— Итак, команда в сборе, — заметил Грим со вздохом облегчения. Он мгновенно расправил плечи и стал выкладывать карты. Вы представляете, какая огромная разница между капитаном команды, который ни о чем не беспокоится, пока игра не началась, и людьми вроде Грима, которые отбеспокоятся заранее, а потом играют и заставляют своих играть каждым атомом их эля.
— Мэйбл, ты — Лоуренс. Молчи, изображай стеснительность, избегай встреч. Представь себе, что тебе нельзя здесь находиться, однако ты приехала, чтобы помочь Фейсалу, вопреки прямым распоряжениям Мининдел. Поняла? Лоуренс, кстати, действительно очень застенчив, терпеть не может шумихи, почестей, всего, что привлекает к нему внимание. Чем больше будешь робеть, тем легче справишься. Фейсал должен помочь выдавать тебя за Лоуренса. Присутствие Лоуренса значительно повысит его престиж, и думаю: он это поймет, а если нет — неважно, обойдемся. Вопросы есть? Быстро!
Попробуйте что-нибудь спросить, когда вам предлагают для этого все возможности. Нужные вопросы не приходят в голову, а остальные кажутся нелепыми. Грим знал это, конечно, но когда имеешь дело с женщиной, всегда есть один шанс из сотни, что она подумает о чем-то важном, что не пришло в голову никому другому. Большинство женщин непрактичны. Но мало ли что не предусмотренное практикой может случиться?
— А что если нас схватят французы? — спросила она.
— Рано или поздно это случится, — ответил он. — И тогда ты вспомнишь, что ты миссис Мэйбл Тикнор, а Лоуренса в глаза не видела и не узнала бы при встрече.
— Они спросят, почему я в мужской одежде и маскируюсь под араба.
— Однако ты женщина, не так ли? Отвечай вопросом на вопрос. Спроси, безопасно ли здесь женщине. Они будут твердить, что алжирцы кротки, как ягнята, но никто же не заставляет тебя в это верить! Что-нибудь еще?
Она покачала головой, и Грим обернулся к Хададу.
— Хадад, не упускай возможности пустить слух, что Лоуренс присоединился к Фейсалу. Добавляй, что сам Лоуренс не хочет, чтобы о его присутствии знали. Выбери двух или трех верных арабов из штаба и скажи им, что вы задумали похитить Фейсала и перевезти в безопасное место, за границу — только не проговорись слишком рано. Подожди, пока угроза поражения арабов станет очевидной, и убеди какого-нибудь старого Али Османа, а еще лучше — вообще кого-нибудь из старой гвардии, что вам надо хватать Фейсала и бежать в Хайфу. Дух сирийцев основательно подорван пропагандой, а газ довершит дело. Как только арабы увидят, что сирийцы бегут, они прислушаются к голосу разума. Они знают тебя, знают, чего ты стоишь. Понял? Сделаешь?
— Попытаюсь. Я вижу много возможностей расплескать эту чашу, прежде чем удастся ее испить, Джимгрим!
— Тогда неси ее осторожно, — посоветовал Грим. — Рэмсден, возьми машину, в которой мы приехали. Найди того банкира. Это он подкупил штаб Фейсала, или я здорово ошибаюсь. Доставь его сюда.
— А если он откажется?
— Доставь его к нам. Возьми с собой Джереми. Сперва пусти в ход дипломатию. Скажи ему, что заговор с целью похищения Фейсала раскрыт в последнюю минуту, но дай понять, что сам он вне подозрений. Если сможешь, сделай так, чтобы он отправил во Французский Генштаб донесение и настоял, чтобы они ни в коем случае не упустили Фейсала, при котором будут двое гражданских и Лоуренс. Когда все это сделаешь, вези его сюда — как угодно, хоть в мешке.
— Как его зовут и где он живет?
— Адольф Рене. Его дом знают все. Джереми, пока не наступит момент, постарайся, чтобы никто и ни при каких условиях не перепутал тебя с Фейсалом, но учи роль и будь готов влезть в его шкуру. Нарайян Сингх, оставайся со мной. Мы с тобой займемся грязной работой… За дело, Рэмсден.
Когда прилив, о котором говорил Шекспир, достигает высшей точки, обстоятельства начинают работать, как часовой механизм, и шестеренка цепляет за шестеренку. Забудьте все теории и рассуждения о воле человека, противостоящей космическому закону. Я говорил, говорю, и можете спорить со мной, сколько душе угодно: вы слуга Вселенского Закона, и чем ближе вы к оси Великого Колеса Судеб, тем служит Вселенскому Закону, тем меньше у вас возможность действовать по своему усмотрению — едва ли больше, чем у часов, показывающих время. Если вы знаете этот секрет, то любой, кто мнит себя творцом истории, вызовет у вас только смех. «Строку к строке перо кладет, и вспять его не повернет ни ум, ни вера…». Старик Омар, который делал шатры, знал, что так оно и есть. Грим еще говорил, а я почти слышал, как стучит Маховик Прогресса, когда распахнулась дверь, и штабной офицер, который появился на пороге, пригласил Грима на совещание к Фейсалу.
Грим немедленно попросил для меня машину (иначе мне бы ее никто не дал), и в следующий миг мы с Джереми мчались во тьме под проливным дождем по узким улочкам. Порой колеса погружались в воду по самую ось, а вода заливала пол, когда наша машина накренялась, переезжая через канаву на перекрестке. Араб-водитель знал дорогу. Я пришел к выводу, что у него имелся компас в голове и запас заклинаний против несчастных случаев, а сам он был совершенно безбашенным малым и мог вдохнуть веру в изношенные рессоры. На большинстве улиц, по которым мы неслись, двум машинам было бы не разъехаться. Как-то раз верблюд попытался пристроиться рядом с нами, но поплатился за это: его отбросило в проулок хвостом вперед, и мы еще целый квартал слышали, как он ревет от ярости.
Остановка была под стать путешествию. Тормоза истошно взвизгнули, и нас с Джереми толкнуло вперед, когда машина врезалась в поребрик перед огромной дверью. Бронзовый молоточек на ней в лучах наших фар сиял, как чистое золото. Мы попросили араба подождать, вылезли и провалились по колено в лужу, а потом и вовсе чуть не упали в нее, споткнувшись о большой камень, на который следовало вставать, чтобы пройти к двери в такие дни. После этого мы громко, настойчиво и яростно молотили в дверь этим самым молоточком, как и полагается людям с мокрыми ногами и разбитыми носками ботинок: в таком состоянии не до соблюдения обычаев.
Мы стучались по очереди, пока нам, наконец, не открыли. Слуга банкира со свечой в руке уставился на нас и поинтересовался во имя тысячи и одного черта, коих Соломон вскипятил в масле, что за бесстыжие негодяи учинили этот шум. На заднем плане маячил сам банкир — вероятно, он решил, что это явились французы, и через плечо слуги высматривал за дверью французские кепи. Тогда мы протиснулись в дверь, отпихнули слугу и вошли.
— Берегитесь, у меня пистолет! — объявил банкир.
— Тогда три выстрела в меня за шиллинг, — парировал Джереми.
— Кто вы?
— Велите этому дрожащему дурню поднести свечу, и увидите.