Читать интересную книгу Вишнёвый луч - Елена Черникова

Так, может, это действительно проснулся кто-то другой?

Одни полагают, что сон и смерть похожи. Другие думают, что ничего общего между сном и смертью нет, а сон есть беседа с невидимым миром. Вы хоть какую-нибудь логику видите в этом противопоставлении? Я - нет. Ведь смерть, если полистать древние книги, тоже есть беседа с иным миром, невидимым телесными очами. Ах, какая звукопись...

Я знакома с одним остроумным психологом, который абсолютно уверен, что большинство проснувшихся утром есть продукты рекламы, пиара и прочих акций масс-медиа. И всё. Так уж получилось.

Пока пациента как могли готовили к операции, врач вертел в руках его кандидатское удостоверение и думал о судьбах парламентаризма в разных странах: в Российской Империи, в Германии 20-х годов ХХ века, в России третьего тысячелетия. По неуловимым признакам, заметным только хирургу экстра-класса, врач Ван Ваныч вывел определённый прогноз на будущее парламентаризма как явления и парламента как института. Прогноз был неутешительный.

Пока мыл руки, одевался и настраивался на многочасовую работу, так увлёкся историко-философскими этюдами, что не сразу расслышал предложение:

- Не зашивайте голову сегодня. Сделайте только руки-ноги-грудь, а голову позже. Просто прополощите ему мозги.

- Кто это? - очнулся Ван Ваныч.

Перед ним стояла рослая незнакомая женщина в полном хирургическом облачении. Из-за позолоченной оправы сверкали синие, как старинная прогревательная лампа от кашля, громадные глаза, полные мудрости.

Что за чертовщина! Кто это распоряжается у него в операционной? Как вообще в ночной смене оказался неизвестный Ван Ванычу работник?

- Доктор, - сказала женщина, - вы так усердно раздумывали о парламентаризме, что я чуть было сама не сделала больному необходимую операцию. Но я, увы, не владею скальпелем.

- А чем владеете? - неостроумно спросил Ван Ваныч.

- Словом. Поражаю, как бритвой. Давайте я расскажу вам план, идею операции, а вы её выполните. А сотрудников попросите молчать вечно, потому что делать мы с вами будем нечто, с их точек зрения, невероятное.

- Не понимаю... Вы мне снитесь? - воскликнул врач.

- Я вас понимаю. Я и молодым писателям всегда раньше говорила: не работайте по ночам. Всё равно потом редактировать придётся. Ночное время - не литературное. Ан нет. Напьются и давай кропать.

Женщина ещё посильнее полыхнула синими глазищами, и Ван Ваныч мигом прекратил сопротивление. Работаем.

А дальше была небывальщина. Женщина выбирала по своему вкусу, что именно удалить из больного, а что оставить, а что подтянуть повыше, а что опустить, подшить, нарастить, промыть, укоротить - и диктовала Ван Ванычу. Учитывая, что пациент обладал только одним здоровым органом - сердцем, - сей кружок-умелые-руки имел все мотивы к очень творческому труду. В конце концов: больного лечили, а больные для того и поступают в клинику.

Как заколдованный, врач под диктовку творил невесть что, молча, и лишь один раз отреагировал вербально, когда услышал указание промыть мозги пациента клистиром.

- Промыть... как? - вдруг удивился он.

- Я сказала.

- Вы странно сказали. У нас не промывают мозги. Их знаете где промывают?

- Это одно и то же. В мужчине мозг - не главное, - спокойно объяснила синеглазая чаровница.

И врач, затаив дыхание, направил в разверстый череп страдальца довольно сильную струю, из-под которой взвился ответный буроватый фонтан-коктейль из тканевых ошмётков и костного крошева.

- Да-а-а... - только и выдохнул хирург. - А вы, голубушка, что-нибудь слыхали про нейрохирургию, про тончайшие связи, про межполушарную ассиметрию мозга, тайну сознания, памяти?

- Ерунда, - чётко сказала дама, и работа продолжилась. - Надо убрать некоторые иллюзии. От них идут грехи. У этого их полный набор.

Врач поёжился, но пожелал знать - какие именно будем убирать.

- Вам перечислить или объяснить? - предложила женщина.

- Сначала перечислить, если можно. Я человек мирской, веровать мне некогда, но грехами интересуюсь. Тут у меня каждый день их массовая презентация. Сами понимаете.

Бабушка, вдохнув, перечислила:

- Гордость, тщеславие, любоначалие, чревоугодие, уныние, печаль не по Богу, самодовольство, самооправдание, самосожаление, самонадеянность, славолюбие, страсть к чтению пустой и развратной литературы, самообожание, многосмотрение телевизора, хождение без креста на груди, богохульные речи, двоедушная и лукавая присяга, привычка божиться, жалобы на погоду, рассказы о ложных чудесах, ругательство матом, сонливость, привычка поздно вставать по утрам, излишняя суетливость в делах, холодность и равнодушие к родителям, пренебрежительное отношение к бедным и необразованным родственникам, дружба ради корысти, молчание при клевете на друга, недружелюбие, уклонение от бескорыстного служения Отечеству на выборных должностях, небрежение государственным имуществом, разглашение тайн предприятия и специальное разжигание вражды в рабочем коллективе, частая перемена мест службы, похвальба совершёнными грехами, гнев, раздражение, язвительные слова ближнему и особенно угроза убить его...

- Хватит, хватит! - вскричал опешивший врач. - У меня этого добра каждый день целый конвейер!

- Это ещё не всё, - мягко сказала бабушка. - Это примерно треть. Продолжить?

- Нет. Спасибо. При нашей больнице нет даже часовенки, а персонал никогда не исповедуется, им некогда. А вы заставляете меня делать руками то, что делают обычно душой.

- Я сегодня просто орудие. Не беспокойтесь: "У Бога нет других рук, кроме твоих..."

- Да? - обрадовался врач озарённо. - Ну, тогда...

К утру доделали туловище, забинтовали, загипсовали, повезли. Медсестра, взглянув на трепещущие дыры в черепе послеоперационного больного, лишилась чувств. Её уволили.

Ван Ваныч переоделся и пошёл спать, не в силах даже спросить у незнакомки её имя. Она сама сказала ему вслед:

- Бабушка я, бабушка.

А потом на несколько месяцев она села у койки почти мумифицированного Давида и принялась вязать носки-чулки. Иногда Ван Ваныч заходил посмотреть на своих незваных гостей. В ответ бабушка иногда говорила:

- Сегодня эту дырку заделаем. Завтра эту...

И врач покорно мыл Давиду мозги, приклеивал куски черепа, шил кожу и даже сделал красивую пересадку волос, чтобы закрыть проплешины. Как-то вечером, подсчитав, на какую сумму он уже наработал, врач охнул: клиника у него была очень даже платная, а этот сумасбродный бывший кандидат устроился на дармовщинку. Прочитав мысли, бабушка сказала хирургу:

- То, что взял, навек утратил. То, что отдал, то твоё.

И вот сегодня пришёл праздник: больной очнулся и даже заговорил. Врач словно стряхнул с себя гипноз и, наконец, отважился повторить свой вопрос:

- Кто же вы? Мы уже довольно крепко сработались, не так ли? Мне кажется, я уже вполне заслужил.

Бабушка с аппетитом ела тушёную телятину.

- Я ведь вам с самого начала сказала правду. Бабушка.

- Это кличка? Вам ведь не больше тридцати. В нашем веке такие бабушки редки.

- Это - суть. У меня и внучка есть. Мается сейчас на какой-то чудной каторге: реклама! Пиар! Модные штучки.

Она перешла к овощному рагу, а врач отметил, что впервые видит её за естественным занятием человека. Ни разу за всё время сидельчества бабушка не ела и не пила. Во всяком случае, Ван Ваныч этого не видел.

- Модные штучки... - повторил Ван Ваныч, чтобы поддержать разговор.

- Смелее, - подбодрила его бабушка. - Я сегодня охотно даю интервью. Вы действительно заслужили. Спрашивайте, что хотите.

- Ну что ж, тогда... - расхрабрился врач, - сколько вам лет?

- Около ста. Точнее, двести пять. Тысяч.

- Понятно, - отозвался врач. - Мне и не такое говорят после трепанаций.

- Замечу, что меня вы не трепанировали. Совсем даже наоборот.

- А что - вы меня?

- В некотором смысле. А вы - Давида. Но я за него взялась, и я в ответе. Так что мы тут все друг друга немножно потрепанировали. Но вы меня не лечили. Этого не было, не было... не было...

- Бабушка, отчего у вас такие синие глаза? - игриво спросил врач и запнулся: она посмотрела прямо на него абсолютно серыми глазами. Потом чёрными, потом лиловыми.

- Так-с. Мадам - ведьма-с?

- У них зелёные, и они боятся чеснока и серебра, кажется. А я на ваших глазах только что умяла порцию рагу, в котором этого чеснока прорва. И кольца у меня серебряные, смотрите.

Ван Ваныч изумлённо посмотрел на её гладкие холёные перламутровые руки, унизанные превосходными браслетами, кольцами чистого серебра тонкой древней работы. Утром эти руки были сморщенные, а коричневые крючковатые пальцы - без украшений.

- Вы гипнотизёрша?

- Нет же. Бабушка я, бабушка. Душа мира, оправдание добра, полное собрание лебединых песен... ну что тут непонятного! Ладно. Этот горе-кандидат в горе-депутаты - мой самый бестолковый ученик на свете. В конце зимы я на миг отлучилась по делам, так он сбежал с урока и начал самостоятельную кампанию. В каком-то округе были довыборы, он и нацелился. Власти хотел, дурачок. У него тяжёлая кратофилия