Однако, старшина не спешил жать протянутую ему руку. Уж больно резануло по его уху имя и отчество этого человека.
- Пусть вас не смущает мое имя, - было отчетливо видно, что он уже не раз попадал в такую ситуацию и ему крайне неловко от этого. - Я чистокровный русак! С Рязани!
- Старшина Голованко, - наконец, пожал его руку старшина. - Илья Петрович. Будем... Что же понадобилось командованию в этих местах, если не выжившие люди?
По пристальным взглядом нахмуренных глаз Завалов вновь смешался. Многострадальный платок снова и снова метался между пальцами, словно тонкая змейка.
- Понимаете, какое дело, - заговорил он, оглядываясь на капитана. - До командования дошли сведения, что здесь происходят какие-то странные события. Я сам до конца не могу понять... Информации крайне мало, а та, что находится в нашем распоряжении очень отрывочна и делать на основании ее какие-либо выводы практически невозможно.
- Стоп, стоп! - прервал его Голованко, который честно пытался понять что именно хочет сказать ему врач. - Сведения, информация, командования, события... Что-то я не разберу, я то тут при чем? Значит, здесь что-то произошло и вас прислали все проверить. Так?! Ну и разбирайтесь!
Врач протестующе приподнял руки, словно его в чем-то обвиняли. Вдруг из угла раздалось негромкое покашливание и к ним присоединился капитан.
- Не все так просто, Илья Петрович, - проговорил он задумчиво, поглаживая слегка заросший подбородок. - Последнее время нам встретилось столько всего, что и меня начинают посещать очень неприятные мысли. Короче... Нам важна любая информация...
Они встретились глазами. Капитан и старшина, вопрос и ответ.
Голованко молчал. «Да..., - размышлял он, невольно переводя глаза на врача. - Дождался! Что им теперь рассказать? Хрен поймешь! Правду?! Какую к лешему правду!».
- Что ж, - после паузы начал он. - Много я вам не смогу рассказать. Наш отряд стоял подальше. Километров за пятьдесят, в сторону Барановичей... Про это село я конечно слышал. Сразу, как фронт дальше двинулся, часть немецкая здесь остановилась... Ремонтники... Рота почти. Всю технику с округи к себе свезли. Свои и наши танки, трактора, грузовики — все тащили... Куркули! Недельки полторы назад шумно тут стало... Наши тут осторожно пошуршали, походили. У нас тут плохо с оружием, продуктами... Жрать нечего было! Кору варили. Думали подхарчится у них чем... Так, амба!
Старшина на пару минут задумался, будто пытался вспомнить.
- Перекрыто тут все было, капитан, - негромко проговорил он, вновь встречаясь глазами с командиром разведгруппы. - Кругом войска были. Полное оцепление! Муха не проскочит... Слух по округе шел, что кто-то из наших здесь погулял. Больше ничего сказать не могу! Опасно тут было. Больше сюда мои не ходили...
Со стороны окна, где все это время статуей стоял якут, послышалось кхеканье. Все сразу же повернулись на звук.
- Танк, командир, - глухим, словно из бочки, голосом напомнил тот.
- Вот..., - протяжно пробормотал капитан. - Абай говорит, что по пути сюда мы танк один встретили. Кв-2. В глухом лесу. Кругом ни дорог, ни просеки, словом ничего! Не встречали твои?
- Какой к лешему танк? - искренне удивился старшина, махая рукой. - У нас патронов то не всегда хватало... А ты танк, танк! Стрелять нечем было...
39
Отряд ждал командира. В небольшой впадине задымился костер, куда поставили готовиться немудреное варево.
Она встала на колени именно там, где и остановилась. Возле разросшегося орешника на вытоптанной людьми траве, она начала молиться.
- Вспомни, о всемилостивая Дева Мария,
что испокон века никто не слыхал о том,
чтобы кто-либо из прибегающих к Тебе,
просящих о Твоей помощи,
ищущих Твоего заступничества, был Тобою оставлен.
Исполненный такого упования,
прихожу к Тебе, Дева и Матерь Всевышнего,
со смирением и сокрушением о своих грехах.
Не презри моих слов, о Мать Предвечного Слова,
и благосклонно внемли просьбе моей. Аминь.
После каждого поклона она на долю секунды оборачивалась в сторону леса и со страхом всматривалась в неподвижно стоявшие деревья. Ей все время казалось, что вот-вот все начнется снова...
- Андрюшечка, - вновь кланяясь, заплакала она. - Что же ты меня не слышишь? Маму свою родимую не привечаешь?
- Тетя не плачьте, - вдруг вздрогнула она от тонюсенького голоска, раздавшегося из-за спины. - Не надо плакать! Плакать грустно... Я вот никогда не плачу... Ну, почти никогда! Один раз только заплакала, когда папа мой уехал...
На нее из под криво подрезанной челки смотрели большие детские глаза. Невысокая девчушка в еще угадывавшейся сиреневом платье выжидательно теребила ее за руку.
- А у вас, что тоже папа уехал? Вы поэтому плачете? Да?
Женщина никак не могла остановиться. Слезу сами текли из ее глаз.
- Вы же вон какая большая! Не плачьте! Вон посмотрите, что у меня есть?! Вот какая красивая!
Детская ручонка протягивала ей небольшой тряпичный ком. Грязновато-серая, она совсем не умещалась в ладошке.
- Откройте, - настойчиво просил голосок. - Я на дороге нашла! Сама! Она красивая, хорошая!
Видя, что Фекла не откликается, девочка сама приподняла конец тряпки и … окрестности прорезал пронизывающий женский визг.
- А-а-а-а-а-а-а! - верещала женщина, пытаясь отползти от девочки. - А-а-а-а-а-а-а!
На детской ладошке, закутавшись в рванину, ворочался птенец... Он пытался перевернуться с одного бока на другой. Помогая себе одним крылом, он неуклюже дрыгал лапками... Сам он весь был какой-то нахохлившийся, перышки растопырены в разные стороны. Кое-где просвечивала бледная кожица и какие-то нити.
- Не кричи! - совершенно не испугавшись крика, проговорила девочка. - Что кричишь, как дура! Он никого не укусит... Это просто птенец так болеет...
Она осторожно перевернула его брюшком вверх. Птаха легла на растопыренные крылья и вытянула лапки вдоль тела. Только клювик ее непрестанно открывался и закрывался, открывался и закрывался. Тоненькие пальчики гладили осторожно брюшко, нежно касаясь выпяченных поверх перьев переплетенных корешков. Изнутри даже крылышки были больше похожи на крылья летучей мыши, так сходно переплетались на них древесные плети.
- Болеет маленький, - шептала девочка, оставаясь на корточках. - Что ты клювик разеваешь? Больно тебе что-ли? Ничего, скоро мы тебя вылечим! У нас и врач есть...
- Что ты орешь! - наконец, до горки добежали люди. - Ребенка напугаешь! Вон он весь скрючился!
- Не кричите на нее! - вклинился кто-то другой. - У нее же горе. Дочка утонула...
- А у нас, что все живы и здоровы?! - буркнул в ответ первый голос. - У меня вон муж пропал на заставе. У Агнешки лейтенантика убили... Нам что легче что-ли? А?
Непонимающе смотря на сбежавшихся людей, Фекла только пыталась отползти дальше. Ее спина уперлась в густой орешник, а сбитые башмаки продолжали ковырять землю.
- У! - издавало она мычащие звуки, с ужасом смотря на девочку. - У-у-у-у!
- Совсем с ума сошла тетка, - пробормотал кто-то рядом с ней. - Вот что проклятая война делает!
Не обращая ни на кого внимания девочка вновь закутала свое птенчика.
- Вот ты где кроха, - ее ухватили сильные руки и крепко поцеловали в головку. - Я сильно испугалась за тебя! Зачем ты к ней подходила?
- Она же плакала, - печально проговорила та, крепко обнимая Агнешку, заменившую ей мать. - И ей было одиноко... Мне стало ее жалко. Я ей своего птенчика показала!
- Хм, - недоуменно приподняла брови Агнешка. - А где ты его нашла?
- Да, вон там на тропе, около двух такенных кривых березок, - пробурчала недовольно девчушка, махнув рукой куда-то назад. - Там еще много таких птенчиков было. Целая куча! И большие и маленькие! - она устроилась поудобнее на руках у женщины. - А ты никому не скажешь? Нет?! Никому-никому? - она перешла на шепот. - Там еще был волк! Настоящий волк! Представляешь?! Такой большой. Весь в корешках, словно в сетке... Я его испугалась... Сильно — пресильно!
После этих слов Агнешка чмокнула еще снова в макушку и, легко хлопнув по попе, отослала играть с остальными детишками. Затем, не показывая своей обеспокоенности, она медленно пошла в ту сторону, откуда они и пришли.