Эти люди были индейцами, дикарями, способными на зверства, не поддающиеся описанию. Джесси успела заметить на конце копья развевающиеся по ветру скальпы с длинными волосами блондинок. Она давно была наслышана историй об индейцах и узнала боевую раскраску на их лицах сразу, как только увидела, чтобы понять, какую угрозу они несли ее жизни и — она сглотнула комок в горле— ее целомудрию. Ей рассказывали о захваченных ими женщинах, о том, как дикари мучили их и насиловали. С ужасом она слушала зловещие рассказы о пленницах, предпочитавших самоубийство изнасилованиям, унижениям, жизни в плену и физическому и духовному вырождению.
Конечно же, было множество рассказов и о том, что многие женщины принимали индейский образ жизни выходили замуж за тех, кто взял их как добычу, разучивали их язык и обычаи, рожали им детей. Среди этих историй были и возмутительные рассказы о женщинах, которые отказывались возвращаться домой к своим и убегали за индейскими мужьями, если их увозили силой.
Открывая банку бобов, она взглянула на лица стоявших вокруг индейцев, надеясь прочесть на них милосердие или сочувствие, но они не выражали ничего, ровным счетом никаких эмоций.
Когда еда была готова, воины собрались в кружок и стали есть, хватая пищу руками или подцепляя ножами. Стараясь оставаться невозмутимой, насколько это возможно, Джесси поднялась и направилась было к Криду, но в то же мгновение один из индейцев схватил ее за лодыжку.
— Ты. Оставайся.
Она непонимающе уставилась на индейца, а потом перевела взгляд на Крида.
— Делай, что он сказал, любимая.
В считанные минуты индейцы управились с едой. Стоявший рядом с нею воин связал ей руки за спиной. Остальные окружили Крида; их черные глаза сверкали недоброжелательством, голоса кипели злобой.
И хотя внутри у него все поджалось от страха, Крид поднялся на ноги. Высоко подняв голову, он смотрел в упор на своих врагов, раздумывая, убьют ли они его сразу или будут сначала мучить.
Мельком он взглянул на Джесси. Ее лицо стало мертвенно-бледным, а глаза расширились от страха. «Не смог я ее уберечь», — подумал он хмуро, и сердце у него защемило. «Скорее всего, они меня убьют, — пронеслась у него мысль, — медленно или быстро, конец будет один. Но Джесси…» Он простонал от бессилия, представив, как ее будут поочередно насиловать.
А потом у него не осталось времени даже для того, чтобы думать о судьбе Джееси.
Первый удар был как пощечина, предназначений для того, чтобы унизить, но не причинить сильную боль. Второй оказался жестче. Звук ударов громким эхом разносился в утренней тишине.
Джесси вскрикнула, когда один из индейцев ткнул концом лука в лицо Крида, оставив на нем длинную красную рану. Она зажмурила глаза, боясь смотреть на то, как индейцы, окружив Крида плотным кольцом словно голодные волки — свою добычу, наносили ему со всех сторон удары кулаками и оружием.
Крид, со связанными за спиной руками, оказался практически беспомощным, хотя ему и удалось лягнуть одного из воинов в пах, прежде чем остальные одолели его, сбив с ног.
Крид подтянул колени к груди и наклонил голову, стараясь защитить лицо и пах от болезненных ударов, сила и частота которых нарастала. Кулаки и ноги обрушили град ударов на его спину, затрудняя дыхание, пока все его тело не стало одним комком боли. Все заволокло красным туманом, кровь хлестала из носа и стекала по подбородку. Он услышал слабый плач Джесси, а потом на него навалилась темнота, милосердно засасывающая его вниз, вниз, в ничто…
Теперь Джесси рыдала открыто, и слезы градинами стекали по ее щекам. Она видела, как кровь струилась из многочисленных ран на его лице, шее, руках. «Когда же они оставят его в покое? Почему не прекратят? Они же убивают его!» Она закрыла глаза, больше не в сила? смотреть. Ей бы хотелось еще и не слышать этих ужасных звуков.
И вдруг индейцы резко повернулись к Криду спиной и зашагали прочь.
Джесси посмотрела на Крида. Он лежал неподвижно, в изорванной и забрызганной кровью одежде. Казалось, он уже не дышит.
— Нет, — прошептала она. — Нет, пожалуйста.
Она бросилась к нему, но один из индейцев грубо потянул ее за связанные руки и, совсем неделикатно схватив за талию, почти швырнул на спину своей лошади и, что-то проворчав, вспрыгнул в седло.
Опираясь по сторонам, она увидела, что Крид остался лежать в том же безжизненном положении, с лицом, залитым кровью и грязью.
Боль. Волны боли одна за другой захлестывали его тело и затихали, чтобы вернуться снова. Боль нарастала по мере того, как он пробивался сквозь толстый СЛОЙ темноты к сознанию.
Крид глухо простонал, полностью придя в себя. Во рту он ощущал смесь крови и песка. Левый глаз затек я не открывался. Он долго лежал, медленно приходя в себя и пытаясь развязать руки. Болезненные гримасы искажали его лицо, когда в запястья впивался сыромятный ремешок.
Пришлось изрядно попотеть и содрать немало кожи, пока наконец не удалось освободиться от пут.
Изнемогая, Крид снова закрыл глаза, медленно погружаясь в благословенное забытье.
Придя в себя вторично, он почувствовал холод и увидел, что уже стемнело. Ему стоило немалых трудов подняться и сесть. Каждый вздох причинял нестерпимую боль. Он ощупал себя и понял, что два ребра сильно ушиблены, но, судя по всему, слава Богу, обошлось без переломов.
Так же осторожно Крид попробовал встать на ноги, но ему не хватило сил. Пытаясь подавить подкатывающую к горлу тошноту, он, прислонившись спиной к дереву, постарался постепенно наладить ровное, хотя и неглубокое дыхание и немного погодя, ощупал лицо. Через всю левую щеку проходила глубокая рана, верхняя губа была разбита, а нижняя стала почти вдвое толще. Забитый сгустками крови нос оказался неповрежденным.
Крид выругался, почувствовав, как его колотит непроизвольный озноб. Ему было холодно, чертовски холодно. И еще ужасно хотелось пить. «Стало бы так легко и свободно, — думал он устало, — если б можно было лечь и отдаться на милость боли и холода»
Но он не мог себе это позволить. Он должен найти Джесси, должен вырвать ее из рук индейцев, прежде чем они окажутся в безопасности в своей деревне и станет поздно.
Сжав зубы от боли, он поднялся на четвереньки и почувствовал, как тошнота снова и снова подкатывает к горлу. С закрытыми глазами и безвольно поникшей головой, он постоял несколько минут, тяжело дыша и собираясь с силами. Но потом признал свое поражение.
«Не могу. Не сегодня. Завтра, — подумал он. — Я двинусь, как только забрезжит рассвет. В темноте их следы все равно не видны. А теперь — спать».
Закрыв глаза, он свернулся в плотный клубок, хотя его избитое тело непроизвольно сотрясалось сильной дрожью в попытке согреться.