Ники скрылась, а Тони поднял лицо, всматриваясь в меня, очевидно ища какие-то не замеченные им ранее свидетельства моего злодейского характера.
– Бу! – не выдержала я.
Он вздрогнул, и на лице отразилась горечь.
– Может быть, мне все же стоит что-то знать? – осторожно, мертвым голосом спросил он.
– Только то, что ты ей нужен и будешь нужен еще долго. Только вот, скоро тебе придется делить ее с кем-то еще.
– Она и так трахается ради силы с какими-то студентами.
– Но ты их не знаешь.
Он задумался и понял, что я имела в виду.
– Не пытайся порвать с ней, – предупредила я.
– Я не смог бы с ней порвать, – горько признался он. – Она мой наркотик. Сколько времени у меня есть до того, как она начнет таскаться по волкам?
– Не знаю. Самой интересно. Может, месяцы, а может, десятилетия. Тони, – добавила я, – расслабься. Этот бой ты проиграл, и либо ты принимаешь ее условия, и вы живете, как раньше. Либо я заставлю тебя уйти от нее.
Он опять задумался. Мне нравилась эта его черта – когда нужно было всё обдумать, он не психовал и не откладывал это в долгий ящик.
– Белый флаг. Я лишь жратва и милый пёсик. Аминь.
– Аминь.
– Нет! Ти! Не смей так думать! – со слезами в голосе вскричала тихо вернувшаяся Ники.
Я поняла, что с меня однозначно хватит, и тихонько отчалила в сторону кухни. Зеленая парочка осталась выяснять отношения.
На кухне орудовал Лиан, Кисс сидела у него на голове… Феерическое зрелище: салатово-розовый взрыв на белоснежном…
Я тихо уселась на стул, чувствуя себя пришибленной, и не только от опустошенности, но и от быстрого калейдоскопа событий сегодняшнего дня.
– Пати, – вдруг обратился Лиан.
– М?
– Я тут подумал… Ты все же нужна Пижме. Твоя сила быстрей на него подействует. Я не вижу никакого прогресса за последние дни, – виновато произнес он.
– А почему ты раньше не сказал об этом?
Лиан тяжело вздохнул.
– Я надеялся сам справиться с этим. Я ведь… Ну… я ведь перворожденный, что-то вроде принца… Я должен заботиться о своих… Но…
– Конечно же, Лиан, – я подошла и обняла «свое солнышко». Кисс воспользовалась моментом и перелезла мне на плечо. – Конечно, я буду подкармливать Пижму. Мы его вылечим.
Флерс благодарно вспыхнул и отдал силу мне.
– Лиан, а Пижма ведь из рода Календулы? – спросила я то, что давно забывала уточнить.
– Да, сын.
– А что, Календула рожал, как ты? – заинтриговано поинтересовалась я.
– Нет. Но он воспитывал. У него всегда мальчики вырастали. Даже первые внуки – все мальчики. Долго не было горчавок-девочек.
– «Пижма ощущается как родственник по крови» – перешла я на обмен мыслями. Я не могла сказать Лиану вслух, что кто-то другой ощущается более родным, чем он.
– «Да? Ну да… Календула в тебе…» – Лиан был расстроен, и мысли его путались.
– «Я люблю тебя. Ты мой помощник, моя опора».
– «Но я не могу вылечить Пижму сам».
– «Я тоже сама, без тебя, не смогу».
Нашу идиллию нарушил стук, и дверь открылась в щелочку, в полглаза.
– Хозяйка, мы уходим…
Чмокнув Лиана в макушку, я вышла к Тони, тот, отвесив челюсть, уставился мне на плечо.
– А… Познакомься это Кисс. Кисс, это Тони-оборотень.
Тут из-за угла показалась Ники, она побаивалась меня, но любопытство пересилило.
– А это Ники.
– С чего это вы назвали ЭТО Поцелуем? – без обиняков поинтересовался Тони, с удивлением разглядывая фамилиара. Кисс зашипела на него, как кошка на собаку, и оборотень, скептически на нее посмотрев, предпочел отодвинуться.
– Ну… Понимаешь, русские так кошек зовут… Кисс-кисс.
– Ненормальные.
Ники с доброжелательным любопытством разглядывала Кисс, но Тони решил, что все же лучше мне не надоедать, и сгреб подружку, мягко подталкивая ее к окну-двери.
– Вы помирились? – поинтересовалась я.
– Угу. Да, – ответили они на два голоса.
– И? – разыгралось мое любопытство.
Они как-то заполошно переглянулись и, бубня что-то невнятное, выбрались на улицу. Странно. Но я слишком устала, чтобы гоняться за ними в поисках ответа, завтра расспрошу или послезавтра.
17
Пару часов до захода солнца и прихода Шона я провалялась в полудреме: мы с Лианом обнимали Пижму, включая его в наш vis-обмен под баюкающее мурчание Кисс.
Шон появился и, как всегда, еще на пожарной лестнице деликатно «постучался» по нашей связи. Еще сонная и так и не пришедшая в себя, я побрела ему открыть. К моему удивлению, он был полон, но я еще не настолько хорошо соображала, чтобы задумываться над этим. Мы выбрали самое безопасное, что могло между нами быть: Шон вливал мне силу в ладошку; струйка была настолько тонкой, что я без труда успевала перерабатывать ее, не было даже привычной уже сладкой тяжести внизу живота. По мере моего наполнения силой включалась и голова – Шон кормит меня второй раз за сутки, два раза за сутки он уже был пуст до дна. Значит, за сегодня он три раза наедался. Почему три? Потому что когда солнце касается горизонта, проклятие выдергивает силу из инкуба, опустошая его vis-систему, как сильнейший спазм опустошает желудок человека, и если силы нет, то это в разы мучительнее, как спазм на пустой желудок, выдавливающий сок и желчь. Шон старался, чтобы к закату у него всегда хоть что-то было, слишком долго и слишком часто проклятье выжимало его, и так пустого.
– Шон…
Он отвлекся.
– Я хочу знать, как ты кормился сегодня.
Трень!
Я уставилась на него круглыми глазами, он на меня с не меньшим удивлением. Я соврала. Вот ужас, на самом деле я совсем не хотела знать, чем он занимался весь день, но…
– Мне нужно знать, как ты кормился сегодня.
– Я никого не истощил, – ответил он осторожно.
– Ну да, метка не позволила бы тебе этого сделать. Но ведь получается, ты не с одного человека кормился сегодня. Со скольких?
Он наморщил лоб
– Двадцать… девять.
– Двадцать девять? Где ж ты их взял? – ошарашено произнесла я.
– Ну… начал я ночью в клубе… Их хватило вам на утро. Днем: в трех кафе, бегуньи в парке… а после заката… опять же в ресторане…
– Шон, в парке? Бегуньи? Что ты с ними сделал?
– Ну… Ничего такого, с чем можно было бы идти в полицию, если бы вдруг такое желание возникло.
– Шон!!! – я сдержала проклятие. Тьма, и так слишком близко к нему. – Ты что, не понимаешь, что это насилие!? Тоже насилие! Они очухаются и начнут страдать «Ай-яй! Как же я ему это позволила? Да как же я могла?»
– Госпожа, я умею выбирать тех, кто не будет мучиться от содеянного. Я не рискнул бы идти против метки: «те, кто может пережить кормление меня без ущерба для своей жизни» – это очень обтекаемо и очень суживает выбор, – он говорил спокойно, максимально закрыв свои мысли и эмоции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});