«Реалити-шоу “Припёртый к стене”, где в качестве главного участника выбран я, собственной персоной! — Элачи непроизвольно улыбнулся и снова принялся за кутикулы. — Ни бестолковые практиканты, ни вымуштрованные техники, ни бесполезные замы — никого из этих инертных амёб нет даже в пределах Восточного побережья! За них всех вынужден отдуваться я один. За них всех! И за этого затейника Шэмьё, гори он веки вечные в адском пламени!»
Элачи почувствовал, как в очередной раз заходится сердце, и тут же поспешил себя успокоить:
«Тише, глупенький, на это и рассчитана затянувшаяся пауза: чтобы ты, ещё перед началом эфирной “склоки”, накрутил себя до потери пульса, превратившись в лабораторную крысу, что, с замиранием сердца, ждёт очередного эксперимента над собственным сознанием — разве не так поступал ты сам? Слышишь? Успокойся, не так уж Гарвер и страшен, по сравнению с теми, другими, что прячутся в темноте, поджидая подходящего момента. Момента, когда наступит ночь, и спустятся сны…»
Элачи вздрогнул, принялся неловко массировать переносицу, так и норовя попасть указательным пальцем в глаза.
Гарвер уловил это движение. Отложил толстую папку. Откашлялся.
— Элачи, с вами всё в порядке? У вас не совсем здоровый вид. Точнее: выглядите просто ужасно.
Элачи притих, точно пойманный в силок заяц. Прищурился. Глянул на склонившегося босса, силясь прочесть по его лицу свою судьбу — естественно не вышло.
Гарвер отодвинул папку ещё дальше: так, словно это был школьный дневник, в который строгий учитель не преминул написать замечание нерадивому ученику, после чего решил прочитать нудную нотацию. Просто так, для галочки, чтобы неповадно было впредь идти на поводу у непослушания.
Гарвер постучал пальцами по столу. Проследил реакцию Элачи. Снова заговорил тоном, не сулящим ничего хорошего:
— Вы хорошо спите по ночам, Элачи?
Элачи почувствовал, что задыхается — вот, оно: началось! Причём совершенно не так, как предполагал он сам!
Гарвер, не дожидаясь ответа, продолжил:
— Судя по всему, нет. А знаете почему?
Элачи с трудом удержался, чтобы не кивнуть.
«Хрен тебе, душежор проклятый! И не из такого жидкого дерьма выбирались! Главное вида не подавать, как всё обстоит в действительности… Как в душе всё мерзко и промозгло!»
Гарвер словно прочитал эту мысль. Усмехнулся.
— Как правило, люди, подобные вам, страдают от собственного же упорства.
— Это как же так? — Элачи всё же решился прощупать собеседника.
— Очень просто. Любопытство толкает вас на необдуманные поступки, а отступление от принятых норм и правил — и вовсе провоцирует неадекватные действия, направленные на, якобы, обретение смысла происходящего. Причём во время этого своего шараханья из крайности в крайность, — которое подобный вам контингент называет поиском, — вы даже на миг не желаете задуматься над тем, что станете делать потом, когда та самая, утраченная некогда истина всё же откроется вам.
Элачи побагровел.
«А ведь Шэмьё в чём-то был прав… Ещё во время разговора в библиотеке Милликена, когда всё только начиналось! Тогда понятно, отчего он снюхался с русскими. Точнее для чего именно!»
Гарвер следил за реакцией Элачи похлеще дознавателя на допросе. Затем спросил:
— Так что там?
— Что — где?
— В ваших снах, Элачи. Что там поселилось?
Элачи почувствовал дрожь во всём теле.
«Какая к чёрту дрожь! Просто щетина дыбом!!! Но куда гнёт этот самодовольный паршивец, возомнивший себя невесть кем?!»
Элачи деликатно откашлялся. Изобразил на лице полнейшее недоумение.
— Боюсь, что не совсем правильно понял вас, господин Гарвер. Вам интересны мои сны?
Гарвер с секунду молчал, потом громко рассмеялся, отчего на ладонях Элачи выступил холодный пот.
— Элачи, друг мой, я посмотрю, вы неплохо держитесь. По крайней мере, стараетесь не пасть ни лицом, ни духом, не смотря ни на что. Похвально.
— Чего тут похвального? — Элачи разозлился. — Куда вы всё клоните?!
— Хорошо, тут я вам уступлю, Элачи, — Гарвер мрачно улыбнулся. — Но больше поблажек не ждите.
Элачи снова притих.
Гарвер принялся давить на психику: с минуту наливал из графина в стакан воду, приблизительно столько же любовался кружащими за стеклом сосуда пузырьками… Затем всё же двинул запотевший стакан к рукам Элачи.
Элачи с превеликим трудом поборол желание вцепиться в холодное стекло — ладони вспотели уже настолько, что под ними, на поверхности стола, образовались два полноводных озерца, вид которых, вне сомнений, добавил бы оппоненту дополнительных бонусов.
Гарвер смотрел в глаза Элачи и вещал, точно архангел, явившийся на свет божий с пророческой мессией:
— Ваши сны пропитаны тьмой, Элачи. Тьмой, в которой вы видите жизнь. Вы видите жизнь, что царит, невзирая на темень. Но на что похожа эта жизнь?
— Круг.
— Простите, что? — Гарвер резко подался вперёд, отчего Элачи чуть было не кувырнулся с кресла. — Что вы только что сказали? Повторите, ну же!
Элачи хрустнул шеей — просто так, не пытаясь ничего показать или доказать. Элементарно затекли суставы. Во всём теле — с головы до пят!
— Я сказал: круг. Точнее кольцо.
Гарвер откинулся на спинку кресла. В данный момент он походил на питона, который, попеременно, то сжимает кольца своего тела, силясь придушить несносную жертву, чтобы та не трепыхалась, чиня лишнюю суету, то осознанно ослабляет хватку, дабы сохранить жизнь и продлить смертельную игру.
— Кольцо. Почему вы это сказали, Элачи?
— Потому что так всё устроено.
— Что?
Элачи довольно кивнул.
— Я, может быть, и нахожусь у вас в подчинении, господин Гарвер, но это ещё ни о чём не говорит. Это не значит, что я несносный критин, которым можно просто так подтереть зад собственного эго, после чего, не задумываясь, выкинуть прочь! Я многое понимаю, а после беседы с Шэмьё, я, в придачу, ещё и кое-что знаю.
Гарвер молча тёр подбородок. Потом медленно проговорил:
— Я начал с тьмы и тьмою кончил. Хм, а вы и впрямь тот ещё фрукт, Элачи. Это надо же, прикинуться беззащитной овечкой и снисходительно наблюдать за бравадой недальновидного мясника. С другой стороны — глупо, особенно если учесть, что концовка от этого вряд ли существенно изменится.
— Вы и впрямь остряк, ей-богу. Может мне тоже начать играть в аналогии?
— Что ж, попробуйте.
— А что, если мясо овечки окажется отравленным?
Гарвер снова улыбнулся.
— Сейчас вы мне снова нравитесь, Элачи. Особенно тем, как держитесь в неприятной для себя обстановке, — Гарвер протяжно выдохнул, помедлил, снова заговорил: — Однако то, что вы выкинули, кроме как изменой, никак больше и не назовёшь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});