головной болью, чувствуя еще большую тошноту, а увидев в зеркале свое распухшее, обесцвеченное лицо, разрыдалась от горя и отчаяния. Она уже готова была сдаться, сдаться и снова приползти на коленях к своему жестокому и извращенному отцу и безнадежно беспомощной матери, когда вспомнила о последнем возможном источнике помощи: сводной сестре, которая была на десять лет старше ее и которую она никогда по-настоящему не знала, но любила еще меньше. Но время от времени они обменивались поздравительными письмами, и сестра Жени всегда прикрепляла к письму свой номер телефона, каждый раз с другим заморским кодом.
Женя понимала, что это ее единственный шанс. Ее единственная надежда выжить.
В Лондоне было три часа ночи, и Анастасия Витальевна Воронова, известная своим друзьям как Настя, еще спала, когда зазвонил телефон.
- Евгения?- сказала она, как только проснулась, используя полное имя своей сводной сестры, потому что она просто не знала ее достаточно хорошо, и едва узнавая приглушенный, отчаянный голос на другом конце линии. По ее мнению, Евгения всегда была избалованной, избалованной маленькой принцессой, дочерью трофейной жены, которую приобрел ее отец, когда обнаружил, что серьезно разбогател и хочет избавиться от всех следов своей обнищавшей посредственности, включая первую жену и дочь. Но, слушая рассказ Жени, Анастасия впервые почувствовала, что они действительно сестры. Потому что, хотя она редко становилась жертвой жестокости своего отца, она видела это достаточно часто. Именно вид беспомощности матери впервые воспламенил решимость Насти никогда не позволять мужчине избивать или запугивать ее; именно от этого исходили голод, стремление и неослабевающая сила воли, которые сделали ее такой, какой она была сегодня. Открытие того, что ее собственная сестра подверглась нападению, было достаточно, чтобы пробудить давно похороненные чувства и вновь открыть душевные раны, которые, как она думала, уже давно зажили.
“Не волнуйся, - сказала она Женьке. - “Я обо всем позабочусь. Во-первых, я хочу, чтобы ты отправились в квартиру моей матери. Я дам ей знать, что ты приедешь.”
“Но впустит ли она меня? Я имею в виду. . . он оставил ее ради моей матери.”
- Поверь мне, когда она услышит, что он сделал с тобой, она будет только рада помочь. Мы вызовем вам врача, и тебе понадобится сканирование мозга, чтобы убедиться, что у тебя нет ничего более серьезного, чем сотрясение мозга.”
“Как я могу заплатить? Он наверняка заблокировал мою карточку Amex.”
“Я же сказала, не волнуйся. Я могу заплатить за все, и если ты хочешь, когда все это закончится, ты можешь сделать мне небольшой подарок—ничего особенного - взамен.”
“Я бы с удовольствием, - сказала Евгения, чуть не плача от облегчения, что ей удалось связаться с кем-то, кто был добр к ней. А потом она вспомнила о темноте, которая все еще была снаружи. “Но . . . но что мы будем делать с папой?”
- Ничего, - сказала Настя. - Полностью игнорируй его. Не признавайте его существования. Пусть этот ублюдок попотеет. Но если настанет день, когда он снова начнет угрожать тебе, дай мне знать. Я позабочусь о том, чтобы, что бы мы ни делали с папой, он никогда, никогда этого не забудет.”
Каким-то образом она знала, что ее старшая сестра действительно имела в виду каждое сказанное слово. Когда Настя прервала связь и ее телефон отключился, Евгения некоторое время смотрела на него, а потом прошептала: “Я люблю тебя, Настя, как никого до тебя не любила.”
***
Шелби Вайс не нравилось, когда его выставлял на посмешище такой переросший бандит, как Джонни Конго. Конечно, он понимал, что даже в эти дни безудержного избытка среди очень богатых людей два миллиона долларов были смехотворной ценой, которую можно было отложить на похороны. Поэтому он готов был поставить свои два миллиона баксов на пять центов, что Д'Шонн Браун на самом деле не так уж безупречен, как он всегда утверждал. Можно было также с уверенностью сказать, что Конго никогда не производил на него впечатления человека, который покорно вошел бы прямо в дом смерти без боя. Но Вайсу ни на секунду не приходило в голову, что Конго и Браун превратят американскую трассу 190, чертово мемориальное шоссе Рональда Рейгана, в Восточно-Техасский ответ на Сектор Газа. И ему действительно не нравилось, что Бобби Малинга пришел к нему в офис на следующий день и обращался с ним как с каким-то подозрительным бандитом.
С другой стороны, из всего этого опыта ясно и ясно прозвучало одно сообщение: У Джонни Конго есть деньги, много-много денег. И хотя, как теперь понял Вайс, он немало заработал на различных сомнительных предприятиях в самом сердце Африки, изначальным источником его богатства был доход, которым пользовался его партнер Карл Бэннок, будучи бенефициаром семейного Траста Генри Бэннока. Вайс позволил мысли об этом доверии просочиться в его сознание на некоторое время, и его подсознание работало над этим, как он делал, когда планировал стратегию зала суда, позволяя последовательности мыслей выстраиваться в линию, как вагоны за Локомотивом, пока он не увидел длинный поезд, идущий на полной скорости к месту назначения.
Траст Бэннока, рассуждал Вайс, был золотой жилой не только для его бенефициаров, но и для его юридических администраторов, которые могли взимать заоблачные гонорары, которые были лишь незначительной каплей в потоке щедрот "Бэннок Ойл". Сам Вайс никогда не переступал черту и фактически не крал у клиента, но ему пришло в голову, что более мелкий человек мог бы каждый год снимать с него шестизначные или даже семизначные суммы, и никому не нужно было бы это выяснять.
В настоящее время трестом управляла фирма Бантера и Теобальда. Старый Ронни Бантер был не только близким другом Генри Бэннока, но и таким же прекрасным и порядочным человеком, каким он когда-либо был в Техасском баре, южным джентльменом старой школы, к которому все, кто его знал, не испытывали ничего, кроме привязанности и восхищения. Его жена Бетти в свое время была идеальной техасской Розой, и еще долго после того, как она перестала заниматься юриспруденцией, она была выдающейся фигурой в юридическом сообществе, организовывая благотворительные акции, поддерживая тех представителей этой профессии, которые попали в трудные времена или просто стали слишком старыми или немощными, чтобы заботиться о себе. Все три бывшие жены Вайса просто обожали ее. Но дело было в том, что бедняжка Бетти страдала слабоумием, а ее любящий муж, будучи именно таким человеком, как