малинка подобрала шлейф платья, перед тем как в меня летят прохладные брызги.
Максим подхватывает ее на руки и несколько раз делает вид, что собирается бросить в воду. Дочь визжит во всю силу своих легких и смешно брыкается у него в руках. А я вдруг достаю из клатча телефон и делаю несколько фото.
Без вспышки они получаются совсем нечеткими, но мне почему-то не хочется их отвлекать и портить все веселье. Да и что-то мне подсказывает, что даже несмотря на размытые снимки, в памяти этот момент навсегда останется донельзя ярким.
— Холодно? — спрашиваю Алину, когда она мокрым кулем падает на мои колени.
— Нет, — упрямо заявляет она, стуча зубами.
Я улыбаюсь и обнимаю ее посильнее. Господи, как же хорошо.
За вечер песок успел остыть, но все равно сидеть на нем приятно. Шум волн не просто успокаивает, он умиротворяет.
— Уговор был, что ты только ножки помочишь, — напоминаю с улыбкой. — А ты вся мокрая, будто ныряла.
— Мы случайно, — оправдывается Горский, приземляясь рядом с нами. — Понимаешь, мы просто стояли в воде, а тут мимо дельфин… Вот такой огромный!
Он смешно разводит руками и Алинка снова начинает смеяться и согласно кивает головой.
— Хвостиком махнул и…
— Это кажется, уже из другой сказки, — замечаю я, но улыбку сдержать даже не пытаюсь.
А уже в следующий момент воздух со свистом вылетает из моих легких, потому что тёплые ладони ложатся на мои плечи и Максим замечает:
— Ты и сама, как ледышка. Сейчас будем греться.
Я даже сказать ничего не успеваю, как оказываюсь практически вплотную прижата к его груди. То ли Горский такой большой, то ли мы с Малинкой слишком маленькие, но как-то так получается, что обхвата его рук хватает на нас обеих.
Жар от его тела моментально окутывает меня плотным одеялом, а кожа покрывается мурашками уже явно не от прохладного вечернего воздуха. Спустя пару минут я понимаю, что глупо делать вид, будто в позвоночник вставили стальной прутик и расслабляюсь, практически положив голову ему на плечо.
Горячий воздух, вырвавшийся из его рта одновременно с протяжным выдохом, обжигает мое ухо и я тихонько вздрагиваю.
— Тише, Птенчик, не трепыхайся, — шепчет он.
Я не вижу его лица, но руку готова дать на отсечение, что в этот момент на нем блистает самодовольная улыбка. Вот только этот самоуверенный нахал не учел, что не только мое тело выдает сейчас странные реакции. Его сердце, которое я ощущаю прямиком под левой лопаткой, заходится сейчас в таком бешенном ритме, что впору звать санитаров. Нас здесь двое. Мы оба запутались в прочных сетях, сотканных из прошлого и настоящего. И я не знаю как насчет Горского, но я окончательно теряюсь. Перестаю понимать что из моих ощущений вызвано флешбеками семилетней давности, а что дарит именно Горский сейчас. Поэтому я абстрагируюсь от своего наглого босса и прикрыв глаза, погружаюсь в воспоминания о Роберте. Хотя бы на один вечер. Тем более, что его пальцы, поглаживающие мою ладонь на плечах дочери, как нельзя лучше этому способствуют.
Я настолько утопаю в этом моменте, что даже не сразу ощущаю, что тело Алины заметно тяжелеет. И только когда к шуму волн прибавляется мерное посапывание, до меня доходит, что она заснула.
— Она спит, — шепчу одними губами.
— Я понял, — отвечает Максим, но руки свои почему-то не убирает.
Продолжает поглаживать, касаться. Устраивает мне какую-то безумную тактильную пытку. Потому что внутри все вопит о том, что мне тоже просто жизненно необходимо дотронуться от него. Провести коготками по запястью и проверить по-прежнему ли это вызывает у него приступ щекотки. Сорвать пару стонов с его губ, переместив свои бедра чуть левее. Просто проверить… осталось ли хоть немного родного отзывчивого Роберта Шеффера в чужом и холодном Максиме Горском.
Я могу сколько угодно убеждать себя, что проделать все это мне не позволяет гордость и здравый смысл, но на самом деле — единственная причина, по которой мои руки все еще соблюдают правила приличия и не шарят остервенело по его телу, кроется в том, что я боюсь разбудить Малинку.
Горский же плевать хотел на любые приличия, поэтому даже не думает останавливаться.
Нет, он не делает ничего предосудительного, даже под тонкую ткань сарафана пробраться не пытается. Но с каждой секундой узоры на моих руках становятся все более чувственными.
Ручейки тока тонкими змейками расползаются по моему телу. Медленно заполняют сосуды и подают питание в сердце, которое, словно давно отправленный в утиль мотор, снова начинает биться. Со скрежетом, страшным жужжанием и шипением, но тем не менее, оно оживает. Вновь возвращается к жизни и заполняет вязкой сладкой патокой не только вены, но и мозг. Иначе как объяснить, что я даже не пытаюсь его остановить?
Вместо этого я эгоистично и недальновидно наслаждаюсь каждой вырванной у жестокой реальности секундой..
— Нам нужно поговорить, — тихо произношу, отчаянно пытаясь вынырнуть из этой неги.
— Знаю, — его голос звучит хрипло. Безумно сексуально. — Но не хочу. Не сейчас, Птенчик.
— Это важно, — выдыхаю, понимая, что наш волшебный момент подошел к концу. И пусть я сама его прервала, это не мешает мне в данный испытывать горькие сожаления.
— Неа, — лениво протягивает он, утыкаясь носом в мою макушку.
— Ты не понимаешь, — выдыхаю с нотками раздражения.
Ужасно неудобно злиться на него, находясь в его объятиях, но и спокойно реагировать на его слова я тоже не могу. Не важно ему!
— Нет, это ты не понимаешь, Птенчик, — едва слышно отзывается. — Там, в Москве меня ждет другая жизнь. Реальная. Со всеми дедлайнами, договорами и обязательствами. Завтра мне нужно наконец подписать чертов договор с арабами, уже послезавтра — зафиналить проект с “Агорой”, я