Читать интересную книгу Первый человек в Риме - Колин Маккалоу

Язык его тела был великолепен, даже при недостатках роста и фигуры, которые мало подходили для ношения тоги. Чтобы красиво носить тогу, требуется высокий рост, широкие плечи, узкие бедра, нужно двигаться с необходимой грацией. Марк Ливий Друз не отвечал ни одному из этих требований. Но он замечательно владел своим телом – от малейшего движения пальца до широкого взмаха руки. Поворот его головы, выражение лица, то, как он ходит при этом, – все было замечательно!

– Луций Фравк, италиец из Маррувия, – продолжал он, – элементарная жертва, а не преступник. Никто – включая самого Луция Фравка! – не оспаривает факта недостачи крупной суммы, полученной им от Гая Оппия в качестве займа. Не оспаривается и то, что эта очень большая сумма должна быть возвращена Гаю Оппию вместе с процентами. Так или иначе, долг будет выплачен. Если это необходимо, Луций Фравк согласен продать своих лошадей, земли, инвестиции, рабов, мебель – все, чем владеет! Более чем достаточно, чтобы возместить ущерб.

Он подошел к переднему ряду, где сидели присяжные, и обратил свой взор на тех, кто сидел позади них.

– Вы выслушали свидетелей. Выслушали моего коллегу обвинителя. Луций Фравк взял заем. Но он не вор. Поэтому, говорю я, Луций Фравк – вот настоящая жертва этого обмана. Он – а не Гай Оппий, его кредитор! Если вы приговорите Луция Фравка, уважаемые присяжные, вы подвергнете его полному наказанию в соответствии с римским законом – как человека, который не является гражданином нашего великого города и не пользуется латинскими привилегиями. Все имущество Луция Фравка будет выставлено на распродажу. Вы знаете, что это значит. С молотка будет продано все – и притом значительно ниже истинной стоимости, так что денег может и не хватить на полное погашение долга.

Последние слова сопровождались красноречивым взглядом в сторону, где на складном стуле, окруженный целой свитой клерков и счетоводов, сидел банкир Гай Оппий.

– Итак, все продано ниже фактической стоимости! После чего, уважаемые присяжные, Луций Фравк отдается в долговое рабство до тех пор, пока не выплатит разницу между требуемой суммой и суммой, вырученной от продажи его имущества. Предположим, Луций Фравк плохо разбирался в людях при найме своих служащих, но в своем деле он очень проницательный и преуспевающий человек. Но как же он сможет уплатить долг, если, не имея больше ничего, опозоренный, он будет отдан в рабство? Будет ли он хоть как-то полезен Гаю Оппию – даже в качестве клерка? Кто выиграет от этого так называемого правосудия?

Молодой адвокат теперь направил свое красноречие на римского банкира, человека лет пятидесяти, кроткого с виду и явно потрясенного словами адвоката.

– Человека, не являющегося римским гражданином и обвиненного в преступлении, первым делом секут. Это не порка обычными прутьями, как в случае с римским гражданином, – больно, конечно, но страдает прежде всего достоинство. Нет! Его секут колючим кнутом, пока от кожи и мышц ничего не остается, – и он искалечен на всю жизнь, весь в шрамах, хуже, чем рудничный раб.

У Мария волосы на затылке встали дыбом. Если молодой человек не смотрел прямо на него – одного из крупнейших в Риме владельцев рудников, – тогда глаза сыграли с Марием злую шутку. И все же, как удалось молодому Друзу отыскать его, пришедшего позже всех, в самом последнем ряду огромной толпы?

– Мы – римляне! – воскликнул молодой человек. – Италия и ее граждане находятся под нашей защитой. Неужели мы проявим себя владельцами рудников перед теми, для кого мы призваны служить примером? Неужели мы осудим невиновного человека на формальном основании, просто потому, что его подпись стоит на заемном документе? Неужели мы проигнорируем тот факт, что он хочет полностью возместить сумму долга? Неужели мы будем к нему менее справедливы, чем к гражданину Рима? Неужели мы станем сечь человека, который должен был бы носить бумажный колпак за глупость, потому что доверился вору? Неужели его жену мы превратим во вдову? Неужели мы лишим детей любящего отца, сделав их сиротами? Конечно, нет, уважаемые присяжные! Ибо мы – римляне. Мы – люди высшего сорта!

Резко повернувшись, так что полы его белой шерстяной тоги завернулись вокруг него, Друз отошел от банкира. Изумленные зрители оторвали взоры от банкира и, как завороженные, проследовали взглядами за оратором. Кроме нескольких присяжных, сидящих в первом ряду, все остальные не отрывали от адвоката глаз. Гай Марий и Публий Рутилий Руф тоже неотрывно следили за каждым движением молодого человека. Только один присяжный тупо смотрел на Оппия, указательным пальцем проводя по горлу, словно хотел почесаться. Последовал немедленный ответ: еле уловимое покачивание головы банкира. Гай Марий заулыбался.

– Благодарю тебя, уважаемый претор, – сказал Друз, поклонившись претору по делам иностранцев. Он вдруг превратился в неловкого, застенчивого юношу, совсем не похожего на того мощного оратора, который несколько минут назад владел умами и чувствами присутствующих.

– Благодарю тебя, Марк Ливий, – отозвался претор и перевел взгляд на присяжных. – Граждане Рима, напишите на ваших табличках приговор и разрешите суду увидеть его.

Все зашевелились. Присяжные вынули белые глиняные таблички и угольные палочки. Но вместо того, чтобы что-то писать, продолжали сидеть неподвижно, глядя на затылки сидящих в середине первого ряда. Человек, безмолвно переговоривший с банкиром Оппием, взял палочку и начертил букву на своей табличке. Затем шумно зевнул, заломив руки над головой. Табличку он держал в левой руке. При этом движении многочисленные складки его тоги упали на левое плечо. После этого и остальные немедленно зачертили по своим табличкам, передавая их ликторам, которые прохаживались среди присяжных в ожидании их решения.

Претор сам подсчитывал голоса. Каждый ждал приговора, затаив дыхание. Претор брал таблички одну за другой, смотрел на них и бросал в одну из двух корзин на столе. В одной оказались почти все таблички, в другой их было совсем немного. Когда была рассмотрена пятьдесят одна табличка, претор поднял голову.

– ABSOLVO! – провозгласил он. – Оправдать! Сорок три голоса – «за», восемь – «против». Луций Фравк из Маррувия, марсий, суд оправдал тебя, однако при условии, что ты, как и обещал, полностью возместишь необходимую сумму. До конца этого дня ты должен согласовать все вопросы с Гаем Оппием, твоим кредитором.

Вот и все. Марий и Рутилий Руф ждали, пока толпа закончит поздравлять молодого Марка Ливия Друза. Наконец остались только его друзья. Возбужденные, они стояли тесным кольцом вокруг молодого адвоката. Но когда к ним приблизились высокий человек с насупленными бровями и маленький человечек, которого знали как дядю Друза, все скромно удалились.

– Мои поздравления, Марк Ливий, – произнес Марий, протягивая руку.

– Спасибо, Гай Марий.

– Молодец! – сказал Рутилий Руф.

Они направились в сторону Велианской стороны Форума, где начиналась Священная улица.

Рутилий Руф не вмешивался в разговор. Он был доволен тем, что его юный племянник превращается в великолепного адвоката, но видел и недостатки, скрытые за его невозмутимой внешностью. Молодой Друз, по мнению его дяди Публия, совершенно не обладал чувством юмора. Очень способный юноша, но странно мрачный, как будто ему не хватает легкости, которая помогла бы разглядеть гротескность реальности, а в будущем – избежать сильной боли. Серьезный. Упорный. Амбициозный. Не отступится от трудно решаемой проблемы. Да. Но при всем этом, сказал себе дядя Публий, молодой Друз остается еще совсем щенком. Правда, породистым.

– Для Рима было бы очень плохо, если бы твоего италийского клиента осудили, – говорил в это время Марий.

– Я согласен. Фравк – один из наиболее значимых людей в Маррувии, старейшина своего марсийского народа. Конечно, он уже не будет пользоваться таким влиянием, когда выплатит деньги, которые задолжал Гаю Оппию, но, думаю, он оправится от удара, – сказал Друз.

Они дошли до Велия. Остановившись перед храмом Юпитера Статора, Друз спросил:

– Хотите взойти на Палатин?

– Конечно, нет, – ответил Публий Рутилий Руф, очнувшись от своих мыслей. – Гай Марий идет ко мне обедать.

Юноша торжественно поклонился старшим и стал подниматься к Палатину. Из-за спин Мария и Рутилия Руфа вынырнула не располагающая к себе фигура Квинта Сервилия Цепиона Младшего, лучшего друга молодого Друза. Он старался догнать приятеля, который хотя и услышал его, но не замедлил шага, чтобы подождать.

– Не нравится мне эта дружба, – сказал Рутилий Руф, наблюдая, как два молодых человека удаляются от них.

– Вот как? – хмыкнул Марий.

– Сервилии Цепионы знатны и ужасно богаты. Мозгов у них мало, а высокомерия много. Получается дружба неравных, – объяснил Рутилий Руф. – Мой племянник, кажется, предпочитает своеобразный стиль почитания и лести, предложенный Цепионом Младшим, более стимулирующему – и даже снисходительному! – стилю отношений с ровней себе. Жаль. Боюсь, Гай Марий, что преданность Цепиона Младшего внушит молодому Друзу ложное представление о своих лидерских способностях.