Читать интересную книгу Мордовский марафон - Эдуард Кузнецов

Г-н Президент, вообразите на минуту невозможное — представьте себе, что Вам адски не повезло и Вы родились в СССР. Вписались бы Вы в его социально-политическую систему? Я уж не спрашиваю: стали бы Вы здесь главой правительства? Не исключено, что еще в юности Вам удалось бы очнуться от идеологического дурмана и Вы могли бы оказаться неосторожным, например, в выражении симпатии к США, положив тем начало цепи мрачных злоключений, подстерегающих всякого, ступившего на тропу инакомыслия, опасную тропу, с которой можно лишь сползти, тогда как прямоходящего она почти неизбежно приводит к тюремным вратам. Потом, поняв, что в качестве политически неблагонадежного Вы обречены на слом, на бессловесное смиренное прозябание или — не желая хамелеонничать — на все новые и новые лагеря, Вы приложили бы все мыслимые и немыслимые усилия для легального выезда а США, страну вашей мечты, но, столкнувшись с наглым отказом, зная, что само ваше намерение покинуть СССР зловеще приравнивается к «измене родине», отчаянно понимая всю жуткую реальность угрозы в любой момент оказаться за решеткой, Вы, возможно, попытались бы бежать за границу и получили бы 15 лет, отсидев 7 из которых, однажды прочитали бы «Обращение к иностранной аудитории» Президента США:

«…Мы нуждаемся в вашей помощи и предлагаем вам свою. Мы нуждаемся в вашем опыте… Мы нуждаемся в том, чтобы вы приняли активное участие в совместных усилиях, направленных на то, чтобы приблизить реальные условия в мире к идеалам человеческой свободы и достоинства… Вы можете быть уверены, что США будут по-прежнему выступать за свободу людей. Вы можете также быть уверены, что США будут чутко откликаться на ваши собственные заботы и чаяния…»

Ваше сердце зажглось бы надеждой, и Вы тайком взялись бы за письмо Президенту США, чтобы рассказать о своем отчаянии, бедах и упованиях узника.

Сказав, что США — одна из тех стран, в которой я не был бы профессиональным арестантом, я имею в виду, что меня не посадили бы там за тот образ мыслей, за который я был осужден здесь в 1961 году, что я не был бы вынужден, желая эмигрировать, помышлять о захвате самолета и, следовательно, не стал бы «изменником родины». Но ни одна страна не является Царствием Небесным, и для человека с обостренным чувством справедливости в любой стране могут найтись причины для возмущения, которое при известной горячности темперамента и несчастливом стечении обстоятельств порой может перейти границы законности. Таким образом, допускаю, что при некоторых, смею надеяться, маловероятных обстоятельствах, случись мне быть уроженцем США, я мог бы оказаться и там в числе американских политзаключенных (если таковые у Вас есть, как утверждает советская пресса).

Следовательно, я в некотором смысле претендую на то, чтобы выступить от имени и в интересах всех тех заключенных, в основе деяний которых лежали демократические свободолюбивые идеалы, чьи побуждения бескорыстны, чьи руки не обагрены кровью, чьей целью не была узурпация власти и установление террористического однопартийного режима.

Г-н Президент, ни один здравомыслящий человек не может не согласиться с тем, что современная война, даже будучи справедливой, то есть освободительной, может оказаться катастрофической для всех сторон — правых и виноватых, что в ней победителем будет тот, кто истлеет минутой позже. Ну а если завтра перед Вашей страной, вообразим, встанет грозная альтернатива: подчиниться иноземному господству или ответить ядерным ударом на удар — с огромным риском превратить всю планету в пылающую звезду? Прислушаетесь ли Вы к умоляюще-корящим воплям всех прочих народов: «Не будьте такими эгоистами! Ни в коем случае война лучше капитулируйте!» Изберете ли Вы рабство для своей страны ценой спасения всего человечества от войны, человечества, которое умоляет Вас не рисковать планетой и клянется, что будет всячески поносить по радио Вашего поработителя, разоблачать его и даже не торговать с ним… пока к этому не вынудит экономическая конъюнктура? Я угадываю Ваш ответ, но, не правда ли, Вы задумались, прежде чем выговорить его? Поистине, «никто из нас не остров» или, точнее, — не такой уж остров… Но не слишком ли легко материк жертвует своими островами, усыпляя совесть утилитаристской логикой?

Нет, уверен, такого узника, который, заживо гния десятки лет (именно за то, что он «излишне» свободолюбив), в иные отчаянные минуты, с ужасом постигая всю безысходность своих мук, не вопрошал бы небеса: «3а что?» — и не обращал бы гневно-умоляющего взора на все человечество — сытое и не очень, дворцовое и трущобное, праздное и мозолистое, счастливое и несчастное… всякое, но, в первую очередь, свободное. Голодный, больной, задавленный политическим гнетом, порой из глубины отчаяния своего, в безумии бед своих может он возопить, призывая «чуму на ваши домы», саму войну как единственное средство — пусть страшное, пусть иллюзорное, но иного-то не дано! — избавления от кошмара несвободы. Ничто не может быть страшнее тюрьмы (особенно советской варварской тюрьмы) за образ мыслей или за намерение эмигрировать. Ничто!

Знаете ли Вы, г-н Президент, что миллионы советских каторжников в 1941 году со вздохом облегчения восприняли весть о войне, потому что страшнее всякой войны безликая, зловеще немотствующая, злобно глухая к людским стонам государственная машина, безжалостно затискивающая недовольных в камеры и опутанные колючей проволокой лагеря.

Г-н Президент, это ужасно, что велеречиво разглагольствующие о мире правительства в то же время создают такие условия, в которых люди, отнюдь не являющиеся уголовными преступниками, не мечтающие ни о власти, ни о богатстве, ни о захвате чужих земель, порой призывают — ужасаясь себе! — войну! Не менее ужасно и то, что «молчаливое большинство» спокойно обделывает свои делишки, живя рядом с концлагерями, что демократические правительства все более искушаемы демоном делячества и не гнушаются партнерства с завзятыми принципиальными тюремщиками.

Г-н Президент, поставив в один ряд заботу о всеобщем мире и борьбу за избавление людей от нужды, голода, болезней и политического гнета, Вы дальновидно парируете нечистые усилия тех, кто демагогически отрывает одного от другого. Проблемы войны и мира неразрывно связаны с проблемами качества жизни граждан различных государств и степенью их демократических свобод. Поистине демократическое государство — это одновременно и миролюбивое государство, миролюбивое не из тактических соображений, а по самой сути своей. Политическое свободомыслие, право на оппозицию есть мощный антивоенный гарант: в ответ на объявление правительством неправой войны народ страны с прочными демократическими традициями может отказать такому правительству в поддержке. У меня нет доказательных оснований сомневаться в сегодняшней искренней заинтересованности советских руководителей в мире, но одно я знаю несомненно: объяви они завтра войну кому угодно и почему угодно — безропотные миллионы послушно пойдут вперед умирать и завоевывать. И потому беспокойство о демократизации всех государств — это вид беспокойства о предотвращении угрозы войны.

Вполне доверять можно только лишь демократическому государству, и потому забота о разрядке благоразумна только в контексте энергичных усилий в направлении реальной демократизации внутренней жизни всех стран, находящихся в состоянии политического диалога. Мир не имеет морального права служить охранной грамотой для тех правительств, которые узаконили практику политического террора. Но поскольку угроза войной — слишком сильное средство для понуждения тоталитарных режимов к отказу от политического людоедства, очевидно, следует добиваться реального права для международного сообщества инициативнее вмешиваться — на правовой основе — в так называемые внутренние дела любых государств, если таковые попирают основные права человека.

Я полагаю, что наиболее перспективным направлением для установления эффективного контроля над ликвидацией всеми государствами внутриполитического гнета являются усилия по учреждению поста Комиссара по правам человека при ООН и Международного суда, который был бы правомочен рассматривать ходатайства частных лиц, чьи политические и гражданские права ущемлены тем или иным государством. Доверенные лица этого суда должны иметь беспрепятственный доступ в любой уголок любой страны.

Я сознаю, г-н Президент, что Ваши возможности не беспредельны, но если не Вы — то кто же?

Однако поскольку создание такого суда — дело чрезвычайно трудоемкое, осуществимое (если осуществимое вообще) лишь в далекой перспективе, политические узники всех стран были бы безмерно благодарны Вам, когда бы Вы приложили усилия для учреждения некоего международного органа по наблюдению за условиями содержания политических заключенных, для того чтобы правительства всех стран узаконили правовое отличие положения полит-узников от положения уголовных преступников. Инакомыслящий да имеет право, если уж не на свободу, то, во всяком случае, на сносную тюрьму! Таков печально-реалистический предел моих упований в качестве узника.