До отправки хозяев на родину надо было ждать три дня, а то и больше. Пароход должен был прийти за выселяемыми из страны Советов через несколько дней. Но когда, точно никто не знал, даже греческий представитель от консульства. И Остап согласился какое-то время пожить совместно с семьей Валерос, которая пришлась ему и его друзьям по душе.
Вечером они с выселяемыми на родину пили чай с черешней, ели вкусные розанцы — хрустки, которые искусно жарила в масле Орсола, макали их в вазочки с айвовым вареньем и вели задушевные беседы.
Детище Козлевича — «майбах» стоял в просторном сарае-гараже и Адам Казимирович отдыхал вместе со всеми. Сидели у открытых окон с видом на море и порт, откуда доносились гудки пароходов и перезвон грузовых кранов.
А днем Бендер и Балаганов носились по городу. Знакомились с базаром, с магазином под вывеской: «Торгсин» и узнавали все о водолазных делах в морском порту.
Адам Казимирович в их отсутствие шел в гараж, осматривал машину, обтирал ее в очередной раз от пыли и с удовлетворенной душой выходил во двор. Здесь он зачастую играл с детьми Валерос Тасией и Павлакисом, у которых была небольшая юркая и веселая собачонка по имени Звонок.
За время ожидания отправки греков на родину, компаньоны выгодно продали им часть своего антиквариата. И не только семье Валерос, но и другим, тоже отплывающим в Грецию.
И вот настал день, когда пришел пароход за выселяемыми греками, жившими в Мариуполе. Пароход с названием «Катарини» привез стране, строящей социализм, сельскохозяйственные машины, маслины и горы ящиков с апельсинами и лимонами. А обратным рейсом он должен был забрать выселяемых из страны Советов своих соотечественников.
Единомышленники пошли провожать отбывающих на родину, желая заодно познакомиться, как это будет все происходить.
И греков и компаньонов волновал таможенный досмотр, при проходе через который у отплывающих могли конфисковать то, что было не дозволено к вывозу за границу.
Но все проходило благополучно.
Тасия держала на руках собачонку и очередь пассажиров на пароход медленно продвигалась через турникет и заслон с представителями таможни, пограничников и консульства. И семья Валерос уже проходила этот заслон, когда неожиданно для всех разыгралась трагедия.
С парохода через рупор было объявлено вначале по-гречески, а затем и по-русски, что собаки и другие животные на пароход не допускаются ни под каким видом. Причину этого ни советская сторона, ни капитан греческого парохода не объясняли. Нельзя и все. И семье Валерос категорически было приказано оставить собачонку на берегу и идти на посадку. Боже, что тут поднялось! Казалось, что весь порт и акватория его всколыхнулись от рыдающих криков детей Тасии и Павлокиса.
Несмотря на все уговоры Манолиса, Орсолы, пассажиров и провожающих, таможенное начальство, представитель консульства и капитан «Катарини» были неумолимы.
Звонок юркнул между ног пропускников и пассажиров и скачками понесся к трапу парохода, по которому уже поднимались его хозяева. Но вахтенные моряки у трапа под строгим наблюдением капитана отогнали собачку в сторону и она заметалась по пирсу вдоль борта парохода, жалобно скуля и повизгивая. И в ее голосе, казалось, слышалось человеческое прощальное рыдание.
Моряки у трапа сочувствовали плачущим детям, стоящим на борту парохода и жалобным завываниям Звонка, но ничего сделать не могли, видя грозные взгляды своего капитана, смотрящего с командного мостика.
Компаньоны стояли среди провожающих за деревянными отгородками и сочувствующе смотрели на трагедию, разыгравшуюся между маленькой беспомощной собачкой и отплывающими ее хозяевами. Смотрели и ничем помочь не могли.
И тут Козлевич не выдержал. Он попросил таможенников разрешить ему пройти на причал, чтобы поймать собачонку и унести — ее домой. К удовлетворению всех присутствующих ему было это разрешено.
Адам Казимирович бросился по причалу к пароходу за Звонком. Но несмотря на все ласковые призывы сердобольного Адама и попытки, поймать собачонку ему никак не удавалось.
Звонок отбегал вдоль пирса так далеко, что угнаться за ним Козлевичу было не под силу, а затем проносился мимо расставленных рук автомеханика и вновь пытался проскочить по трапу на пароход.
Поняв всю несостоятельность осуществить свои намерения, Адам Казимирович изрядно вспотев, как отчаянный футболист на поле за мячом, был вынужден вернуться за перегородку к своим друзьям.
Настал трогательный миг отплытия «Катарини». Над портом разнесся протяжный гудок парохода и все провожающие и отплывающие замахали руками и платками.
Звонок еще раз попытался проскочить между вахтенными на трап, но тот уже оторвался от пирса и он, ударившись о край трапа, жалобно взвизгнул и упал на причал. А трап пошел вверх все выше и выше.
Послышались команды греческих моряков, поползли канаты на лебедки парохода и за кормой его забурлила вода от винтов. Железная плавучая громада начала медленно отходить от стенки причала.
Звонок прыгал, тоскливо завывал, бежал вдоль отдаляющегося борта парохода с его хозяевами.
Сцены прощания отплывающих и провожающих были трагическими. Но еще более трагическим было поведение Звонка. И когда пароход отошел уже на приличное расстояние от пристани, многие люди вскрикнули, увидев как Звонок бросился с пирса в море и изо всех сил работая лапками, поплыл за удаляющимся пароходом.
Возгласы сочувствия были настолько слышимыми, что таможенники начали убирать турникет, и когда открылся проход, то все люди бросились по пирсу, продолжая махать руками удаляющемуся пароходу. А за ним все менее отчетливей и отчетливей виделась среди волн головка выбивающейся из сил собачонки по имени Звонок.
— Какая преданная собачка, — покачал головой Бендер, когда единомышленники невесело возвращались домой.
— Сволочи они и пароходные греки, — сплюнул со злостью Балаганов. — Что им стоило пропустить Звонка. Устроили такую драму.
Адам Казимирович молчал. И если бы Остап и Балаганов заглянули бы в его лицо, то увидели, что на глазах их друга застыли слезинки.
— Скверные люди, — ни к кому не обращаясь произнес Козлевич.
Бендеру и Балаганову было ясно, кого их старший друг имел в виду.
После проводов греческой семьи Валерос трое компаньонов уселись за столом на открытой веранде купленного ими дома. На столе у самовара стояли розеточки с айвовым и черешневым вареньем, оставленным уехавшими греками. Пили чай и Остап говорил:
— Вы заметили, камрады, что отплывающие в заграницу были не только греки. Среди них были и турки, и персы, и другие национальности.
— А один был такой черный, негр, наверное, — вставил Балаганов, обсасывая ложечку с вареньем.
— Я часто любил говорить, что я сын турецко-подданного. Но на это у меня нет никаких прав. И если бы я мог это доказать, то сказал бы: «адье» стране строящей социализм, — усмехнулся великий предприниматель, — Но провожая Валеросов, мы получили ясное представление, как происходит таможенный досмотр, проверка и оформление документов и прочее. Нам это может пригодиться, камрады, когда мы, имея капитал, помашем ручками стране Советов. Так как, дорогие мои единомышленники, вы как и я не интересуетесь проблемами социализма. Не желаете переделываться в послушных идеальных человеков, для которых общественные интересы значительно важнее, чем личные. А это, по-моему мнению, является ни чем иным, как утопией. Вот, например, вы, дорогой Адам…
Козлевич пил чай присовокупляя к каждому своему глотку ложечку то одного, то другого варенья и никак не мог избавиться от гнетущего настроения после гибели Звонка.
Остап взглянул понимающе на него и продолжил:
— Вы, Адам, смогли бы вот сейчас взять и отдать бесплатно свой «майбах», скажем, какому-нибудь там дому пионеров? Руководствуясь интересами общества, а не личными?
— С какой стати! — возмутился Козлевич. — Причем здесь дом каких-то пионеров? — чуть было не взволновался автомеханик от такого предположения, немного отвлекаясь от трагедии с собачкой.
— Или, скажем, разрешили бы пользоваться вашим автомобилем какому-нибудь ударному коллективу? — не унимался Бендер.
— Да с какой стати, братцы? — даже привстал Адам Казимирович. — Остап Ибрагимович, что за вопросы такие каверзные? Я и так расстроен происшествием в порту, а тут и вы еще, — сел и с явным беспокойством отхлебнул чая он.
— А вы, Шура?
— Я, командор? — тряхнул рыжими кудрями бывший эксперт ДОЛАРХа, — Ни за что! — звякнул он ложечкой в подтверждение своих слов.
— Вот видите, как все просто? А в стране, в которой поселила нас судьба, все наоборот. Все должно быть общим, коллективным.
— И даже миллионеры, как я понимаю, командор, — подтвердил Балаганов.