Плевать. Пусть шляется где хочет, лишь бы не рядом.
Лисса тем временем покончила со скудным подношением и по привычке пихнула Ким носом с живот.
— Больше ничего нет. Завтра принесу. Может удастся договориться, и мне разрешат выходить из шатра, как и прежде, — грустно произнесла она, глядя по жесткой морде, покрытой жесткими чешуйками, — я ведь тоже пленница. Сижу на цепи, как и ты. Только цепь у меня другая. Прочнее во сто крат.
Вирта слушала ее слова внимательно, не моргая. Будто понимала, о чем идет речь. Потом снова пихнула носом в живот, но не как обычно — нетерпеливо и требовательно, а мягко, словно пыталась поддержать, успокоить, сказать, что все будет хорошо.
— Я тоже на это надеюсь, — Ким напоследок потрепала ее по шее, забрала чужое ведро и направилась к выходу, — до завтра. Не буянь. Я постараюсь решить этот вопрос как можно быстрее.
Обратный путь она проделала так же: украдкой, перебежками, растворяясь в тени. Сначала вернула пустое ведро обратно к виртам, чтобы никто не хватился пропажи, потом вернулась в шатер кхассера.
Здесь по-прежнему было тихо и безлюдно.
И вроде радоваться надо, что хозяина нет, что у него есть более интересные дела, чем пленница с золотым обручем на шее, но не получалось. Вместо облегчения — тянущая боль в груди, вместо радости — едва различимая, непонятная тоска.
Поговорить с кхассером ей так и не удалось. Он снова не пришел на ночь, и только под утро, слоняясь возле порога, но так и не смея через него переступить, Ким услышала разговор двух воинов. Они обсуждали ночной рейд, и то, как Хасс гонял проклятых валленов по долине.
От мысли, что он был на обходе, а не там, среди костров и разгоряченных тел почему-то стало легче. Я еще было стыдно за то, что она вообще об этом думала.
Чуть позже, к ней в шатер пришла Елена — одна из девушек, помогающих поварам на походной кухне.
— Видишь, — весело кивнула на поднос в своих руках, — тебя у нас забрали, и теперь я бегаю по лагерю и разношу еду. Наконец-то…
Она выставила на стол кувшин с молоком, свежий, еще теплый хлеб, горшочек с распаренными овощами и вареные яйца. При этом болтала без умолку:
— Я и рада. Повар недоволен, конечно, гоняет всех без устали, а мне жуть как надоело, сидеть над корытом и чистить овощи! Посмотри, на что мои руки похожи, — вытянула вперед малиновые ладони, — это я полутра свеклой занималась. Лучше уж по лагерю подносы разносить. С одним поболтаешь, с другим, так время и пролетит.
Она с интересом осматривалась по сторонам:
— Никогда не была в шатре у кхассера. Значит, ты теперь тут обитаешь?
Ким сдержано кивнула, невольно пытаясь поднять ворот на рубашке.
— Да ты не прячь свою побрякушку, — отмахнулась девица, — весь лагерь об этом знает и говорит.
— И что… — смущенно просипела Ким, — что говорят?
— Всякое. У нас давно золотых не было. И чтобы кхассеры из-за девчонки дрались тоже не было… Вообще. Никогда. Теперь все гадают, что в тебе особенного.
— Ничего.
— Вот и я так сказала, — бодро произнесла гостья и осеклась, сообразив, как прозвучали ее слова, — я имела в виду, что ты обычная… нормальная…такая как все.
— Я поняла, — Ким коротко кивнула. — Меня, наверное, все ненавидят?
— Ага, — с готовностью подтвердила девушка, — и завидуют. Такого мужика себе отвоевала!
— Что? Нет! Никого я не отвоевывала!
— Да ладно тебе, отпираться. Хасс у нас такой, что глаз отвести невозможно. По нему треть женщин в лагере с ума сходят, начиная от рабынь и заканчивая бабкой-погодницей. Она, конечно, не видит уже ни рожна, но как голос его услышит, так тут же приосанивается. Его внимание все наши красавицы привлечь пытались, а он тебя выбрал. К себе забрал и золото надел. А как он Брейра потрепал?
— Он просто рассердился, что на его вещь кто-то позарился…
— Из-за простой вещи не будут кхассеры друг другу бока рвать. Хасс вообще лишний раз эмоции не показывает, а тут рассвирепел, словно дикий зверь. Отродясь такого не было… Покоя, наверное, всю ночь не давал? Нежным был? Или нетерпеливым? — многозначительно пошевелила бровями, ожидая пикантных подробностей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не было его ночью. С отрядом в долину ушел.
— Как жаль, — приуныла любопытная гостья, а потом встрепенулась и сокрушенно всплеснула руками, — Ой, заболталась я с тобой, сейчас нагоняй получу от ворчуна нашего! В обед прибегу, еще поболтаем.
Как лисица хвостом махнула и унеслась прочь из шатра.
Ким была рада, что она ушла. Не привыкла воспитанница монастыря Россы к таким откровенным расспросам. Было не по себе. Неудобно, стыдно. От волнения даже проголодалась. Налила себе молока полную кружку, отломила пышный ломоть хлеба и устроившись возле приподнятого полога приступила к завтраку.
Хасс так и не появлялся.
В обед снова прибежала Елена. Принесла суп, тарелку с тушеным мясом, лепешки мягкий сливочный сыр в глиняной пиале. Правда поговорить им не удалось. Бойкая помощница повара уже не была такой бойкой, как утром. Она из сил выбивалась от непрестанной беготни по лагерю и тайно мечтала снова вернуться к своему корыту с овощами. Ужин принесла уже другая девушка.
Ким ела по чуть-чуть, большую часть откладывая для Лиссы. Так она припрятала все мясо, позволив себе отщипнуть лишь небольшой кусочек, ломти хлеба, смазанные сливочным сыром, лепешки. Сама довольствовалась супом и овощами.
Время шло нестерпимо медленно. Солнце будто нехотя перекатывалось по небосводу, а Ким все ждала и ждала, когда же оно упадет за горизонт, чтобы в потемках снова отправиться к Лиссе.
В этот раз вирта приняла ее подношения более милостиво, и даже благодарно хрюкнула, найдя среди хлеба и запечённого картофеля несколько сочных кусков мяса.
— Все. Я ушла. Если он вернется, а меня не будет на месте…
Лисса заворчала, мол «иди, иди, не мешай», и снова уткнулась мордой в еду.
Сегодня в лагере царила непривычная тишина. Без вечерних барабанов и песнопений было странно, и даже как-то страшно, будто музыка была гарантией того, что в этом мире все в порядке. Не зная, что и думать, Ким отправилась не в шатер кхассера, а в центр, туда, где обычно проходили ночные гуляния.
Этой ночью костры не полыхали до самых небес, народ не веселился, на теплом песке не отплясывали босоногие девушки. Голоса слышались, но не такие громкие и беззаботные как обычно. Лагерь будто замер, затих в тревожном ожидании. И Ким внезапно почувствовала себя беззащитной, уязвимой настолько, что захотелось спрятаться от невидимой угрозы.
Развернувшись, она со всех ног припустила обратно, в адовар кхассера, дающий хоть какую-то иллюзию защиты. Иллюзию! Потому что мягкие стены шатра не защитят, если кто-то будет рваться внутрь. А у нее ведь даже оружия нет!
Ее внимание обратилось к стойке, где Хасс хранил свой арсенал. Тяжелые топоры и тугие луки Ким не подходили, а вот небольшой нож в кожаной оплетке — совсем другое дело. Его можно прятать в складках одежды или под подушкой.
Она на цыпочках подкралась ближе и уже потянулась к ножу, но прежде, чем успела коснуться рукоятки, чьи-то ладони легли на ее талию.
— Так, так, так, — над самым ухом раздался тягучий, насмешливый голос, от которого мурашки бежали по спине, — пленница решила обзавестись когтями?
Ким схватила нож и ударила, не глядя и не надеясь попасть. Острие рассекло пустоту. Проклятый Хасс, напугавший ее до дрожи, успел отскочить и теперь смотрел на нее почти ласково, с улыбкой, от которой стыла кровь.
Ким крепче сжала рукоять, выставляя нож перед собой. Лезвие дрожало в ее руках.
— Хочешь убить меня? — лениво поинтересовался захватчик.
О, да. Именно об этом она мечтала с того самого мига, как впервые встретила его в Долине Изгнанников.
Глядя ей прямо в глаза, Хасс медленно подошел ближе. Настолько близко, что она могла до него дотянуться
— Что же ты медлишь? Давай. Целься в сердце или в горло, — он испытывал ее, провоцировал, подводя к грани, — другого шанса не будет.