Читать интересную книгу Ошибка грифона - Дмитрий Емец

Меф был уверен в своей атаке. Колющий, рубящий (разумеется, в меру осторожно, чтобы не нанести Варсусу раны) — и сразу же на возврате меча удар навершием в челюсть. И хватит со светлого. От колющего Варсус ушел, красиво отклонив корпус. На рубящий Мефодию не хватило половины шага, потому что Варсус искусно сместился в неудобную для Буслаева сторону. Удар же навершием вообще не состоялся, потому что яростная сила толкнула Мефодия в грудь. Выбила дыхание и впечатала спиной в постамент бюста Третьякова.

Мефодий вскочил, размахивая спатой. Варсус уже отнял от губ тростниковую дудочку и придирчиво ее разглядывал.

— Сфальшивил немного. Ниточка вот прилипла! — пожаловался он, снимая ее двумя пальцами.

Буслаев прыгнул на него со спатой, но опять вытер спиной памятник, так толком и не заметив, когда Варсус успел поднести дудочку к губам. И опять вскочил, и опять бросился. И снова оказался на земле. Раз за разом он упрямо атаковал, но только себе же делал хуже, потому что никак не мог прорваться к Варсусу. Тот защищался рапирой очень стабильно, а маголодии, которые выдыхала его тростниковая дудочка, всякий раз отбрасывали Мефодия назад.

— На шесть и по хлопку!.. Ах, какая неудача! Тут было шесть с половиной! А тут вообще семь… — комментировал Варсус, тщательно обтирая свою дудочку о рукав.

Дождавшись, пока Варсус отвлечется. Буслаев перекатился и прыгнул на него с четырех шагов. И снова непонятно откуда взявшаяся маголодия отбросила его как котенка. Варсус оторвал дудочку от губ.

— На четыре шага! — сказал он. — А знаешь, я ведь и на два могу! И на полтора могу. А вот на шаг пока не могу. Но работаю над этим. Еще лет шестьсот тренировок — и смогу и на шаг.

Буслаев с усилием поднялся, опираясь на руки. Его шатало. Все тело ныло. Казалось, им только что поиграла в футбол команда из восьми страусов.

— Ну что, хватит с тебя? — участливо спросил Варсус. — А то все-таки непросто с тобой. Надо же не просто маголодию выдыхать, а еще ее и смягчать. Боюсь, забудусь и шарахну тебя чем-нибудь серьезным.

Буслаев не сразу понял значение его слов, а когда понял, его обожгло обидой. Получается, все это время Варсус еще и жалел его, смягчая действие маголодий! А ведь мог еще взлететь и обстреливать Мефодия с воздуха, вообще не рискуя попасть под клинок!

— Сдаешься? — спросил Варсус.

Вместо ответа Буслаев вскинул спату и прыгнул на него. Ничего не слышал и не видел. Он был как бойцовый пес, нацеленный на победу. Лишь бы дотянуться до противника клыками! Сколько раз его сбили перед этим с ног, значения не имело. Наконец ему удалось уклониться от атакующей маголодии и, прорвавшись к Варсусу, навязать ему такой плотный бой, что у того уже не было времени поднести к губам дудочку. Но оказалось, что Варсус готов и к такому раскладу. Перед Мефом был блестящий фехтовальщик. Его рапира, сверкая, отражала удары и успевала наносить ответные уколы. Золотая нить рапиры жила отдельно от оружия. Отрывалась от клинка и точно змея оплетала спату Мефодия.

Рассердившись на Варсуса за то, что тот неспортивно придерживал его спату, Буслаев атаковал пастушка магией четырех клинков — когда противник видел сразу четыре руки и не знал, какой из устремляющихся к нему мечей настоящий.

Варсус ответил оживлением статуи Третьякова, которая сзади похлопала Мефа по плечу, а когда он обернулся, треснула его по уху каменной ладонью. Обидевшись за свое ухо, Мефодий наслал на Варсуса икоту, и та подбрасывала пастушка на три метра над землей, всякий раз опуская его на копчик. Варсус, не оставшись в долгу, атаковал Буслаева сентиментальной магией, отчего тот разрыдался, вспомнив, как волк съел семерых козлят. Рыдая, Мефодий сумел наслать на Варсуса любовную порчу из ассортимента Улиты, и Варсус, вирусно влюбившись в нежить, едва не убежал на Москву-реку отыскивать русалок.

Однако перед этим он попытался поразить Мефа куриным сглазом. Определив этот сглаз по спиральному желтому свечению, Буслаев блокировал его, но, не имея опыта в элементарной магии, вместо того чтобы блокировать, только усилил. В результате две магии наложились, Мефодий вообразил себя швейной машинкой и, вместо того чтобы клевать асфальт носом, что предусматривалось куриным сглазом, стал долбить его лбом. Над ним склонился влюбленный в русалок Варсус, приставил к его груди рапиру и, икая, спросил, сдается ли он.

Вместо ответа Меф двинул его кулаком в челюсть и горестно зарыдал, потому что ему пришло в голову, что свалившийся на него без сознания пастушок похож на козленка, которого съел волк. Правда, рыдал он недолго, потому что бесчувственного Варсуса подбросило икотой и он врезался лбом прямо в подбородок Буслаеву.

Очнулись Мефодий и Варсус в одно время. Над ними навис каменный Третьяков, примерившийся для очередной оплеухи. Варсус успел поднести дудочку к губам и вернул статую на постамент.

— Мир? — шатаясь, спросил пастушок.

— Мир, — согласился Буслаев, опускаясь на четвереньки, потому что на двух ногах ему не стоялось. — Но вообще-то использовать элементарную магию нечестно!

— А темную магию честно? — ответил Варсус. — Ты, между прочим, златокрылый!

— А ты?

Варсус сунул рапиру в кольцо.

— Шутить изволите, Мефодий Игоревич? У меня крылья бронзовые. Я и так уже собрал в Эдеме все выговоры! Кишкомотство было, злостное головотяпство было. Даже хроническое неуважение к хроническим выговорам… Начальству потребуется очень напрячься, чтобы придумать новую формулировку! — не без гордости сообщил он.

Пастушок был разгорячен и радостен. Вскинул голову и повернулся лицом к луне. Мефодию, который смотрел на него сбоку, казалось, будто Варсус дышит луной.

— Первые секунды после боя! Как я их люблю! Мне бы хотелось сразиться с Ареем! Вдруг лучший я, а не он? — негромко воскликнул Варсус, обращаясь к луне.

— Чего? С кем сразиться? — спросил Буслаев. Ему показалось: он ослышался.

Светлый страж вздрогнул. Оглянулся. Мефодий понял, что Варсус вообще забыл о его присутствии.

— Ничего. Рапиру, говорю, надо проверить. Она у меня слабенькая на зазубрины. Болеет потом всегда, — буркнул пастушок и стал разглядывать фонарные столбы.

— Ну как? Не следят? Глазки не открываются? — участливо спросил Мефодий.

Варсус махнул рукой и отвернулся.

Переночевали они в Третьяковке, а утром, ближе к открытию, покинули ее и стали прыгать у ворог на морозе. Варсус где-то раздобыл лыжную шапку с рыхлым рыжим помпоном и двумя красными декоративными заплатами на ушах и надвинул ее на самые брови.

— Это неудачливая шапка! Парней, которые ее носили, всегда бросали девушки, — сказал он.

Мефодий усмехнулся. Достать себе именно такую шапку было вполне в стиле Варсуса. Пастушок, как уже заметил Меф, был не лишен особого, очень топкой формы мужского кокетства того стиля, который обычно выбирают музыканты и художники, ищущие себе заботливых муз. Женское кокетство более очевидно, мужское же ловко маскируется.

Как почти у всякого стража света, регулярно бывающего в человеческом мире, у Варсуса имелся свой мобильный телефон. Разумеется, он мог позволить себе любую модель — мало ли па свете неудачливых смартфонов, но зачем-то раздобыл древний аппарат без камеры, с черно-белым экраном, со стертыми кнопками, цифры и буквы на которых давно не читались. При этом корпус телефона был треснут и держался на железных скрепках, которые Варсус лично, раскалив на газовой конфорке, вплавил в пластик.

Варсус любил доставать свой телефон и небрежно бросать на стол. Или просто вертеть его в руках, когда рядом был кто-то еще. И — как замечал Меф — этот трюк всегда срабатывал. Девушки, да и юноши тоже, моментально начинали разглядывать аппарат Варсуса. Просили потрогать его, подержать, посмотреть. И люди с дорогущими айфонами, стоявшие рядом, почти завидовали, потому что их техникой никто особенно не интересовался. Надоела она уже всем давно и надолго.

Мефодий купил мороженое и пытался его разгрызть. Эскимо так замерзло, что, когда им случали по ограде, ограда оплывалась металлическим звуком. — Как ты можешь есть мороженое в такую погоду? — с ужасом спросил Варсус.

— Голодный потому что. Я ничего не ел с того дня, как меня убили!

Варсус задумчиво посмотрел на Мефа, вспоминая, ел ли тот ночью колбасу.

— Кажется, у тебя появилось новое летосчисление! — сказал он.

Дафна появилась внезапно. Прилетела и, стянув морок невидимости, возникла прямо перед писательским домом, где на железных балкончиках, набросив на плечи шубы своих жен, одиноко курили поэты с сизыми от холода коленками. Увидев крылатую девушку с котом, поэты ошеломленно застыли и гуськом побежали дописывать циклы стихов для «Нового мира». Один из них пошел еще дальше и сделал то, чего не удавалось ему пятнадцать лет: придумал рифму к слову «полтергейст».