У меня есть выбор?
– Стрелять умеешь? – вопросом на вопрос ответил Петров.
– Так, факультативно.
– Это они шумели недавно в соседнем квартале, тела журналистов у уличной банды отбили, – вдруг произнес усатый. Причем тоном таким произнес, я бы даже сказал одобрительным.
– Хорошо, – снова кивнул Петров, потерев лицо руками. – Хотя ничего хорошего, – добавил он чуть погодя.
Понял я теперь, почему усатый только что негромко хмыкал. Похоже, что «ничего хорошего» – это не только характеристика ситуации от Родионова, но и прозвище этого местного резидента. Думаю, сам Петров об этом прекрасно знает, но судя по всему по этому поводу совсем не волнуется. Волновало его сейчас явно совсем другое:
– Вокруг нас уже который час происходит нездоровое движение. И мы тут, полагаю, уже скоро окажемся на осадном положении. Если стрелять умеешь, лишним точно не будешь.
Глава 10
Из кабинета Петрова вышли вдвоем с усатым дядем, прошли по коридору и спустились на один лестничный пролет, встав между этажей. Здесь в стене было окно, в которое можно наблюдать задний двор представительства и высокий забор, ограждающий советскую территорию от соседней улицы.
— Меня звать Юрий Семенович, — представился усатый.
— Так и звать? Юрий Семенович, на шесть часов вижу группу танго...
— Щ-щегол, — уже беззлобно фыркнул Семенович. — Почему танго?
— Таргет, он же цель.
— Ты где служил?
— Писарем в штабе.
— Конкретнее.
— У меня подписка о неразглашении. Но я если что так, не специалист. Слону в задницу метров с пяти попаду, не более того.
— Хорошо. Хотя ничего хорошего, — цокнул усатый, явно спародировав Петрова. — Если видишь группу танго, меня можешь звать Семёныч. Семёнович — это мое отчество, а фамилия если что Семено́вич, — добавил он, сделав ударение на букву «о».
Юрий Семёнович Семено́вич, надо же. Интересно, где таких креативных родителей берут? Я не про родителей этого Юрия, в честь Юры Гагарина скорее всего названного, а про родителей его отца Семёна Семено́вича. Который еще и Семёнович наверняка был по отчеству.
Вдруг я озадачился: то есть получается, что Анна Семено́вич в моем мире — это почти Анна Семёнович, только всего без двух точек на «е»? Забавно, вроде буквы одни, а какие разные слова.
— Что? — не услышал я усатого.
— За мной говорю пошли!
Что-то я да, потерялся в мыслях. Следом за усатым Семенычем вышел из здания, прошли по небольшой аллее между двумя зданиями, подошли к главным воротам. Пинцгауэр здесь уже переставили — поставив его боком впритирку к воротам, подпирая створку. Чтобы не протаранили с наскока, мы в Африке тоже так делали.
Так, а это мы сейчас вообще куда? Меня уже выгоняют за излишнюю дерзость что ли?
Как оказалось, догадка была недалека от истины. Поманив меня за собой, Семеныч взялся за металлическую дугу рамного багажника и легко забрался на крышу пинцгауэра. Присев, так чтобы не маячить сильно над створкой ворот, он показал мне через сквер в сторону двух офисных стеклянных пятиэтажек, темнеющих силуэтами на фоне светлого лунного неба.
— Дома видишь?
— Да.
— У меня здесь всего три своих человека, я имею ввиду специалистов. Еще четверо — дежурная смена охраны, американцы. Еще есть беженцы, тут собралось почти полсотни гражданских, семерым оружие уже выдал. Но там... — Семеныч поморщился. — Двое только доверие вызывают, остальные так, соу-соу. Слушаешь?
— Ну да, я вроде не ушел.
Усатый дядь посмотрел на меня внимательно, но комментировать не стал, продолжил.
— Мне нужно, чтобы ты занял позицию на крыше. Вон там, — показал он на темнеющие пятиэтажки. — Для того, чтобы если здесь окажется совсем жарко, выступил. Просто так не встревай, от обычных гастролеров мы отобьемся. Но если поймешь, что дело реально дрянь, тогда уже начинай работать. Будешь джокером, раз такой шутник.
Спрашивать, как понять если дело будет дрянь, я не стал. И так ясно, что смотреть по обстоятельствам надо будет, ничего нового не услышу. Спросил о другом:
— А есть вариант, что дело будет дрянь?
— Мы еще четыре часа назад запросили эвакуацию гражданских.
— Но?
— Пока отказать. Есть информация, что вокруг нас прямо сейчас могут крутиться непростые ребята, ждут именно вертушки, чтобы обратно приземлить их на взлете. Полагаю, когда поймут, что винтокрылых не будет, через пару часов нас попробуют попугать. Думаю, пошлют пострелять по окнам и пошныряться вокруг каких-нибудь шаромыжников. Если и после полуночи эвакуации не будет, зуб даю — пойдут на серьезный штурм, кость в кость. Мы сейчас здесь объект для провокации, это даже без шестого чувства понятно.
— Есть кого провоцировать?
— Не кого, а зачем.
— И зачем? — переспросил я.
— Если убитых советских граждан уличные банды будут таскать за машинами по улицам, определенно в некоторых кругах возникнут некоторые сложности с обсуждаемым сейчас соглашением об ассоциации Конфедерации с Союзом.
— Точно! — даже щелкнул я пальцами от неожиданной догадки.
— Фуле щелкаешь, ты-то откуда об этом соглашении слышать мог?
— А я и не о нем щелкал.
— А о чем тогда?
— Сюда, в представительство, самая удобная дорога из центра города и из даунтауна перегорожена баррикадой. И именно там мы погибших забрали, чуть сами в замес не попав. Там похоже целенаправленно засада была — хоть на журналистов, хоть на кого, главное чтобы на советских.
— Да? На какой улице это было?
— А я не знаю, я ж не местный. Меня товарищ Мэйсон со стороны аэропорта вел, короткую дорогу показывал.
— Хм. Похоже, что ты прав, — задумчиво вглядываясь вдаль, протянул Семеныч.
«Еще бы я не прав был», — мысленно фыркнул я, но вслух озвучивать не стал. Усатый прикольный дядька, похоже из тех кто громко злится и быстро отходит. Но тут все равно меру знать надо. Семеныч, между тем продолжил мне объяснять по сложившийся вокруг ситуации:
— Ничего хорошего уже связался с местной милицией, они готовы пригнать колонну и эвакуировать гражданских, но только ближе к утру. Сейчас у них и так проблем выше крыши. Но к утру и Севастополь подойдет, наши морпехи тоже здесь будут. Вот только до утра, сам понимаешь, еще дожить надо. Общая ситуация ясна?
— Более чем.
— Сейчас сходим в оружейку, потом поужинаешь, возьмешь сухпай, своего товарища Мэйсона и проваливай. Ты