А в Киеве, кроме памятника князю Владимиру на днепровском склоне, уничтожили все – и Николая I напротив университета, и Александра II на Царской (ныне Европейской площади), и Столыпина возле городской Думы, где теперь Майдан Незалежности. Но, кроме того, что в Петербурге были несколько другого сорта большевики, там еще и совершенно не было петлюровцев. Поэтому Киеву историческую память отбили, заменив ее сидящим, как на горшке, Грушевским возле Дома учителя, а в Петербурге она осталась.
В двух городах тебя не покидает ощущение, что ты наяву возвращаешься в прошлое – в Венеции и в Петербурге. Это от сохранившейся архитектуры – все исторические декорации уцелели. Идешь по ночной Венеции и кажется, что сейчас прямо из стены вынырнет Казанова в маске, крадущийся на очередное свидание. А в Петербурге в любой момент ждешь, что из-под арки Главного штаба появится конная колонна кавалергардов или пеший строй семеновцев, шагающих на смену караула в Зимний. Как там у Алексея Толстого? «А помнишь Петербург? Морозное утро, дымы над городом. Весь город – из серебра. Завывают, как вьюга, флейты, скрипит снег – идут семеновцы во дворец. Пар клубится, иней на киверах, морды гладкие, красные. Смирна-а-а! Красота, силище!». Семеновцы исчезли, а все остальное осталось – хоть «Гибель империи», хоть «Рождение нового мира» снимай.
По странному стечению обстоятельств, большинство моих любимых писателей жили в Петербурге. Пушкин – раз. Лермонтов – два. Гоголь – три. Гумилев – четыре. Алексей Толстой – пять. Зощенко – шесть. Николай Алейников – семь. Собственно, только трое из этой моей личной десятки не петербуржцы – киевско-московский Булгаков, завсегдатай пражских пивных Гашек и уроженец города Броды в Галиции Йозеф Рот, проблудивший всю жизнь между Львовом, Веной, Берлином и Парижем. Семь против трех – явный перевес остается за Петербургом. И еще есть одиннадцатый, не влезающий в десятку (но, как же без него обойтись?!), Александр Дюма – парижанин, умудрившийся описать Петербург в «Учителе фехтования» еще до того, как туда съездил. Выходит, и его град Петра взял в плен, несмотря на то, что в XIX веке Париж был центром мироздания.
В петербуржских гостиницах почему-то до сих пор справляются о цели визита и роде занятий постояльца. «Помещик из Малороссии, – ответил я на рецепции. – Так и пишите: продал урожай и приехал развлечься в столицу империи». Мою малороссийскую шутку оценили. Хотя, разве это шутка? В Малороссии у меня 12 соток земли и даже один крепостной – Тарас Григорьевич – гоголевская «мертвая душа», выкупленная государем-императором, которую я вернул в естественное состояние. Еду теперь на нем по большой литературной дороге, собирая урожай с «Вурдалака». Так сказать, разбойничаю потихоньку.
Я внимательно читаю отзывы в интернете на свои путевые заметки. После первой подачи «Mein lieber Petersburg» кто-то из злопыхателей задался вопросом: зачем Бузина поехал в Питер? Не доказательств ли шевченковского триппера в имперских архивах искать? Да будет известно любопытствующим, эти доказательства находятся значительно ближе – в Киеве в Институте литературы. Там хранится оригинал письма Великого Кобзаря к его другу Виктору Закревскому от 10 ноября 1843 года, где он в подробностях и весьма художественно, хоть и с грамматическими ошибками, описал свои венерические страдания: «Постыгла мене долоня судьбы, або побыла лыха годына… у мене оце съ тыждень уже буде якъ я одъ якоись непортебныци або блудныци нечестывои купивь за тры копы меди, и знаешъ яку я цяцю купив… стогну та проклынаю все на свити! а п…, забув уже як и зовуть… ныжче пупа лыхо».
Сия поучительная для блудодеев эпистола опубликована была академиком Сергеем Ефремовым еще в 1929 году в полном собрании сочинений Шевченко. И процитирована мною во второй части «Вурдалака» – в главе «Амур и триппер». Очень жаль, уважаемый читатель, что вы так отстали от новейших тенденций литературоведения – если отсчитывать от публикации Ефремова, то больше, чем на 70 лет! Стыдитесь своего дремучего невежества. А в Петербург я ехал, чтобы сходить в гости к Пушкину – на набережную Мойки, 12, где была его последняя квартира. Там уже после прогулки по экспозиции у меня состоялся забавный разговор. Одна из дам, хранящих этот музей, с экзальтированностью истинной пушкинистки спросила:
– Вам понравилась экскурсия?
– Отличная! – ответил я. – Но стрелять нужно было точнее!
Моя собеседница пришла в ужас:
– Что вы! Пушкин был бы тогда убийцей!..
Мои приключения в стране табуреток
…Сегодня – о Польше. Близкая, вполне доступная страна, лежащая буквально под боком у Украины. Я был в ней раз десять. И студентом в конце 80-х с первой волной челноков. И журналистом, когда ездил брать интервью у Станислава Лема, и просто праздным путешественником, приезжавшим в Варшаву, чтобы пошататься по букинистическим магазинам. На советского студента времен перестройки, не скрою, Варшава производила сильное впечатление.
У нас тогда не было ничего. У них, напротив, имелось все, что нужно для нормального быта. Киев зиял пустыми полками магазинов. В столице Польши торговая жизнь кипела прямо у вокзала. Тут находился (по символическому совпадению прямо у Дворца культуры, построенного в виде московской сталинской высотки) огромный базар, с которого, казалось, и начинается капиталистический рай. Чего же удивляться, что Польша выглядела тогда для нас такой привлекательной? Смешно вспомнить: в Киеве в 1990-м нельзя было купить даже джинсы, а хот-дог был лакомством в сто раз более экзотическим, чем для нынешних тинэйджеров – суши. Вообще никто не знал, что такое хот-дог! Или какой-то там «Макдоналдс»! Моя однокурсница Инга, когда первый в СССР «Макдоналдс» открыли в Москве, специально махнула со своим парнем на поезде в белокаменную, дабы приобщиться к западной культуре. А теперь ходишь по Киеву мимо «Макдоналдсов» и нос воротишь – на галушки тянет.
Польша сыграла в моей личной жизни поистине выдающуюся роль! Первый секс-шоп я посетил в Варшаве. Первые стринги для своей девушки привез оттуда же. Восторгу ее и благодарности просто не было предела. Пусть кто-то, читая это, смеется. Мне все равно. Попробовал бы он раздобыть тогда эти стринги в Киеве 90-го! А я, движимый своей развратной фантазией, рисовал девчонок в такой «сбруе» еще на уроках в школе. Мое воображение их уже тогда предвосхитило. Можете представить мой восторг, когда я стоял у прилавка в Варшаве и видел свою мечту воплощенной, а потом перенес ее на упругие круглые ягодицы тогдашней любви!
Для этого нужно было притащить в Варшаву две здоровенные сумки с кипятильниками, напильниками и даже какими-то рыбочистками, которые за два дня я впарил полякам, чтобы вернуться домой с мешком одежды и первыми в своей жизни долларами, которые покупались в обменниках, не менее экзотических для нас тогда, чем хот-доги. В Советском Союзе, даже перестроечном, «американский рубль» по-прежнему оставался стратегическим запасом. В лучшем случае можно было приобрести 50 баксов по курсу Госбанка, купив круиз за границу. Но уже в 1996-м, вонзив зубы в краковский хот-дог, перед тем, как идти на интервью со Станиславом Лемом, я обнаружил, что в Киеве за это время научились делать хот-доги лучше. Мы быстро наверстывали упущенное, и меня это радовало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});