привяжу. Но ты не бойся. Помни, ты мне нужен живым и жизнь я тебе обещал сохранить. Привяжу тебя для твоего же блага, чтобы в твоей голове не возникли мысли на меня напасть.
— Я-я нет, не-не буду нападать.
— Я знаю. Не будешь. Но чтобы нам всем было спокойней, давай всё-таки мы тебя немного свяжем. Не полностью, конечно. Свободной у тебя останется одна рука. Ты этой самой рукой поднимешь трубку и дашь новые координаты артиллеристам. Ты меня понял?
— Да! Я сделаю это!
— Хорошо. А теперь медленно поднимайся, поднимай стул и садись на него.
Тот выполнил приказ. Я снял с уничтоженного солдата ремень и через пояс привязал Фрица к спинке. Всё это время я держал финку наготове, но пленный даже не помышлял о сопротивлении. Было видно, что он сломлен. Возможно, боялся железа у меня в руке, которым я довольно быстро ликвидировал его напарника, понимал, что с такой же быстротой я могу ликвидировать и его. А, возможно, мой окровавленный вид внушал в него страх, парализуя волю к сопротивлению. Но результат был один. Немец никакого сопротивления не оказал даже тогда, когда я ему освободил на время руки, а затем бинтами и мотком верёвки, что были найдены мной в его ранце, намертво примотал и руку, и ноги к стулу.
— Кто там названивает? – Кивнул я на аппарат.
— Ш-штаб. — пробормотал пленный.
— Ладно… А он с батареей связан? — Мотнул я головой, прикидывая, не перерезать ли провода.
— Не напрямую. Там только для доклада. Там герр оберст, командующий. Там…
— Второй телефон для связи с артиллерией, да?
— Д-да!
Я рубанул шнур. Надоевший своими трелями телефон наконец-то замолчал.
Немец попался щуплый. Обычный молодой мужчина 23–25 лет. Хилого телосложения. Длинный, немного сгорбленный и какой-то весь трясущийся. Я был уверен, что, если придётся с ним сразиться без оружия, то я с большой долей вероятности в этой схватке буду победителем. Тем более что моё новое тело было в превосходной физической форме –я буквально чувствовал силу и энергию. В науке есть такое понятие — мышечная память. И, получая в этом времени воистину огромные, титанические физические нагрузки, я подозревал, что, возможно, при переносе, кроме сознания, получил и эту самую мышечную память.
Впрочем, даже если это было не так, в том факте, что моё нынешнее тело было здоровым и сильным, не было ничего удивительного. Ведь при переносе я оказался не в теле какого-то толстяка или доходяги, а в теле юноши, который следил за собой, занимался физкультурой и спортом, и, в довесок ко всему, на отлично сдавал все нормы ГТО. Так что если бы случилось так, что немец на меня напал, то я б не сомневался, что сладить с пленным при необходимости, я бы, скорее всего, смог. Тем более под рукой у меня был ещё и нож.
Но фриц, как уже сказано, о сопротивлении даже не помышлял, и я довольно быстро справился с поставленной задачей.
Пододвинув наводчика к тумбе с телефонными аппаратами, отдышался и спросил:
— Фриц, а теперь скажи мне: с кем ты будешь общаться на том конце провода?
— С Гервальдом.
— С кем? Кто он? Не заставляй меня тянуть из тебя по одному слову. Расскажи, как происходит управление батареей?
— Обер-функер Гервальд. Он связист. При получении от меня координат он передаёт их командирам орудий. Затем следует разрешение на открытие огня, которое даёт обер-вахмистр фон Кригер, командир первой батареи. Так положено. Но такая цепочка по передаче команд очень долгая. В бою, как правило, он заранее даёт команду на стрельбу и, пока не придёт приказ эту стрельбу прекратить, он в работу расчётов не вмешивается.
— Ясно. А ты этого связиста, обер-функера, знаешь? А он тебя?
— Конечно. Я же непосредственно ему координаты и передаю. Мы с Гервальдом не то чтобы друзья, так, приятели. Не раз выпивали вместе и вообще…
— И это очень хорошо!
Когда-нибудь моя удача отвернётся от меня, и, такими темпами, произойдёт это рано, а не поздно. Вот и сейчас, будь на месте вальяжной сытой ленивой немчуры хоть кто-то, чуть более закалённый в боях, я вряд ли продвинулся бы дальше охраны на первом этаже. Сейчас же, в первые месяцы Великой Отечественной Войны, войска Вермахта всё ещё не ждут особенных подвохов от полудиких орд неграмотных и бескультурных варваров из СССР и рассчитывают, что наступление будет проходить, как по нотам. Блицкриг и превосходство в техническом оснащении сделают победу над русскими, как кажется гансам, лёгкой прогулкой, поэтому, хоть и полевые наставления, в основном, соблюдаются, местами можно обнаружить и вот такие случаи фатальной для немца расхлябанности вплоть до асоциальной активности вроде пьянства на посту.
План мгновенно утвердился у меня в голове, и я принялся инструктировать корректировщика по первоочередным целям для поражения. И главными такими целями, разумеется, должны были стать танки. Я понимал, что из гаубиц по технике попасть сложно, но в связи с тем, что техника та была почти лишена возможности двигаться, надеялся, что немецкие артиллеристы не подведут и таки смогут уничтожить максимальное количество бронированных монстров.
Мольтке оказался парнем сообразительным. Поняв задачу, пообещал, что всё сделает, как ему приказано, и начал действовать. Он сверился со своими записями в журнале разведки, журнале целей, схемах ориентиров, артиллерийской панорамой лежащей местности, а также заметками, что он ранее делал на листках, выглянул в перископ и, спросив у меня разрешение, связался с батареей по тому телефону, который угрюмо молчал последние минуты.
Нам пора было начинать заходить с козырей.
Разговор прошёл в деловом русле и никаких подозрений на том конце провода не вызвал. Они получили необходимые координаты и взялись за дело. Не прошло и пары минут, как артиллерия немцев начала работать по обалдевшему от такого поворота противнику.
Мы слышали, как обер-функер передаёт координаты гаубичным расчётам, а сами смотрели на поле боя.
И картина, открывающаяся нам, была очень радостной. Особенно для меня.
То тут, то там вспыхивали взрывы, поднимая в небо тучи осколков от раскорёженой и взорванной немецкой техники. В течение минуты я насчитал три попадания по танкам, два попадания по броневикам, ещё были попадания по грузовым машинам. Досталось и пехоте противника, артобстрел есть артобстрел, даже если ведётся по
Но, к сожалению, столь приятная для моих глаз и ушей музыка, недолго играла. Уже через полторы минуты в трубке повисла пауза, а затем послышался какой-то крик,