— Несколько головок не высаживайте здесь, — посоветовала она. — Разделите их и посадите по зубчику в разных местах огорода. Чеснок отпугивает вредных насекомых от других растений. Огурцы и тысячелистник действуют так же. И отщипните завядшие цветки ноготков, но не выбрасывайте, они нам пригодятся.
Золотистые головки ноготков видны были по всему огороду. Пока я собирала их, прибежал запыхавшийся мальчуган, которого посылали за Джейми. Он сообщил, что пациент отказался покинуть работу.
— Он говорит, — доложил мальчик, — что чувствует себя, не так плохо, чтобы лечиться, но просил поблагодарить за заботу.
Мистрисс Фиц на это только плечами пожала.
— Ладно, не хочет приходить — и не надо. Вы, барышня, если хотите, можете пойти к нему в паддок в полдень. Для лечения он не желает отрываться от работы, но еда — дело другое, если я знаю молодых мужчин. Юный Алек придет сюда за вами и проводит в паддок.
Поручив мне закончить посадку чеснока, мистрисс Фиц уплыла как некий галеон[12] с юным Алеком в кильваторе.
Я с удовольствием проработала все утро, сажая чеснок, отщипывая увядшие головки цветов, выдергивая сорняки и ведя ту борьбу с улитками, слизнями и прочими паразитами, которую нескончаемо ведут все садоводы и огородники. Здесь она велась голыми руками, без помощи пестицидов. Я так была поглощена делом, что даже не заметила появления юного Алека и не обращала на него внимания, пока он негромким кашлем не заявил о своем присутствии. Не говоря ни слова, он терпеливо ждал достаточно долго и после того, как я его увидела, потому что мне пришлось почистить испачканное в земле платье, прежде чем покинуть огород.
Паддок, или загон, куда отвел меня Алек, находился на некотором расстоянии от конюшен, на зеленом лугу. Три молодые лошади резвились на этом лугу, а еще одна, молодая кобылка с блестящей чистой шерстью, была привязана к ограде загона. Спина ее была покрыта легкой попоной.
Джейми осторожно подбирался к лошади, а она взирала на его маневры с явным подозрением. Джейми положил единственную свободную руку кобылке на спину и заговорил с ней тихо и ласково, готовый отступить, если ей что-то не понравится. Она выкатила глаза и фыркнула, но с места не тронулась. Двигаясь очень медленно, Джейми перекинул ногу через покрытую попоной спину лошади, продолжая свои ласковые уговоры, и наконец осторожно опустился в седловину. Лошадь тихонько заржала, затем с шумом выпустила из ноздрей воздух, но всадник был настойчив, и голос его все журчал — спокойно, даже шутливо.
Но вот кобылка повернула голову и увидела нас с мальчиком. Восприняв наше появление как угрозу, она снова заржала, с визгом, и ринулась на нас, сбросив Джейми прямо на забор паддока. Она храпела и лягалась, пыталась сорваться с привязи, которая ее удерживала. Джейми откатился под забор, подальше от ударов копыт. Потом он с трудом поднялся на ноги, выругался по-гэльски и повернулся посмотреть, чем вызвана такая незадача в его работе.
Но едва он увидел, кто к нему явился, как угрожающее выражение лица сменилось приветливым, хотя наше появление оказалось далеко не столь удачным, как можно было пожелать. Правда, корзина с едой, предусмотрительно врученная нам мистрисс Фиц, тоже сделала свое дело: добрая женщина и в самом деле хорошо знала молодых мужчин.
— Уймись ты, проклятая животина, — прикрикнул Джейми на лошадь, которая все еще фыркала и танцевала на привязи.
Джейми наградил юного Алека легким шлепком, поднял свалившуюся с лошади попову, отряхнул от пыли и галантно протянул ее мне: присаживайтесь!
Тактично не упоминая неприятное происшествие, я уселась, налила Джейми эля, подала хлеб и сыр.
Ел он как-то очень сосредоточенно, а я почему-то вспомнила о его отсутствии на прошлом обеде в холле и спросила его, почему он туда не пришел.
— Проспал, — ответил он. — Я ушел спать сразу после того, как оставил вас в замке, и не просыпался до вчерашнего утра. После суда в холле я малость поработал, потом присел на вязанку сена отдохнуть перед обедом. — Он рассмеялся. — Проснулся нынче утром на том же месте оттого, что лошадь подошла и начала хватать губами мое ухо.
Долгий отдых явно пошел ему на пользу; синяки, конечно, потемнели и были заметны, но кожа вокруг них имела здоровый нормальный цвет, а про аппетит и говорить нечего — аппетит оказался отменный.
Он съел все и даже, слегка послюнявив палец, подобрал крошки хлеба с рубахи и отправил их в рот.
— У вас хороший аппетит, — заметила я с улыбкой. — Думаю, проголодавшись, вы бы и траву стали есть.
— Приходилось и траву есть, — ответил он с полной серьезностью. — Вкус у нее ничего, но сытости — никакой.
Я удивилась и решила, что он просто шутит.
— Когда же это было? — спросила я.
— Зимой в позапрошлом году. Я тогда жил, прямо скажем, без удобств… в лесу… с другими парнями. Мы делали набеги на границу. Выпала нам несчастливая неделя или даже побольше недели, когда съестного у нас, можно сказать, ничего не оставалось, просто говорить не о чем. Перепадало понемножку овсянки от мелких арендаторов, но эти люди такие бедные, что и брать-то у них совестно, — им нечем поделиться. Конечно, они всегда что-нибудь подадут страннику, но если странников целых двадцать человек, это, пожалуй, многовато даже для горского гостеприимства. — Неожиданно он улыбнулся. — Вы когда-нибудь слыхали… нет, откуда вам это услышать? Я хотел спросить, знаете ли вы, как они молятся за столом.
— Нет. И как же?
Он отбросил волосы со лба и прочитал нараспев:
Живо, живо все за стол,Ешьте до отвала,Чтобы все ушло в живот,А не в суму попало. Аминь!
— Что значит «не в суму»? — удивилась я. Джейми похлопал рукой по споррану, висевшему у него спереди на поясе.
— Очень просто: закладывай в брюхо, а в сумку не прячь.
Он отыскал травинку с длинным стеблем и осторожным движением вытянул стебелек из огрубевшей наружной оболочки. Медленно покрутил травинку между пальцами, так что с колоска облетела пыльца.
— Зима тогда была поздняя и мягкая, к счастью для нас, иначе бы мы не выдержали. Мы ловили силками кроликов, но иногда приходилось есть их мясо сырым, потому что никак нельзя было разжечь огонь. Случалось и оленины отведать, но в те дни, о которых я рассказываю, ничего не попадалось.
Квадратные белые зубы перекусили стебелек. Я вытянула и себе травинку и пожевала кончик. Был он сладковато-кисленький, но съедобная мягкая часть длиной всего в дюйм или около того. Нечего сказать, питательная еда…
— Как раз перед этим выпал небольшой снег, — продолжал Джейми свой рассказ, отбросив изжеванный стебелек и вытянув другой. — Под деревьями твердый наст, а вокруг сплошная слякоть. Я ходил и искал трутовики, грибы, что ли, такие, они прямо на коре снизу на деревьях растут, рыжего цвета. Проломил ногой наст и наступил на травяную кочку. Знаете, вырастают между деревьями на светлом месте пучки травяные. Олени их любят, отыскивают под снегом. Отбросит олень копытом снег с этой кочки и съест ее до корней. Ту, которую я нашел, они пропустили, значит. Ну, я подумал: если олени могут, чем я-то хуже? Голоден я был до смерти, готов бы собственные башмаки сварить и съесть, да тогда ходить не в чем, тоже пропадешь. Вот я и сжевал траву, как олень, под самый корень.