Селин пригласил Вадима Андреевича в машину и сначала повез по улицам города, показывая достопримечательности. Но Вадим Андреевич упорно молчал, и скоро Селин заскучал и предложил заехать на квартиру, выпить по случаю встречи.
Машина недолго попетляла по улочкам, а затем они остановились у невзрачного серого дома. Едва они вышли из машины, как на них неизвестно откуда с воплями накинулась та девица, которую Марков уже видел. Но, подскочив к ним, она рассмеялась сначала разочарованно, потом с прежней беспечностью. Она залопотала оживленно, что-то объясняя Селину, ласкаясь к нему. Потом, игриво глянув на Маркова, стала нечто восклицать и наконец выговорила с трудом:
- Мальчиша, о-ля-ля!
Но Селин сердито прикрикнул на нее, и она, расцеловав его, исчезла.
Вдвоем они поднялись молча в комнатенку на третьем этаже. Главное место в комнате занимала кровать и вещи, призванные ублажать женское сердце.
Оглядевшись, Марков с прежним смешком спросил:
- А жена об этом знает?
- Догадывается, - уныло произнес Селин. - Но- Париж, здесь любовница положена по штату. Дом, машина, любовница... Приходится мириться.
- Давай выпьем, - сказал Селин и достал бутылку водки. - Французы в основном вина пьют, а для своих...
Они выпили, а затем молчание слишком затянулось.
Вадим Андреевич снова захихикал:
- Хотел в глаза тебе заглянуть.
Селин усмехнулся:
- Что ж, гляди, - согласился он уныло. - Занятие, должен тебе сказать, препаскудное. Каждое утро... глянешь в зеркало - плюнуть хочется.
Пожалуй, только глаза Селина выдавали то, что с тех пор прошло почти двадцать лет. Зрачки поблекли, белки напитались мутной тяжелой водой, а веки отяжелели от дряблой сетки морщинок. Глаза неприятно выделялись на его парфюмерно свежем, словно умело нарисованном, лице.
- А ведь это я мог быть на твоем месте, - сказал задумчиво Марков, а ты там, на помойке. Известный тебе ублюдок так и говорил мне: сгинешь на помойке. Наверное, и тебе говорил? Или ты сразу согласился?
Селин промолчал, в глазах его появилась тревога и озабоченность, зрачки расширились, и в них всколыхнулась волна ужаса. Вадим Андреевич ощутил прилив страха.
- Двоих бы, конечно, не выпустили, - задумчиво сказал Марков. - Устроили бы что-то вроде соцсоревнования. Как думаешь, в каком виде спорта?.. Наверное, в подлости. - Вадим Андреевич рассмеялся. - Представляешь? Два интеллектуала, писателя, стараются, слюну собирают, чтобы посмачнее плюнуть в ближнего, память напрягают, чтобы гадость похлеще про друзей вспомнить да благодетелей порадовать. А самый способный - присочинил бы, наврал. Ведь сочинители же! "Над вымыслом слезами обольюсь", продекламировал Вадим Андреевич. - Ты же говорил мне, что я талантливее тебя? Смог бы ублажить начальство. Вполне!
Вадим Андреевич встал, сделал пару шагов по комнате, разглядывая обстановку, картинки на стенах, глянул в окно, раздвинув легкую кисею занавесок.
- Это все могло быть моим, - сказал он. - Машина, квартирка, профессорская должность, девчонка эта.
- Хочешь, я заплачу тебе?
- А сколько ты мне заплатишь? - поинтересовался Вадим Андреевич.
- Ну, тысячу франков...
- Знаешь, у нас в группе почти все специалисты в ценах. На кассетный магнитофончик хватит. Ладненько.
- Ну, давай - пять тысяч.
- Уже лучше, на хороший цветной телевизор. Возьму в охапку и попру в Москву, в свою конуру. Буду в цвете смотреть про успешное строительство коммунизма на помойке. Чтобы не вспоминать, что живу впроголодь, жена от переживаний заболела и умерла, что детей нет... А сколько эта кроватка стоит? - Вадим Андреевич кивнул на двуспальную кровать с высокой спинкой, с накинутым небрежно ворсистым покрывалом.
- За четыре тысячи, - буркнул Селин.
- Неплохо. Значит, за покойницу жену, за не родившихся детей. Ты хоть понимаешь, что ты их сожрал?
- Столько я не могу тебе заплатить.
- А если я найму корешей. Дом заложишь, от квартирки откажешься, от любовницы. Они ведь как бы у меня украдены, машину продашь. Неплохо?
- Прилично, - согласился Селин. - Только ты ведь не возьмешь... А если возьмешь, потом еще захочешь. Это затягивает.
- Что это?
- Франки, доллары... и чем больше, тем сильнее тянет.
- Они не только тянут, они и жгут.
- Притерпелся.
- У меня друг был, - сказал Вадим Андреевич, - с собой покончил. Да ты его знаешь, Есипов. Его насквозь прожгло... А если бы я на себя руки наложил? Обстановочку ведь создали вполне благоприятную. Как тогда?
- Он же умер, спился? - удивился Селин.
- Деликатен слишком оказался, - хмуро сказал Вадим Андреевич. - Способ такой выдумал, чтобы от естественной смерти не отличить. Наверное, не хотел родственников пугать. Хотя... он же этим и палачей своих от угрызений совести избавил. Во как! Разница есть? Одно дело я, допустим, тихо загнулся на подушке. Ну, и концы в воду. Другой оборот, если затянулся бы в петле. Тут уж на полразговорца хватило бы. По старой памяти, может, и пресса западная помянула бы. Мол, давняя жертва тоталитаризма повесилась, не выдержав тягот преследований. А ты бы, лежа в этой кроватке, в газетке прочитал, заскрежетало бы, аппетит на завтрак испортил бы тебе.
Селин с унынием вздохнул.
- Кстати, - вспомнил Вадим Андреевич, - впрочем, почему кстати? Сынок Есипова тут, ты его тоже знаешь, - язвительно искривил рот Вадим Андреевич.
- Знаю, звонил, - произнес Селин. - В займы просил.
- И дал?
- Дал.
- Сколько?
- Десять тысяч франков.
- Ого-о!.. А ведь не отдаст, скотина, - захохотал Марков.
- Не отдаст, - спокойно согласился Селин.
- Ну, тараканы!.. Получается, что-то вроде дани собирает?
- Получается... не он один.
- Димка Есипов написал в записках своих, - вспомнил Вадим Андреевич, - что есть в человеке орган - совесть. Не у всех. Она может человека до самоубийства довести, если жизнь не совпадает с совестью. А мы живем только потому, что у нас этот орган атрофировался.
- Ты просто голоден, - Селин поднял голову и мрачно посмотрел на Вадима Андреевича. - Накормили бы тебя, пригрели, рюмашку водочки поставили бы - и нет твоей суеты. В гэбэ все-таки дураки сидят. Подкинули бы тебе работенки, ты бы насытился - и конец разговорам... Здесь я это понял. - Селин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. - Жратвы полно, по видюшнику киношку любую, баба нужна - пожалте. И никаких вопросов и криков. Прислушаешься: только чавканье да чмоканье. За деньги и ради денег можно все.
- И мир состоит только из прохиндеев, более или менее талантливых, с иронией заметил Вадим Андреевич. - А идеал для подражания - Валерка Есипов.
- Поди да убедись, - пожал плечами Селин.
На минуту воцарилась тишина. Вадим Андреевич снова сделал несколько шагов по комнатке, нечаянно зацепился ногой за легкий деревянный стул с желтым сетчатым сидением. Стул с грохотом упал.
- Пятьсот франков, - проговорил Селин.
Вадим Андреевич наклонился, поднял стул и поставил в сторону и, отдышавшись, сказал:
- У меня последнее время ощущение, что скоро умру. Иногда проснусь и накатывает: холод, пелена тьмы, мысль, что умру. На фронте такое было. Ты должен знать. Вот и у меня... Поэтому и ухватился за идею приехать сюда. Часто думал об этом. Тянуло. А тут взялись организовать. Почему-то должен был увидеть тебя. Не знаешь, почему? - спросил Вадим Андреевич и увидел, что Селин побледнел, лицо его стало неприятно серое. - Все-таки судьба свела нас не ради пустяка. С той поры вон как вас перекрутило... Да, вспомнил, - оживился Вадим Андреевич. - Ублюдок этот, Валерка, мне свои версии смерти Христа рассказывал. Что расчет все. Или Христос, или его ученики что-то вроде спектакля специально придумали да хотели поживиться на нем. В общем , чушь в стиле стукача. Так вот, уверен, что Христос чувствовал и предвидел смерть и знал, что это очень важно. Я тоже чувствую. Конечно, не сравниваю себя с ним. Но, может, так наступает у каждого, словно предупреждение, напоминание. О чем?.. Надо понять.
Вадим Андреевич остановился у окна. В разрыве облаков мелькало весеннее голубое небо, казалось, ветер нес тепло, яркий свет жаркого солнца.
- В общем, ладно. Свиделись и все. Пойду я.
Вадим Андреевич отказался от предложения Селина подвезти его к гостинице. Они сухо попрощались. В одиночестве Вадим Андреевич спустился вниз и вышел на улицу.
Довольно долго он брел к гостинице, разглядывая чужой город, чужих людей... Больше он не звонил Селину и не думал о нем.
Оставшиеся дни до отлета в Москву пролетели мгновенно. На аэродром Марков ехал, стараясь отъединиться от болтовни туристов-попутчиков, больше молчал и с печалью осознавал, что возвращение похоже на погружение в тягостную и тяжелую трясину.
На аэродроме увидел Валерия Есипова. Впрочем, встречи с ним уже не удивился. Тот тоже не скрывался, а сначала поглядывал настырно из далека, медленно сокращая расстояние между ними. Лицо у Есипова было премерзкое. Он пучил белесые выцветшие глаза, кривил пухлые губы, как будто собирался плюнуть.