Потом все встали и запели “Интернационал”. Миша выводил его звонким, неожиданно дрогнувшим голосом.
Блестящий диск за окном разгорался все ярче и ярче. Сияние его ширилось и охватывало весь горизонт с очертаниями домов, крыш, колоколен, кремлевских башен.
Миша все смотрел на этот диск. И перед глазами его стояли эшелон, красноармейцы. Полевой в серой солдатской шинели и мускулистый рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар.
1946–1948
Москва
Рисунки
И.ИльинскогоБронзовая птица
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БЕГЛЕЦЫ
Глава 1
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Генка и Славка сидели на берегу Утчи.
Штаны у Генки были закатаны выше колен, рукава полосатой тельняшки — выше локтей, рыжие волосы торчали в разные стороны. Он презрительно посматривал на крохотную будку лодочной станции и, болтая ногами в воде, говорил:
— Подумаешь, станция! Прицепили на курятник спасательный круг и вообразили, что станция!
Славка молчал. Его бледное, едва тронутое розоватым загаром лицо было задумчиво. Меланхолически жуя травинку, он размышлял о некоторых горестных происшествиях лагерной жизни…
И надо было всему случиться именно тогда, когда он, Славка, остался в лагере за старшего! Правда, вместе с Генкой. Но ведь Генке на все наплевать. Вот и сейчас он как ни в чем не бывало сидит и болтает ногами в воде.
Генка действительно болтал ногами и рассуждал про лодочную станцию:
— Станция! Три разбитые лоханки! Терпеть не могу, когда люди из себя что-то выстраивают! И нечего фасонить! Написал бы просто: “прокат лодок” — скромно, хорошо, по существу. А то “станция”!
— Не знаю, что мы Коле скажем, — вздохнул Славка.
— При чем тут мы? А если он будет выговаривать, то я ему прямо скажу: “Коля! Надо быть объективным. Никто тут не виноват. И вообще, в жизни без происшествий не бывает”. — И он с философским видом добавил: — Да без них и жизнь была бы неинтересной.
— Без кого — без них?
— Без происшествий.
Вглядываясь в дорогу, идущую к железнодорожной станции, Славка сказал:
— Ты лишен чувства ответственности.
Генка презрительно покрутил в воздухе рукой:
— “Чувство”, “ответственность”!.. Красивые слова… Фразеология… Каждый отвечает за себя. А я еще в Москве предупреждал: “Не надо брать в лагерь пионеров”. Ведь предупреждал, правда? Не послушались.
— Нечего с тобой говорить, — равнодушно ответил Славка.
Некоторое время они сидели молча. Генка — болтая ногами в воде, Славка — жуя травинку.
Июльское солнце пекло неимоверно. В траве неутомимо стрекотал кузнечик. Речка, узкая и глубокая, прикрытая нависшими с берегов кустами, извивалась меж полей, прижималась к подножиям холмов, осторожно обходила деревни и пряталась в лесах, тихая, темная, студеная…
Из приютившейся под горой деревни ветер доносил отдаленные звуки сельской улицы. Но сама деревня казалась на этом расстоянии беспорядочным нагромождением железных, деревянных, соломенных крыш, утопающих в зелени садов. И только возле реки, у съезда к парому, чернела густая паутинка тропинок.
Славка продолжал вглядываться в дорогу. Поезд из Москвы уже, наверно, пришел. Значит, сейчас Коля Севостьянов и Миша Поляков будут здесь… Славка вздохнул.
Генка усмехнулся:
— Вздыхаешь? Типично интеллигентские охи-вздохи!.. Эх, Славка, Славка! Сколько раз я тебе говорил…
Славка встал, приставил ладонь козырьком ко лбу:
— Идут!
Генка перестал болтать ногами и вылез на берег.
— Где? Гм!.. Действительно, идут. Впереди — Миша. За ним… Нет, не Коля… Мальчишка какой-то… Коровин! Честное слово, Коровин, беспризорник бывший! И мешки тащат на плечах…
— Книги, наверно…
Мальчики вглядывались в маленькие фигурки, двигавшиеся по узкой полевой тропинке. И, хотя они были еще далеко, Генка зашептал:
— Только имей в виду, Славка, я сам объясню. Ты в разговор не вмешивайся, а то все испортишь. А я, будь здоров, я сумею… Тем более — Коля не приехал. А Миша что? Подумаешь! Помощник вожатого…
Но как ни храбрился Генка, ему стало не по себе. Предстояло неприятное объяснение.
Глава 2
НЕПРИЯТНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
Миша и Коровин опустили на землю мешки.
— Почему вы здесь? — спросил Миша.
Он был в синей кепке и кожаной куртке, которую не снимал даже летом — ведь в ней он выглядел заправским комсомольским активистом. — Так просто. — Генка ощупал мешки: — Книги?
— Книги.
— А где Коля?
— Коля больше не приедет. Его мобилизовали во флот…
— Вот оно что… — протянул Генка. — А кого пришлют вместо него?
Миша медлил с ответом. Он снял кепку и пригладил свои черные волосы, которые частым смачиванием превратил из курчавых в гладкие.
— Кого же пришлют? — переспросил Генка.
Миша медлил с ответом потому, что вожатым отряда назначили его самого. И он не знал, как сообщить эту новость ребятам, чтобы они не подумали, что он задается, но и чтобы сразу признали его вожатым… Сложная задача — командовать товарищами, с которыми сидишь на одной парте. Но по дороге Миша придумал два спасительных словечка. Скромно, с подчеркнутым безразличием он сказал:
— Пока меня назначили.
“Пока” и было первым спасительным словом. Действительно, кто должен временно заменить вожатого, как не его помощник?
Но скромное и учтивое “пока” не произвело ожидаемого действия. Генка вытаращил глаза:
— Тебя? Но какой же авторитет мы будем иметь с деревне? Колю все уважали… И старики.
Тогда Миша произнес второе спасительное слово.
— Я отказывался, но райком утвердил. — И, почувствовав за собой авторитет райкома, строго спросил: — Как же вы бросили лагерь?
— Там Зина Круглова осталась, — поспешно ответил Генка.
Вот что значит спросить построже… А Славка и вовсе каким-то извиняющимся тоном начал:
— Видишь ли, Миша…
Но Генка перебил его:
— Ну как, Коровин, в гости к нам приехал?
— По делу, — ответил Коровин и шумно втянул носом воздух. Плотный, коренастый, он в форменной одежде трудколониста выглядел совсем толстым и неуклюжим. Лицо его лоснилось от пота, и он все время отмахивался от мух.
— Раздобрел ты на колонистских хлебах, — заметил Генка.
— Кормят подходяще, — ответил простодушный Коровин.
— А по какому делу ты приехал?
Миша объяснил, что детдом, в котором живет Коровин, превращается в трудовую коммуну. И разместится трудкоммуна здесь, в усадьбе. Завтра сюда приедет директор. А Коровина вперед послали. Узнать, что к чему.
Из скромности Миша умолчал о том, что это, собственно говоря, его идея. Вчера он встретил Коровина на улице и узнал от него, что детдом ищет под Москвой место для трудовой коммуны. Миша объявил, что знает такое место. Их Лагерь размещен в бывшей помещичьей усадьбе Карагаево. Правда, это Рязанская губерния, но и от Москвы недалеко. Усадьба пуста. В огромном помещичьем доме никто не живет. Отличное место. Ничего лучшего для коммуны не придумаешь… Коровин рассказал об этом своему директору. Директор велел ему ехать с Мишей, а сам обещал приехать на другой день.
Вот как было на самом деле. Но Миша не рассказал этого, чтобы ребята не подумали, что он хвастается. Он им только сообщил, что здесь будет трудкоммуна.
— Фью! — засвистел Генка. — Так и пустит их графиня в усадьбу!
Коровин вопросительно посмотрел на Мишу:
— Кто такая?
Размахивая руками, Генка начал объяснять:
— В усадьбе раньше жил помещик, граф Карагаев. После революции он удрал за границу. Все с собой увез, а дом, конечно, оставил. И тут живет теперь одна старуха, родственница графа или приживалка. В общем, мы ее зовем графиней. Она охраняет усадьбу. И никого туда не пускает. И вас не пустит.
Коровин опять втянул носом воздух, но уже с некоторым оттенком обиды:
— Как — не пустит? Ведь усадьба государственная.
Миша поспешил его успокоить:
— Вот именно. Правда, у графини есть охранная грамота на дом, как на историческую ценность. Не то царица Елизавета здесь жила, не то Екатерина Вторая. И графиня всем тычет в нос этой грамотой. Но ты сам пойми: если будут пустовать все дома, в которых веселились цари и царицы, то где, спрашивается, народ будет жить? — И, считая вопрос исчерпанным, Миша сказал: — Пошли, ребята! Мы с Коровиным от самой станции мешки тащили. Теперь понесете вы.
Генка с готовностью ухватился за мешок. Но Слава, не двигаясь с места, сказал:
— Видишь ли, Миша… Вчера Игорь и Сева…
— Ах да, — перебил его Генка, опуская мешок, — я только хотел сказать, а Славка вперед вылез. Всегда ты, Славка, вперед лезешь!