Читать интересную книгу Чужие крылья – 2 - Роман Корд

— Ого, — сказала она, — а расскажите, за что вас наградили?

— Летал, стрелял, — махнул он рукой, но увидев у них в глазах огонек разочарования, принялся рассказывать. Девушки чистили картошку, а он разливался соловьем, вспоминая о проведенных боях, о сбитых немцах, безбожно привирая и рассказывая только веселые или позитивные моменты. Выступление его умело оглушительный успех, они не сводили с него восхищенных взглядов, первоначальный ледок настороженности и недоверия растаял.

— А ты на фронт больше не полетишь? — спросила Нина.

— Ну почему-же, скорее всего полечу и довольно скоро. Я тут… как бы это объяснить… возвращаю летные навыки. После долгого перерыва в полетах необходимо восстановление, наработка моторики. А поскольку я уже почти в форме, то значит скоро обратно, — он им подмигнул.

— А невеста у вас есть? — спросила вдруг Вика. Нина на нее покосилась, но ничего не сказала.

— Невеста, — Виктор машинально потер щеку, настроение подпортилось. — Раньше я думал, что у меня есть невеста. Только потом потерялась куда-то, а когда я ее уже через полгода увидел, с женихом… вернее, это она меня увидела… вот таким вот, как сейчас, то заплакала и убежала. Поэтому, я не могу сказать, что у меня есть невеста.

Значит, она вас не любила! — безапелляционно заявила Вика. Нина посмотрела на нее неприязненно, но ответа Виктора ждала с любопытством.

— Не знаю, не хочу ее судить. Сложно все получилось. Возможно, для нее это я пропал… в общем, непонятно все, не хочу я об этом говорить.

Вика пошла жарить картошку и они остались в комнате вдвоем. Нина сразу засмущалась, сложила в руки на коленях, словно отделилась.

— А куда Тома подевалась? — чтобы хоть как-то поддержать беседу спросил Виктор.

— Она в госпитале, меня подменяет, — коротко ответила она. Ее былая веселость и общительность, проявленная ранее в поезде, куда-то подевалась. Пауза в разговоре затягивалась.

— Наверное, я зря пришел, — вздохнул Виктор.

— Нет, нет, — вскинулась Нина, — не зря. Просто я подумала… мы не сможем часто видеться. У меня работа в госпитале и в институте лекции еще, я просто не смогу. Я тут-то ночую раз в неделю, больше на работе все… Тебе, наверное, не нужна такая…

Виктор увидел, как ее лицо заливает бледность, а широко открытые глаза смотрят куда-то сквозь него, в пустоту. „Отмазывается, — подумал он, — не хочет. Вот блин, ну почему мне так не везет?“ Настроение испортилось окончательно.

— Разумеется, не сможем, — ответил он. — Я в Саратов можно сказать случайно попал. Может, еще буду приезжать, а может, и нет. Когда на фронт пошлют, то уж точно не увидимся. А какая мне нужна девушка, то это только мне решать. — Виктор немного помолчал, и добавил: — ты если не хочешь, то так и скажи. Я уйду без всяких обид. Мне обижаться не на что.

Нина молчала. Виктор подумал, что в летное общежитие лучше идти сейчас, пока окончательно не стемнело. Он тяжело поднялся с жалко заскрипевшего стула, нога привычно заныла.

— Нет, не уходи, — Нина схватила его за руку, — пожалуйста.

Пальцы у нее оказались горячие, обида моментально пропала, желание уходить тоже.

— Я просто… не знаю… останься, — глаза у нее были испуганные.

„Да ей меня просто жалко, — вдруг пришло ему в голову, — из жалости привечает, поэтому и оставила“. Мысль эта была неприятна, но поразмыслив, он смирился. Из жалости, не из жалости — какая разница. Война идет, надо жить сегодня и сейчас, потому что завтра может и не быть. Он накрыл ее ладонь своей, чуть сжал. Нина слабо улыбнулась.

— Тебя до которого часа отпустили? — спросила она.

Он неопределенно пожал плечами: — завтра в семь улетаю, так что на сегодня я птица вольная.

Картошка поспела аккурат к приходу Томы. Письменный стол освободили от учебников и чуть подвинули из угла, чтобы всем хватило места. Главное украшением его служила большая сковорода жареной картошки и бутерброды из перемешанной с луком, измельченной тушенки. Когда уже хотели садиться девушки пошептались, и Вика поставила на стол маленькую бутылочку.

— Вот, для вас, — сказала она, — мы слышали, что летчики любят водку пить — Она по-прежнему называла Виктора на „вы“.

— А я слышал, — удивился Виктор, — что студенты, а особенно медики, любят пить не меньше, особенно спирт.

— Это спирт и есть, — рассмеялась Нина, — разбавленный немного. Только мы не пьем.

— Не пьет одна сова, — в свою очередь улыбнулся Виктор, — я думаю, вы поддержите мой тост! За победу!

„Непьющие“ тост поддержали. Спирт оказался действительно слабо разбавленным, градусов в шестьдесят и лихо ударил в голову. Девушки сразу раскраснелись и принялись уплетать картошку за обе щеки, Виктор не отставал. Такой вкуснятины он не ел давно. Подогретый спиртом ужин проходил очень весело. Очень скоро он общался с девушками так, словно был их старым другом и знал их сто лет.

После ужина, пока заваривался чай, он пошел курить. Нина увязалась следом. На коммунальной кухне какая-то старушка варила на примусе кашу, другая мыла в тазике посуду. Виктор предметом их самого пристального изучения, поглядывали в его сторону скорее одобрительно. Он легонько подтянул к себе Нину за руку и тихонько приобнял, как бы заявляя на нее свои права. Она не сопротивлялась и довольно улыбаясь, запрокинула вверх голову. Глаза у нее были чуточку пьяные и если бы не посторонние, Виктор давно бы ее целовал.

Бабка у примуса, чуть кашлянула и неожиданно сильным голосом спросила: — А сколько же тебе лет, сынок.

— Двадцать один, бабуля, — он сильнее прижал к себе девушку, отчего та возмущенно пискнула и поспешно освободилась.

— Вот же война проклятая, — закачала головой бабка, — а я уж думала, глаза подводят. Лицо молодое, а сам как мой старик. — Бабка широко закрестилась, отчего Нина презрительно сжала губы.

Курить Виктору сразу расхотелось, и он потянул Нину обратно. Едва они вышли из кухни, в узенький безлюдный коридорчик, он остановил ее и, подхватив на руки, принялся целовать. Она откликнулась охотно, довольно умело и с нешуточной страстью. Он даже в первые несколько секунд растерялся.

В комнату они ввалились минут через пять, ошалевшие, с покрасневшими от поцелуев губами. Не сговариваясь спешно оделись, и пошли на улицу. За окном давно было темно, периодически срывался редкий мелкий снег, а они все гуляли вдвоем по нечищеным заснеженным тротуарам, целуясь и разговаривая.

За полуторачасовую прогулку они сделали уже несколько кругов по кварталу и снова подошли к их домику. От такой вроде бы незначительной нагрузки больная нога разнылась не на шутку. Он все сильнее хромал и делал все более длительные перерывы для поцелуев. Это заметила Нина.

— Болит, — участливо спросила она.

Отрицать очевидное было глупо, и он кивнул.

— Бедненький, — она прижалась к нему и после небольшой паузы сказала: — Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Я и сам не хочу, — ответил он, — мне с тобой хорошо.

Виктор не стал говорить, что в общежитие идти скорее всего нет никакого смысла и ничего хорошего кроме неизбежных неприятностей он там не найдет. Да и не факт, что с разболевшейся ногой он сможет туда добраться.

— Может, останешься у нас? — выдохнула она.

— Что? — Виктору показалось, что он ослышался.

— У нас, — криво улыбаясь, ответила Нина, — на ночь.

„Даст“, — подумал Виктор.

— Да я с удовольствием, — внутренне ликуя, согласился он, — вот только твои подружки… как поместимся?

— Поместимся, — улыбнулась она и, заговорщицки понизив голос, зашептала, — у Томы жених ночевал так один раз. Он у нас в госпитале лечился… — она засмущалась и оборвала себя на полуслове. — Просто куда тебе ночью с такой ногой идти. Переночуешь, отдохнешь…

„А может и не даст“, — задумался он и, утопив ее ладошку в своей руке, похромал к дому.

Коммуналка уже погрузилась в сон. В кромешной темноте они пробрались в комнату, слушая сопение Таниных подружек, сняли верхнюю одежду.

— Спят, — прошептала она, — не шуми, пожалуйста. Ляжешь на полу, укроешься комбинезоном. Если хочешь, могу и свое пальто дать, так теплее будет.

„Не даст, — огорчился Виктор, — при спящих подружках… не даст“.

Она приготовила ему постель сама, в комнате была темнота, хоть глаз выколи, потому Виктор больше мешал, натыкаясь на предметы.

— Ну вот, — сказала она, — спокойной ночи. — Рука Нины при этом коснулась его бедра и там и осталась.

Он хотел было ее привлечь к себе, но она отстранилась. Но отстранилась странно, оставшись на месте. У Виктора мозги заскрипели он напряжения.

— Погоди, чего-то курить захотелось. Проводишь, а то я тут заблужусь впотьмах.

Она согласилась и за руку повела его на темную ночную кухню. Там все еще стоял слабый запах дыма и чего-то кислого, неприятного, но никого уже не было, дом спал. Нина зашарила на стене, ища выключатель, Виктор перехватил ее руку, притянул к себе, обнял. Она словно ждала это, жадно принялась целоваться. Поняв, что девушка вовсе не рвется спать, он начал действовать смелее, давая волю рукам, тиская ее грудь, задрав подол платья, залез ей в трусики. Она позволяла ему буквально все, и Виктор, одурев от ее близости и вседозволенности, стал действовать нагло, без долгих прелюдий. Повернув Нину к себе спиной, он решительно задрал на ней платье до самых подмышек и, нащупав резинку трусиков потащил их вниз. Она чуть вздрогнула, но позволила и это. Чуть толкнув в спину, он заставил ее склониться вперед. Нина наклонилась, уперлась руками в подоконник и покорно замерла. В темноте белым мрамором сияли ее голые ягодицы. Трясущимися руками он расстегнул бриджи. Пуговицы кальсон выскальзывали из пальцев, не желая расстегиваться, сердце безумно бухало. В комнате была абсолютная тишина, слышалось только их тяжелое дыхание. Оглушительно щелкнула об пол оторванная пуговица, грохоча и дребезжа, покатилась. Он пригнулся, приноравливаясь к ее невысокому росту, подался вперед. В голове металась одна — единственная мысль: — „Дала“…