умереть. Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: из-за одного какого-то незначительного гневного слова погубил не только свою душу, но и души своих предков, ибо по Божьему изволению Бог отдал их души под власть нашему деду[18], великому государю. И они, отдав свои души, служили до своей смерти и завещали вам, своим детям, служить детям и внукам нашего деда. А ты всё это забыл, собачьей изменой нарушив крестное целование, присоединился к врагу христианства».
После этого внушения изменнику Иван Васильевич перешёл к ответам на его «наветы»:
– Бесстыжая ложь, что говоришь о наших мнимых жестокостях! Не губим сильных во Израиле; их кровию не обогряем церквей Божиих: сильные, добродетельные здравствуют и служат нам. Казним одних изменников – и где же щадят их?
– Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли; мучеников за веру у нас нет.
– А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали. Если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят.
– А что по твоим безумным словам, твоя кровь, пролитая руками иноплеменников ради нас, вопиёт на нас к Богу, то раз она не нами пролита, то это достойно смеха. Кровь вопиёт на того, кем она пролита, а мы тут ни при чём.
– А что ты мало видел свою родительницу и мало знал жену, покидал отечество и вечно находился в походе против врагов в дальних городах. Страдал от болезни и многих ран, то ведь всё это происходило тогда, когда господствовали вы с попом и Алексеем[19].
К слову, о воинских муках Андрея Михайловича царь высказал всё, что думал о его полководческих достижениях: «Хвалишься пролитием крови своей в битвах: но ты единственно платил долг отечеству. И велика ли слава твоих подвигов? Когда хан бежал от Тулы, вы пировали на обеде у князя Григория Тёмкина и дали неприятелю время уйти восвояси. Вы были под Невлем с пятнадцатью тысячами и не умели разбить четырёх тысяч литовцев.
Говоришь о царствах Батыевых, будто бы вами покорённых: разумеешь Казанское, но чего нам стоило вести вас к победе? Сами идти не желая, вы безумными словами и в других охлаждали ревность к воинской славе. Когда буря истребила под Казанью суда наши с запасом, вы хотели бежать малодушно – и безвременно требовали решительной битвы, чтобы возвратиться в домы, победителями или побеждёнными, но только скорее. Когда Бог даровал нам город, что вы делали? Грабили!
А Ливониею можете ли хвалиться? Ты жил праздно во Пскове, и мы семь раз писали к тебе, писали к князю Петру Шуйскому: „Идите на немцев!" Вы с малым числом людей взяли тогда более пятидесяти городов; но своим ли умом и мужеством? Нет, только исполнением, хотя и ленивым, нашего распоряжения. Что ж вы сделали после с своим мудрым начальником Алексеем Адашевым, имея у себя войско многочисленное? Едва могли взять Феллин, ушли от Пайды. Если бы не ваша строптивость, то Ливония давно бы вся принадлежала России. Вы побеждали невольно, действуя как рабы, единственно силою понуждения».
Свои ответы Курбскому царь заключил следующим выводом: «Если бы ты был воинственным мужем, то не считал бы своих бранных подвигов, а искал бы новых. Потому ты и перечисляешь свои бранные деяния, что оказался беглецом, не желаешь бранных подвигов и ищешь покоя».
Андрей Михайлович в своём послании Ивану IV пугал его встречей… на том свете: «А письмишко это, слезами омоченное, во гроб с собою прикажу положить, перед тем как идти с тобой на суд Бога моего Иисуса».
Но царь, ещё в детстве насмотревшийся, как «рабы» шпыняют святых владык, представляющих Бога на земле, был спокоен за своё место на небесах и уверенно отвечал беглецу: «А если ты своё писание хочешь с собой в гроб положить, значит, ты уже окончательно отпал от христианства. Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не желаешь простить врагам, как обычно поступают невежды. Поэтому над тобой не должно будет совершать и последнего отпевания».
Словом, смертный возлагает свою конечную надежду на Бога, но самодержец «решает» за Всевышнего: не бывать тебя, раб, в кущах небесных! Впрочем, Курбский стал для Ивана IV хорошим поводом, чтобы лишний раз напомнить о себе «варварам». Убеждённый в том, что одиозным рождением он осчастливил мир, завтрашний деспот без зазрения совести оповещал Европу о результатах своих «великих» деяний: «Россия благоденствует».
«И оставил государство своё»
Ноябрь 1564 года выдался необычайно дождливым. Дороги утопали в непролазной осенней грязи, но в Кремле царила необычайная суета – государь собирался в дальний путь. Автор дополнений к Никоновской летописи сообщает: «Подъём же его не таков был, якоже преж того езживал по монастырям молиться или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и каменьем украшенные, и суды златые и серебряные, и поставцы все всяких сосудов, золотое и серебряное, и платие, и деньги, и всю свою казну повеле взяти с собою. Которым же боярам и дворянам ближним и приказным людям повеле с собою ехати з жёнами и з детьми, а дворянам и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехать с собою с людьми и с конями, со всем служебным нарядом».
3 декабря, в воскресенье, царский поезд потянулся из Кремля. С государем ехали царица Марья, царевичи Иван и Фёдор, некоторые бояре и дворяне. Первую остановку сделали в Коломенском, да здесь и задержались из-за распутицы.
Через две недели стали реки, и беглецы продолжили путь. Тайнинское – Троице-Сергиев монастырь – Александровская слобода – таков был маршрут царского поезда. Но москвичи не знали о нём. Автор Александро-Невской летописи отмечал: «И были все в великом недоумении и печали из-за такого необычного государева отъезда, и не ведомо куда было путешествие его». В Пискарёвском летописце отмечалось: «Лета 7072-го попущением божим за грехи наши возъярился царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на всё православное христианство по злых людей совету Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину, разделение земли и градом».
3 января вдруг грянуло как гром с ясного неба: митрополит Афанасий получил от царя грамоту, в которой тот жаловался на произвол бояр, но когда? Та же летопись сообщает: «А в той грамоте писана измены боярские, и воевод, и всяких приказных людей государевых –