— С ума сошла! — возмутилась подруга и крепко вцепилась ей в руку. — Голова разболелась! Сейчас вылечим. Приехали уже, вот он, дом-то! Тебе что, даже квартиру посмотреть не интересно? Пойдем, пойдем, нечего киснуть, не понравится — уйдешь.
Они и правда уже приехали, стояли прямо перед домом несколько вызывающей архитектуры, с эркерами, балконами, огромными лоджиями, зеркальными окнами, какими-то башенками на плоской крыше. Широкий двор — сплошной зеленый газон, от кованых ажурных ворот в белой кирпичной ограде — мощеная дорожка к огороженной сеткой автостоянке в углу двора, у трех подъездов — каменные вазы устрашающих размеров, а в них — по целой цветочной клумбе. И машины на стоянке были убедительные, все больше джипы и «мерседесы». Причем, кажется, даже совсем новые. Похоже, Надюшкин Виктор Васильевич и в самом деле «та-а-акой крутой»… Нет, квартиру все-таки стоит посмотреть…
Да уж, такую квартиру посмотреть действительно стоило. Надюшка сама открыла обитую светло-желтой кожей дверь — на лестничной площадке было только две двери, обе светло-желтые — и с пронзительным птичьим щебетом кинулась Тамаре на шею:
— Ой, какая ты красивая! А говорят, что болела! Врут, да? Врут! Леночка, ты где босоножки купила? А там такие же, только белые, были? Девочки, не разувайтесь, у нас это не принято! Пойдемте, я вас с Витькой познакомлю! И с гостями! Там знакомых мало, вам интересно будет!
Надежда тут же поволокла их к Витьке и к гостям, на ходу объясняя, кто есть кто. Ленка с интересом слушала и даже какие-то вопросы задавала. Тамара уже ничего не слышала: едва переступив порог этой квартиры, она тут же будто выпала из происходящего, забыла о новоселье, о самой Надюшке и о ее крутом Витьке, она видела только черно-белые мраморные плитки пола в прихожей, зеркальную стену справа и бесшумно раздвигающиеся дверцы встроенных шкафов слева, светильники, похожие на экзотические цветы, цветы, похожие на ювелирные украшения, огромный холл со стеклянными столиками и низкими диванами, затянутыми белой замшей… Много света, мало цвета, тонкий аромат и едва уловимый перезвон хрустальных палочек, свисающих с потолка над дверью. И это только, считай, прихожая. Дальше-то что будет?
Хозяйка заметила ее оцепенелый восторг, польщенно засмеялась, чирикнула ей на ухо:
— Сейчас все покажу. Только познакомлю со всеми — и покажу. А Леночку с гостями оставим.
Процесс знакомства с гостями прошел мимо сознания Тамары, она машинально поулыбалась кому-то, покивала, подержалась за чьи-то руки, а сама все таращилась на синий потолок и белые стены, на зеркальные окна и на восхитительно широкие подоконники, на лакированные полы из светлого дерева и на двери, покрытые каким-то мелким сложным узором. Ну а за дверями-то этими — что? Что там, в остальном пространстве? Надюшка говорит, что здесь пять комнат! Неужели каждая из них — вот такое чудо?
Нет, каждая из комнат была не таким чудом. Каждая из комнат была совсем другим чудом, не похожим на предыдущее, но в то же время будто продолжающим его и заодно готовящим потрясенного гостя к следующему. Вот бы такую квартиру ее семье! Всей ее семье, чтобы и Анна рядом, а когда девочки выйдут замуж, места хватит и для их мужей, а потом и для их детей. Вот о какой квартире она мечтала с тех самых пор, как они с Николаем поженились, и он пришел в их дом, и бабушка с дедушкой приспосабливались в собственной квартире жить по-другому, чтобы не мешать молодым, а она пыталась не помешать им, хотя это не очень получалось, особенно когда родилась Анна. Николай как-то раз сказал, что жить отдельно от стариков было бы намного удобней. Она это его высказывание тактично не заметила, она всегда тактично не замечала чужих оплошностей: мало ли что может с человеком случиться. Это, мол, он нечаянно… Так, временное затмение. Такое нельзя замечать, а то потом самому оплошавшему стыдно будет. Николай эту ее тактику знал, поэтому все понял и никогда больше к этой теме не возвращался, даже тогда, когда появилась Натуська и ни у кого в семье не осталось своего угла. Когда Анна выскочила замуж за того придурка, именно Николай настоял на том, чтобы купить ей отдельную квартиру. Ах, если бы в то время у них была вот такая — пять комнат, и двадцатиметровая кухня, и две огромные лоджии, и две ванные комнаты, и три колоссальные кладовки, и холл, как вестибюль Дома культуры железнодорожников… Все были бы вместе, все были бы у нее под крылом, и она сразу разобралась бы, что там творится с этим придурком, и ее девочке не пришлось бы так страдать. Да что теперь об этом… У нее никогда не будет такой квартиры. Это ж какие деньги!
— Деньги как раз не такие уж и большие, — радостно защебетала Надежда, и Тамара с неловкостью поняла, что про деньги она сказала вслух. — Обстановка, отделка — это да, это дорого. А сама квартира — это обмен, это две старые квартиры, моя и Витькина, ну, доплата, конечно, но Витька это за деньги не держит, что ему несколько тысяч! Это ему один друг хату сделал. Он недвижимостью занимается, так что все может… Слушай, я сейчас тебя с ним познакомлю! Он обещал прийти, может, пришел уже, пойдем к народу, вот увидишь, он тебе понравится, и с хатой поможет, если хочешь!
Тамара не была уверена, что Витькин друг ей понравится, она не питала иллюзий насчет друзей, которые могут помочь за несколько тысяч долларов. Да и не было у нее нескольких тысяч, она не Витька, который несколько тысяч «за деньги не держит».
Но Витькин друг Юрий Семенович ей неожиданно понравился. Среднего роста, но очень широкоплечий и плотный, смуглый, черноволосый, с арийским профилем и темными библейскими глазами, грустной серьезности которых странно противоречил насмешливый изгиб четко вырезанных сургучных, будто запекшихся, губ, он был не то чтобы красив, но так ярок и необычен, что, наверное, бросался бы в глаза в любой толпе любых красавцев. Он сразу проявил к ней живейший интерес, нисколько этого не скрывая, сел за столом рядом с ней, предварительно согнав с места кого-то из Витькиных друзей — такого же крутого, как Витька. И этот крутой друг послушно пошел на другой конец стола, на ходу ворча, что как что-то хорошее — так все почему-то Семенычу…
— Потому что я этого заслуживаю, — самоуверенно заявил Юрий Семенович, и все выразили согласие с этим заявлением, а Тамара подняла бровь.
Вообще-то ей не очень нравились такие люди — бесцеремонные, напористые, откровенно самоуверенные… Как правило, они оказывались просто самодовольными и эгоистичными дураками, а вся их откровенность была на самом деле просто хамским неуважением к окружающим.
Юрий Семенович заметил ее поднятую бровь, окинул ее своим печальным, серьезным и даже, можно сказать, хмурым взглядом, насмешливо улыбнулся сургучными губами и с интересом спросил: