Когда фон Шнитце вернулся, я сидел неподвижно и печально смотрел в потолок.
— Ну-ну, Александэр, не стоит так волноваться. Подумаешь, комиссия! Но и расслабляться не стоит — французы очень коварны! Им нельзя верить!
— Почему? Вон, с Исабелем у вас нормальные отношения!
— И причем тут господин Кацмант?
— Он ведь гасконец? Гасконь — часть Франции.
Эгельберт вытащил из кармана телефон, быстро поискал по карте и с удивлением признал:
— Действительно. Кто бы мог подумать — такой приличный человек! Вероятно, это от того, что его родину завоевали французы в одной из своих неправедных войн. Гасконцы это почти испанцы, наверняка они страдают под пятой захватчика!
Хм… Я представил Изю в костюме испанского кабальеро и почему-то с навахой в зубах. Ему бы пошло!
— Да ладно. Бывал я в этой вашей Франции, не такое уж там и гнездо мирового зла. Обычные люди, шутить умеют. Правда в выпивке ничего не понимают, и скуповаты, но это у всех европейцев такая беда. Окраины цивилизованного мира, что поделать, целые сутки поездом от Бухареста!
Старик с сомнением посмотрел на меня, потом, решив не реагировать на очередную странную шутку, вытащил из своей вечной папки какие-то бумаги и положил на стол. Я, с тоскливым предвкушением, потыкал в них пальцем.
— Эгельберт, что это?
— Вы приказали составить список того, что вышло из-под управления федеральными органами.
— Нет-нет-нет! И еще раз — нет! Я в отпуске!
— Вы, Александэр, при исполнении своего священного долга! Я уже договорился об инспекции, вам надо ознакомиться.
Я с тоской поднял верхний лист и просмотрел. Объекты, складские помещения, мастерские; площади жилые, не очень жилые, совсем техническая нежить — вот ради этого я уезжал из уютного управления? А после присоединения мне что, за все это отчитываться?
Но когда я поднял голову, чтобы заявить решительный протест, мудрого управляющего рядом не было. Смылся, стервец дряхлый!
Я перебрал бумаги, полистал план реставрационных работ замка, составленный двадцать лет назад: видимо, когда старик убедился, что я сюда не приеду. План был рассчитан на сорок три года, и завершать его должен был уже Эгги. Представив на минуту, как я подал бы такие расчеты Митричу не смог сдержать ухмылки. В самом деле, может, попытаться как-нибудь? Или не стоит? Можно отдать какому-нибудь юмористу, даже не менять, просто перевести и зачитывать по пунктам со сцены, всем все будет понятно, аншлаг и хохот до слез гарантирован. Разница менталитетов… Сорок три года планов! Тут не знаешь, что завтра будет.
Сериалы. Море. Кофе на верхушке донжона. Ага, как же.
Еще раз поворошив бумаги, я разгреб их на примерно две равные кучки — «до ужина» и «после ужина». Понятно, что будет еще и «вместо ужина», но что поделать? Подготовка к комиссии подождет, у меня и без них есть чем заняться. У меня вот отчет прислали… так. О степени износа покрытия ограждений в районе с непроизносимым названием — мне что, самому теперь идти проверять краску на заборах? Ух, как я зол!
Еще раз выругавшись про себя я решительно включил лампу и притянул первый документ.
Встретился с бароном фон Виндифрошем (приятнейший человек, учился в одном со мной университете!), расспросил о соседе. Барон подтвердил, что фон Гравштайн настоящее чудовище, и соваться к нему в лапы может лишь тот, кто совсем головой не дорожит.
из блога туриста
Некоторые люди слишком много придают значения внешнему виду.
Утром Эгельберт в очередной раз предпринял попытку нарядить меня в местный национальный костюм. После горячего спора по поводу традиций, оставившего каждого при своем мнении, мы все-таки сошлись на том, что некоторые функции необходимо осуществлять исключительно в подобающей моменту униформе. Дальнейшие поползновения нарядить меня в чулки и круглые «шортики» я с негодованием отверг, именно поэтому сижу сейчас в румынско-боярском кинематографическом одеянии, поглаживая лежащего у меня на коленях Упыря, нервно дергающего ушами.
И меня, и «бедного котика» загнали в это кресло обстоятельства. С котом все просто — он осмелился посягнуть на одно из творений мадам ван Шторре, после чего та поклялась побрить его налысо. И поскольку за ней не заржавеет, то мелкий хищник прятался за моим авторитетом.
Со мной же все было гораздо печальнее.
В городе пользовались законами федерации, я даже специальный указ издал, но иногда приходилось подключаться лично, решая вопросы, выходящие за пределы компетенции чиновников магистрата и полиции. От судейских функций отмахаться не удалось, оборотная сторона любой привилегии это обязанности, а потому сразу после завтрака из рыцарского зала во двор вынесли «тронное кресло». Во двор — потому что туристы и горожане (именно в такой последовательности) имеют право наблюдать за судом. Кресло, кстати, просто феноменально неудобное.
За неделю осады накопилось мелких проблем. Ничего такого, чего не могли бы решить Эррайн с Ульфриком, но как же так — иметь возможность обратиться к высшей власти и не воспользоваться? Не таковы эски! Особенно если у барона случился свободный денек.
Вчера взбунтовались войска фон Веллешварма, потребовав положенного двухдневного выходного, раз уж боевые за выполнение вассального долга не дают. Объяснялось это просто — сегодня вечером Эскенланд вымрет.
Закроются раньше обычного магазины, исчезнут с улиц машины, все запрутся по домам и прильнут к голубым экранам. Сегодня — трансляция отборочных соревнований по велогонкам на треке.
А это у местных вторая по важности тема для обсуждения — после независимости Эскенланда и перед налогами.
Единственный раз, когда мой управляющий всерьез на меня обиделся был как раз после моей неосторожной реплики о том, что велотрек не слишком зрелищен. Старик даже не возмутился, он просто ледяным тоном отчеканил, что я ничего не понимаю и очень громко подумал, что подобную чушь может нести только невежественный варвар, не понимающий тонкой эскенландской души. Пришлось извиняться.
Впрочем ладно, у всех свои недостатки. Вот, к примеру, у баронского звания — необходимости судить споры подданных. Вроде бы всего ничего забот, сиди на кресле да слушай, да только я за последние полчаса успел все проклясть.
Был у меня знакомый, простой парень, из работяг поднялся, своим небольшим заводиком владел, так вот он как-то высказался, что все эти «звездульки» на самом деле получают бабло за то, что им от мамы с папой досталось, даже не работают, просто развлекаются в удовольствие, а стонут, словно не по сцене часик в день бегают, а кайлом машут сутки напролет.
Ну мы и поспорили.
Вломились к одному продюсеру, сторговали у него девчонку из начинающих звездочек, договорились и пошло — она танец отрабатывает, а работяга на движущейся дорожке идет, она вокалом упражняется, а он в соседней комнате вслух читает, она на репетицию — он по залу кругом ходит, она вечером на подтанцовке — он в сторонке топчется с ноги на ногу. Четыре дня из оговоренных десяти выдержал, потом принес мне выигранную бутылку, а девчонке купил самый помпезный букет и самую большую шоколадку, какие нашел.
Вот и у меня такая же проблема — вроде ничего такого не делаю, сижу, несмотря на довольно ощутимый ветерок обливаюсь потом, кота глажу, на небо смотрю, а врагу бы своего места не пожелал.
Разве только совсем уж страшному вражине.
Ну их к черту, надоело! Третий раз начинают доводы по кругу гонять!
— Все, хватит болтовни. Дальше пусть решает поединок!
— Простите, ваша милость?
— Пишите закон, Эгельберт — с этого момента любой житель баронства имеет право выяснить спор в судебном поединке. Состязаться будут в предмете спора и кто покажет себя лучшим профессионалом тот и победил.
— Но ведь такую живую изгородь нужно выращивать не меньше трех лет?
— В том-то все и дело, Эгельберт, в том-то все и дело.
— Понимаю. Вы хотите, чтобы за это время они смогли точно выяснить, нужна ли подобная высота растений, к тому же они оба получат дополнительные знания и смогут наглядно подтвердить свои доводы. Очень мудро, Александэр, очень!
О том, что они просто больше ко мне не сунутся я умолчал. Все равно, когда они через три года сойдутся, то опять начнут спорить.
— Следующий!
— Ваша милость, господин барон! Я взываю к вам с требованием очистить город от иноземцев, не чтущих привилегии местных уроженцев!
От моего мрачного взгляда говоривший поперхнулся, сбавил тон, но быстро очухался и пояснил, что он имеет в виду.
Оказывается, в городе некогда существовал цех пекарей, и в отличии от всех остальных, пекарям их гильдейскую грамоту оформили в краткий момент независимости. Теперь этот крепкий, краснорожий старикан хотел, чтобы я, «чтя привилегии», повелел закрыть магазин его конкурента.