Я уже говорил, что мы на «Грозе» обошли все побережье, выбирая бухты для будущих баз, позиции для батарей. С разными комиссиями немало полазали по горам и ущельям. Чаще всего нас сопровождал при этом старый флотский артиллерист, ветеран береговой обороны И. А. Касаткин. Уже пожилой герой гражданской войны, он оставался живым, подвижным, и нам, молодым, не просто было за ним угнаться.
Помню, возле крохотного поселка Ваенга, где после вырос город Североморск, пробирались в густых зарослях каких-то растений выше человеческого роста.
[122]
Касаткин гладил свои пышные рыжие усы и задумчиво щурился.
— Вот так растет гаолян в степях Манчжурии.
А нам в то время было не до ботаники. Не было никакого спасения от мошкары. Она ела нас поедом, забивала нос и рот. А береговик наш хоть бы что, идет себе бодро, руками раздвигает заросли.
Мрачно осматривал бухты и заливы наш флагманский минер Василий Иванович Платонов. Везде были очень большие глубины. По тогдашним правилам мы здесь не могли производить торпедные стрельбы, ибо, если торпеда утонет и ляжет на грунт, наши водолазы не смогут ее поднять. Но в конце концов Платонов решил и эту проблему. Для торпедных стрельб выбрали мелководные районы Белого моря.
В. И. Платонов уже тогда показал себя пытливым и решительным человеком. Эти качества он в полной мере проявил в годы войны. В. И. Платонов стал адмиралом и в свое время возглавлял Северный флот.
Климат Севера суров, к нему нелегко привыкнуть. Мы опасались, что кое-кто из моряков не выдержит. Но эти мрачные прогнозы не оправдались. Ни плохая на первых порах питьевая вода, ни солнце, круглосуточно светящее летом, ни долгая беспросветная полярная ночь не одолели наших людей. Во многом мы этим обязаны медикам, которых возглавлял доктор А. В. Эдель-Смольников, в будущем генерал. Он не только лечил, но принимал все меры, чтобы предупредить заболевания, вел большую профилактическую работу.
Пока не наступила полярная ночь, «Комсомолец» мы отпустили обратно на Балтику. Штаб и политотдел передислоцировались в Полярное, в деревянные помещения музея ПИНРО (Полярного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии). Директор института профессор Клюге с нашей помощью перевез все свое хозяйство в Мурманск, а на вышке созданного им музея заработал пост наблюдения и связи штаба флотилии.
На Крайнем Севере, в краю непуганых птиц, советские люди спешно создавали базы, береговые батареи, посты наблюдения. Набирала силы молодая Северная военная флотилия. Она скоро превратилась в могучий
[123]
Северный флот, который в годы Великой Отечественной войны покрыл себя неувядаемой славой.
Жизнь моряка беспокойная. За несколько лет на многих морях довелось побывать. В 1939 году оказался я и на Тихом океане в роли председателя государственной комиссии, принимавшей от промышленности подводные лодки. Приходилось много и подолгу плавать, заходить в бухты и заливы, и меня все больше привлекали к себе эти места, океанский простор. Не подозревал я, что пройдет 12 лет — и прибуду сюда командовать флотом.
А пока я занимался хлопотливым делом приемки кораблей. Принятые корабли передавались Тихоокеанскому флоту. Им тогда командовал мой давний знакомый Иван Степанович Юмашев.
— Слушай, брат, — как-то сказал он мне. — Не по тебе нынешняя твоя служба. Ведь ты командовать привык. Хочешь ко мне командиром бригады траления и заграждения?
Я, конечно, согласился без раздумий. Послали представление в Москву. Но ничего не вышло. В ответ пришла телеграмма: «Пантелееву срочно вернуться в Москву в распоряжение наркома».
Регулярного воздушного сообщения на этой линии тогда еще не было, мы ездили на «Голубом экспрессе», преодолевавшем расстояние от Владивостока до Москвы за десять суток, не считая неизбежных опозданий.
…Наркомат ВМФ помещался в новом современном доме с высокой башней. Меня удивило, что вместо якорей или каких-либо других морских атрибутов на здании красовался барельеф танка. Оказывается, здание строилось для Управления танковых войск. Флот же оказался кукушкой, забравшейся в чужое гнездо, из которого его вскоре выселили.
В приемной наркома было людно. Озабоченные люди с пухлыми портфелями дожидались приема, скрывались за обитыми дерматином дверями и вскоре появлялись снова еще более озабоченными.
Наш флотский наркомат существовал второй год, а во главе его уже побывало несколько руководителей — случайных и менее случайных, — но никто из них не оставил после себя заметного следа. Исключением явился флагман флота 2 ранга Николай Герасимович Кузнецов, знакомый мне еще по «Червоной Украине». Он оказался
[124]
на месте — думающий, уверенный, отлично знающий флот и его людей.
Принял меня Кузнецов стоя, слегка опираясь руками на спинку стула. После я узнал, что это его манера: не любил, когда у него засиживались, любил все решать быстро.
Кивнув мне, нарком подошел к столику, на котором стояли телефоны. Все аппараты были черного цвета, за исключением одного — белого. Именно с него и снял трубку нарком.
— Пантелеев у меня, — сказал он. — Так точно! Разрешите его отправлять? Есть…
И белая трубка легла на свое место. Нарком улыбнулся и протянул мне руку.
— Поздравляю! Товарищ Сталин согласился с нами. Вы назначены на должность начальника штаба Балтийского флота.
Говорилось это таким тоном, будто обо всем я уже оповещен и никаких сомнений у меня нет и не может возникнуть.
Николай Герасимович прошел в угол кабинета, к столу, на котором была разложена карта, подозвал меня.
— Смотрите сюда, — концом карандаша он провел по нашей границе с Финляндией на Карельском перешейке. — Это всего лишь тридцать два километра от Ленинграда. Представляете? А наш северный сосед в последнее время к нам очень недружески настроен. Его натравливают на нас реакционеры Запада. В таких условиях все может случиться. Вам надо торопиться в Кронштадт.
Нарком пожал мне руку и пожелал успехов.
В тихий, ясный осенний день, когда море рябит, а воздух кажется неподвижным, я увидел знакомую панораму родного Котлина. Ансамбль старинных зданий, увенчанный куполом собора, походил на птицу, раскинувшую широкие крылья. Кронштадт!
Когда-то из его гаваней уходили в далекие плавания парусные корабли прославленных русских мореплавателей Беллинсгаузена и Крузенштерна. В этом городе еще весной 1917 года победили Советы, которые с первых же дней не признавали буржуазного Временного правительства. В Октябре кронштадтские матросы по зову Ленина первыми пришли в Петроград и приняли участие в
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});