Вот интересно, в Империи это действительно никто не понимает?
За всеми этими размышлениями я не заметил, как мы углубились в лес, и очнулся только, когда Ланика начала звать сбежавшего питомца:
— Полкан, Полканчик, ты где, ау⁈ Отзовись!
Смотрелось это забавно, впрочем, я особо не следил за прогрессом нашего мутанта, может он уже и кличку свою знает. Помощница вроде пыталась его обучать командам.
Некоторое время в лесу было тихо, но затем обострившимся слухом я уловил какой-то металлический лязг и, примерно определив направление, скомандовал:
— Туда!
А когда через пару минут мы выскочили на небольшую прогалину, то остановились, разглядывая весьма занимательную картину. Нет, Полкан был тут, с рёбрами из слегка закопчённого металла, при нашем появлении поднявший стебель и угрожающе распахнувший зубастую пасть, но ещё тут оказалось самое натуральное гнездо из погрызенных и сложенных полукругом древесных стволов, сам Полкан запирал вход в гнездо, перекрывая своим мощным решётчатым торсом весь проход.
— Полкаша, — обрадованно всплеснула руками Ланика, — живой!
Тот пару раз клацнул челюстями, то ли приветствуя, то ли предупреждая. Но девушка, ни секунды не сомневаясь, бросилась к нему.
— Стой! — попытался ухватить её за рукав, но куда там.
Подлетев к пшеничному монстру, она принялась теребить его за прутья и гладить зубастое зерно.
— Полканчик, а я думала, ты погиб, я так переживала. А ты живой, мой хороший. И гнездо себе сделал.
Не знаю, понимал он её или нет, но попыток укусить не делал, видать и правда, сумела приручить.
— Ой, а что это у тебя там?
Заглянув за него, внутрь гнезда, Сильф вдруг завопила так, что у меня чуть разрыв сердца не произошёл. Я уже готовился жахнуть чем-нибудь огненным, как вдруг понял, что визжит она не от страха, а от восторга.
— Профессор, смотрите! — она принялась буквально подпрыгивать от нетерпения, подзывая меня к себе.
Осторожно подойдя, чтобы, заворочавшийся подозрительно Полкан меня не цапнул, я заглянул в гнездо тоже.
— Так ты не Полкан, — спустя секунду удивлённо произнёс я, — ты Полкана?
В гнезде деловито копошились три мелкие копии нашего мутанта-переростка. Всего сантиметров пятнадцати в высоту, но уже с приличными зубками и тоненькой металлической решёткой вокруг стебля. Корнями они перебирали по куче прелой листвы, которая была навалена в гнезде, а зубами самозабвенно грызли ржавый меч, неизвестно где отрытый.
— Или он папа? Но где тогда мама?
— Нет, — помотала головой Ланика, с восхищением, затаив дыхание, наблюдавшая за малышнёй, — но это даже не партеногенез, вы же видите, это полные копии, такое невозможно передать обычным путём, это клоны, маленькие Полкашики.
— То есть он может клонировать сам себя. А это не опасно?
— Ничуть, — радостно заявила Сильф, но затем, подумав, поправилась, — то есть не думаю. Механизм клонирования требует специфических ресурсов, скорее всего, он нашёл место богатое железом. Без этого не сработает, иначе он бы начал клонироваться ещё в лаборатории.
— Ну, будем надеяться, — резюмировал я, — ладно, забираем, нечего людей пугать и не пойми чем заниматься. Наплодит толпу, куда их потом девать?
— А Валера так и не нашёлся, — грустно произнесла Ланика, когда мы пошли обратно, аккуратно неся мелких фитомутантиков.
* * *
Парой месяцев спустя
Где-то в центральных районах Тингланда
— Мужики, не нравится мне что-то.
Седоусый крестьянин оглядел почтенное собрание деревни Жоповки в лице старосты и двух десятков других мужчин, глав деревенских семейств.
— Ночью вышел поссать, встал у околицы, а с поля пшеничного за мной будто смотрит кто. Да не одним взглядом, а будто сотней. Пробрало аж до костей.
— Может это ты с брагой перебрал, а Чикала? — хмыкнул староста, — у нас тут даже волков-то с каких времён не видали, я уж о прочих не говорю. Спасибо королю, бдят на границе, не пускают сюда тварей ледяных, а ты — взгляды.
— Чикала верно говорит, — вмешался другой, — и я такое чувствовал. Как мимо поля не пройду, так мерещится.
— Правда-правда, — с серьёзным видом закивали ещё несколько мужиков, из тех, чьи дома примыкали к полю, — было такое.
— Так сходили бы и проверили, — насупился староста, наморщив лоб и почесав затылок под шапкой, — есть там кто или нет.
Мужики переглянулись, после чего Чикала буркнул:
— Ночью? Ну уж нет, это ты сам ходи. А днём мы смотрели, нет никого там.
— Тьфу, — сплюнул староста недовольно, — ну тогда ссать не ходи ночью, чтобы не пробирало, ведро поставь дома и туда ссы.
— Я бы поставил, да жена засмеёт, — пряча глаза, угрюмо ответил Чикала.
И вновь среди мужиков послышались одобрительные голоса, видать не его одного дома ждали ехидные бабьи подначки. Бабы они же такие, так ославят, что вся деревня потом пальцем тыкать будет.
— Ну и задачку вы задали, — староста покачал головой, — взгляды вам мешают. И что делать-то? Может вообще не ссать?
Все тут же недовольно забухтели. Виданное ли дело, столько до утра терпеть⁈ А никак пузырь лопнет? Это ж какая позорная смерть.
— А может скосить её и всего делов? — выкрикнул голос помоложе.
Все дружно посмотрели на затесавшегося среди мужиков парня лет двадцати. Батя его прошлой зимой с перепою в сугробе уснул и замёрз, вот и стал тот нежданно-негаданно главой всей большой семьи, заняв его место на деревенском сходе.
— Рановато, — неуверенно буркнул кто-то в ответ.
— Может полторы декады потерпите? — с надеждой поинтересовался староста, но мужики тут же завозмущались, что и так уже натерпелись, мочи нет.
— Зерно уже большое, чуть по весу не доберём, но всё одно с излишком сажали, хватит и королевскому закупу и самим останется. Давайте косить, — прозвучал густой бас убелённого сединами деда Вадуна, что, попыхивая трубкой, до поры молча слушал остальных.
Все тут же зашевелились и с надеждой посмотрели на старосту. Дед Вадун фигни не скажет. А староста, пожевав губами, только махнул рукой, сказал с досадой:
— Эх, хотел я излишки городским продать, нам для деревни много чего надо, но раз уж всем надо ссать, то что я, эх…
На утро, только рассвело, на краю поля появились мужики с косами. Серьёзные, словно не на привычное дело, а на войну собрались, будто не коса в руках, а оружие воинское.
— Готовы? — поинтересовался староста.
Достав камень, несколько раз провёл по лезвию. Больше для вида, всё ж полночи точил, до такой остроты, что коснись пальцем, тотчас до кости располосуешь. Пёрышко сверху брось, на две половинки распадётся. Вон и у мужиков тоже, сияют в лучах солнца, аж глазам больно, ни пятнышка ржавчины. Такой по шее проведи — голову снимет.
— Готовы, — хором прогудели остальные.
— Ну, Хозяин, помоги, — привычно вознёс короткую просьбу богу каждого крестьянина староста и решительно шагнул к чуть колыхающейся пшенице.
Но пшеница вдруг неожиданно шагнула от него.
— Куда⁈ — выдохнул обалдело тот.
Махнул косой, пытаясь зацепить ближний ряд, но куда там, качнулись колосья в сторону, да застыли в паре метров.
— Это что же такое делается! — вскричал староста, — а ну, мужики, налетай, коси её!
И мужики побежали, дикими криками подбадривая друг друга, да высоко вздымая косы. Но поле зашевелилось от края до края, и дружно, словно золотистой волной, отхлынуло от деревенской околицы и, подымая мелкую пыль, понеслось прочь от деревни. Как не орали мужики, как не бежали, пытаясь догнать, но пшеница, переливаясь по холмам, была быстрее, пока не растворилась без следа в близлежащем лесу, оставив деревенских только устало попадать на опушке, с хрипом восстанавливая дыхание.
Вернувшихся ни с чем их встретил опиравшийся на плетень дед Вадун. Достав изо рта трубку, он оглядел мужиков, вздохнул, перевёл взгляд на оставшееся от пшеницы поле голой чёрной земли и глубокомысленно изрёк: