– Почему вы думаете, что я хороший?
– А разве не так? – Женщина в упор посмотрела на Корнилова.
– Я разный, – спокойно ответил майор. – С разными людьми.
– Вам когда-нибудь было стыдно?
– В том, что касается служебных дел, – ни разу.
– Значит, вы хороший. Ну, насколько это возможно. – Екатерина Ильинична налила кофе, выставила чашки, сахарницу, вазочку с конфетами и присела напротив: – Так о чем вы хотите поговорить?
– Для начала о самом профессоре. – Корнилов медленно помешал ложечкой сахар. – Он был горячим? Эмоциональным?
– Напротив, очень спокойным. Даже чересчур спокойным. Такой, знаете, книжный червь. Хотя, нет… – Женщина прищурилась. – Вы можете меня неправильно понять. Рудольф Васильевич не был, как говорится, не от мира сего. Он был умным, достаточно пробивным мужиком. Но при этом – спокойным. Умел добиваться своего без крика.
– Понимаю, – кивнул майор. Людей он повидал немало, а потому краткая характеристика Екатерины Ильиничны сказала Корнилову о многом. – Вы знали, что у Рудольфа Васильевича есть пистолет?
– Нет.
– А насколько близко вы были знакомы?
– Мы дружили с Валюшей… это его жена. Покойная. Раньше я часто у них бывала. А в последние годы, сами понимаете, реже. После смерти Валюши Рудольф Васильевич стал замкнутым.
– Вы ни разу не видели пистолет и не слышали о нем?
Екатерина Ильинична нахмурилась:
– Почему столько внимания пистолету?
Она пыталась понять ход мыслей Корнилова. То ли по привычке, то ли от скуки.
Майор улыбнулся:
– Вчера вечером к профессору пришел гость. Званый или незваный, мы не знаем. Но, судя по всему, Рудольф Васильевич встретил его с заряженным пистолетом в руке. То есть он знал о готовящемся нападении или предполагал его. Вы говорите, профессор был спокойным и выдержанным человеком, что он никогда не хвастал оружием, значит, он бы не стал его доставать без веской причины. А это, согласитесь, уже интересный факт.
– Ваши коллеги таких вопросов не задавали, – обронила женщина.
– Поэтому мы с ними занимаемся разными делами, – с достоинством ответил Корнилов.
– Знаете себе цену?
– А как же.
– Это хорошо.
Они помолчали, сделав по глотку кофе, после чего полицейский продолжил:
– Когда умерла жена Рудольфа Васильевича?
– Давно, десять лет назад. – Екатерина Ильинична вздохнула. – Всего на три года сына пережила.
– Единственный ребенок?
– Да.
– Что с ним случилось?
– Автокатастрофа.
«Жены нет, детей нет…»
– У профессора бывали гостьи? Я имею в виду женщин.
– Я ни разу не видела Рудольфа Васильевича с женщиной, которую можно было бы принять за его подругу, – спокойно ответила Екатерина Ильинична.
Мимо. А жаль – ревность прекрасно вписалась бы в картину преступления.
Но Корнилов не унывал:
– В таком случае давайте поговорим о друзьях профессора.
– Пытаетесь найти убийцу среди знакомых?
Похоже, ей не очень понравилась эта идея.
– Я просто пытаюсь найти убийцу, – веско ответил майор. – И мне абсолютно все равно, окажется ли он знакомым профессора или обыкновенным грабителем. – Корнилов помолчал, предоставляя женщине возможность осознать смысл своих слов. – Но, как показывает опыт, Екатерина Ильинична, в подобных делах чаще всего убийцами оказываются знакомые или родственники. Рудольф Васильевич не был бандитом, не занимался бизнесом, не мог заполучить смертельных врагов на работе… – «Точнее, эту версию прорабатывает Сантьяга». – Поэтому…
– Остается личное, – вздохнула женщина.
– Совершенно верно. – Полицейский допил кофе. – К тому же друзья Рудольфа Васильевича могут помочь информацией. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то слышал. Или догадывается.
– Но друзей, как я понимаю, будут прорабатывать ваши коллеги из местного управления?
– Одно другому не мешает. – Корнилов улыбнулся. – Кого знаете вы?
– Начальника его знаю. – Екатерина Ильинична задумалась. – Знаю двух сослуживцев. И еще к Рудольфу Васильевичу частенько заходил один мальчик, Сережа. Он с Костей, сыном Рудольфа Васильевича, вместе учился. И потом нередко наведывался. Вы с ним еще не говорили?
– Нет. – Майор почуял след. – А как фамилия мальчика?
– Да он и не называл ее ни разу. Сережа и все. Но Рудольф Васильевич к нему очень хорошо относился.
– Описать мальчика сможете?
– Да он уже мужчина. – Екатерина Ильинична улыбнулась. – Описать-то я вам его опишу, вот только вряд ли это он убил. Сережа Рудольфа Васильевича считал за отца.
* * *
Ближнее Подмосковье,
26 сентября, вторник, 10:13
Одно из китайских проклятий звучит так: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».
В эпоху отсутствия эпох.
На стыке. На изломе. Когда страну выворачивает наизнанку, когда ломается привычный жизненный уклад, исчезают проверенные маяки, черное становится белым, а белое – черным. Когда легко потерять смысл самой жизни. Когда утром ты просыпаешься с ощущением того, что летишь в пропасть, а все на свете цвета становятся серыми.
Китайцы знали, как пожелать настоящую гадость. Осознали, на своем ли, или чужом опыте, каково это – оказаться в безвременье.
Сергей Мурзин сумел пережить распад коммунистической империи. Да, он потерял будущее, к которому стремился, в котором видел смысл жизни. Забросил занятие, которое доставляло ему удовольствие и радость. Он не стал серьезным ученым. И миллионером тоже не стал, не научился поднимать деньги буквально из-под ног, как это получалось у некоторых его знакомых. Но при этом Сергей сумел найти свое место. И пусть его дело было незаконным, зато оно требовало от него профессиональных знаний и приносило деньги, которые позволили Мурзину приобрести скромную квартиру на окраине Москвы и даже сформировать небольшой пенсионный фонд. Можно сказать, что Сергей проскочил девяностые. Пережил безвременье.
В отличие от своих родителей.
Далеко не во всех бывших колониях «подъем национального самосознания» проходил мирно. В некоторых республиках казавшегося вечным Союза власти сумели удержаться от плясок на костях и этнических чисток. Самые «цивилизованные» из них воспользовались опытом гитлеровской Германии, разделив население по национальному принципу и объявив «пришлых» негражданами. Международные правозащитники поддержали дискриминацию радостным улюлюканьем и с удовольствием приезжали на открытие памятников эсэсовским карателям.
А вот родителям Мурзина не повезло. Двадцать пять лет они честно отработали на крупном комбинате в одной из южных республик и, выйдя на пенсию, решили остаться на обжитой, ставшей родной земле. Отец инженер. Мать бухгалтер. Они так и не поняли, за что их стали называть «оккупантами» и плевать в спину. Почему принялись рычать соседи. Почему отворачивались продавщицы в магазинах и кидались камнями дети.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});