Читать интересную книгу Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия

... Что за бред мне приходит в голову.

Я обошла дом раза на три, убедившись, что дверь там всего одна и служитель не покинет его без моего ведома. Ставни окон были закрыты, внутри, вероятно, висели плотные занавески. Тьма внутри ежилась от бездействия, предлагая то поджечь строение - огня не в непосредственной близости от себя она явно не боялась - то придумать еще какое-нибудь непотребство, например, приманить и напустить через печную трубу крыс. А когда я категорически отказалась и от того, и от другого, недовольно притихла. Так мы и прождали три горсти с лишним. Я уже хотела уходить, так как нарушить данное Ризе обещание возвращаться до темноты через два дня после того, как его дала, было бы крайне некрасиво, но тут дверь открылась - я едва успела отступить в сторону - и лас, уже в темно-зеленом плаще, вышел, аккуратно запер за собой дверь, огляделся по сторонам и двинулся прочь.

Я заколебалась. Идти за инквизитором дальше более не представлялось интересным, сейчас он, скорее всего, движется к собственному дому. Его походка, стать разительно изменились - пропала суетливость, дерганность, он шёл торопливо, но куда спокойнее, чем сюда. Сделал то, что хотел? Убедился в чем-то? Просто отдохнул от тяжёлой длительной речи и общения со слушателями?

"Мне нужно проникнуть в этот дом незаметно, - мысленно обратилась я к тьме. - Не спалить его дотла, не разрушить стену, нельзя что-то повредить, это вызовет подозрения"

Тьма раздумывает недолго. Как и чем вообще она может думать, если у нее нет головы?..

...сегодня я просто кладезь уместных вопросов.

Подчиняясь ее беззвучным советам, я наклоняюсь к ближайшей лужице, коих в сырой светень тут изобилие, со вздохом зачерпываю липкую размокшую грязь. Несу ее в ладонях до двери домика - надеюсь, инквизитор не собирается внезапно вернуться сюда за чем-либо - и залепляю замочную скважину. У нас в деревне вообще таких нет, либо щеколды, либо навесные замки, а чаще двери вообще не запирают.

Но у городских, похоже, тайн куда больше. Я имею в виду тайны, которые можно спрятать за закрытыми дверями, а не похоронить в собственной душе. 

***

Тьма проходит через мои ладони холодом, ночным дыханием морозя. И мокрая жижа начинает твердеть, леденеть, странным образом не обжигая потемневшие пальцы. Мгновение, другое, третье - и некогда напоминавшее глину вещество прочнее металла. Я делаю глубокий вдох и поворачиваю самодельный ключ. Дверь открывается со скрипом, как и любая старая расшатанная дверь, которой нечасто пользуются. Внутри затхлый воздух и темнота, но в темноте я теперь вижу лучше кошки. 

Никого тут нет - ни плененной Отавии Иститор, ни каких-либо других людей, ни живых, ни мёртвых - это я тоже понимаю с первого шага. Облегчение затапливает меня, но с лёгкой, едва уловимой ноткой разочарования. 

Да, это не жуткая тюрьма, не темница для невинных жертв, скорее - прибежище одинокого старца. Ковёр на полу. Кресло-качалка с мягким старым пледом и скамейкой-подставочкой для ног. Книжный шкаф, только книг в нем мало, в основном - какие-то бумаги. Шкаф, вероятно, для одежды. Я быстро прошлась по домику, все больше убеждаюсь в бессмысленности своего прихода, слежки и прочего. Обнаружила тесную уборную и маленькую заброшенную кухоньку, на которой, очевидно, давным-давно никто ничего не готовил, в очаге не было дров. Да тут и посуды-то не было никакой, разве что...

Я распахнула створку практически пустого шкафчика, чтобы рассмотреть небольшой предмет, привлекший мое внимание. Мысли витали где-то далеко, но внезапная находка заставила меня буквально врасти ступнями в пол. Я протянула руку и сняла с полки небольшую глиняную кружку, покрытую изрядно облупившейся розовой краской. С одной стороны кружки был нарисован цветок, явно детской рукой, с другой - старательно выведены сплетенные  воедино буквы "О" и "И".

О.И. Отавия Иститор.

Глава 26.

Эта находка словно снимает с глаз тонкую полупрозрачную вуаль умиротворения, невольно окутавшую меня. Я снова прохожусь по домику, но уже медленно, придирчиво, напряженно, разглядывая каждую мелочь, каждую деталь, оставив напоследок шкаф с бумагами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В доме немало женских повседневных вещей. Старых, порой пыльных, но добротных, чистых и лежащих в порядке на своих местах. Костяной гребень для волос. Заколки и ленты. На кровати несколько вязаных зайцев - мама-зайчиха в платье, маленькие забавные зайчата, тоже в человеческой одежке. В шкатулке несколько украшений из жемчуга и серого турмалина, сразу  напомнившего цвет глаз Вилора. Наверное, он похож на мать... В платяном шкафу висели запыленные старомодные платья, разноцветной горкой лежали шляпки, перчатки, в небольшом внутреннем сундучке - чулки, ночная сорочка. Судя размеру одежды, девушка была миниатюрной и стройной. Изящные туфли и сапожки, чистые, с несбитыми каблуками, почти что на детскую ножку. 

Потом я все же открыла шкаф с бумагами. Несколько книг - сборник стихотворений, подходящих для девушек, пара не особо примечательных романов. И стопка черно-белых, слегка размытых рисунков, сделанных, видимо, углем, с едва заметными следами пальцев по краям. На всех - один и тот же человек. Одна и та же женщина. Вряд ли Отавия рисовала бы саму себя с таким исступлением и упорством, лист за листом. Но тогда...

На всех рисунках - десять седьмиц, не меньше - была изображена девушка, почти девочка, на вид - лет пятнадцати, впрочем, возможно, она была старше и намного. Очень милая, очаровательно непосредственная, чистый и светлый взгляд. Детский вид ей придавали немного пухлые щеки, слегка курносый нос, огромные, широко распахнутые глаза. Светлые пышные волосы. Лицо крупным планом - череда мастерски запечатленных выражений: удивление, задумчивость, радость, растерянность, сонливость. Рисунок, на котором девушка безмятежно спит, свернувшись клубком в кресле с книгой на коленях. Рисунок, где она что-то пишет, закусывая карандаш пухлыми мягкими губами. Да, это явно не рисунки самой Отавии, и так же очевидно, что на них нарисована она сама. На Инквизитора не похожа ничуть. Но с Вилором сходство есть - глаза, линия лба, пожалуй, нос. 

Я присела в кресло, пытаясь призвать расползающиеся мысли к порядку. Вряд ли Отавия здесь жила, дом выглядет слишком пустым, холодным. Вряд ли служитель держал ее здесь взаперти. Но если так, зачем это все? И очевидно, что при всей моей любви к сестре и братьям, я не стала бы так методично изрисовывать стопки бумаг их портретами... Может быть, так лас Герих справлялся с переживаниями о ее исчезновении? Жаль, тут тьма не в силах мне помочь. Убить кого-нибудь или дом спалить - за милую душу, а в хитросплетениях человеческих отношений разбирайся сама, Вестая...

На сидении кресла лежала небольшая подушка, сидеть на ней было неудобно, и я в раздражении вытащила ее из-под себя. Подушка подозрительно хрустнула, и я просунула пальцы под наволочку. Еще одна пачка бумаг, не пачка даже, просто пара листов. Мне неожиданно стало душно. И страшно от тоскливого предчувствия беды.

На первом листке я вижу ту же девушку, лежащую - спящую? - на ковре. Непроизвольно опускаю глаза на ковёр под ногами - нет, рисунок другой. Одной рукой она обнимает вязаного зайца - игрушка прорисована плохо, но это явно папа-заяц из той же игрушечной звериной семьи, что и ушастые,  сидящие на кровати. Все бы ничего, но девушка совершенно голая, и я чувствую, как пылают маками в полумраке комнаты мои щёки. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ее тело прорисовано столь тщательно, не верится, что это могла быть только фантазия художника - скорее, плод кропотливой работы внимательного наблюдателя. Почти болезненная худоба, детская маленькая грудь, полуприкрытая тоненькой рукой, плоский живот, узкие бедра, изящные пальцы... Некоторые художники ставят в уголках полотен подпись и год, но здесь, конечно, ничего такого не находилось. Я отложила лист с рисунком и взяла другой. Пару мгновений бездумно смотрела на него. Потом посмотрела на третий. Вздохнула, испытывая огромное желание выбежать из этого места прочь, наружу, на свежий сумеречный воздух, никогда сюда больше не возвращаться и забыть своё расследование раз и навсегда.