поднялась на ноги и, повернув замок, распахнула дверь.
— Прости, я не хотела… ― запнувшись на середине фразы, инстинктивно вцепилась пальцами в дерево.
Передо мной стояла вовсе не Карла. А тот, с кем видеться, а особенности быть наедине я всё ещё не была готова. Скрестив руки на груди и своим массивным телом преграждая выход, Дарен внимательно изучал выражение на моём лице. Его взгляд был тем же ледяным и властным, но сейчас я видела в них огоньки, которых раньше не замечала.
— А мне показалось наоборот, ― вдруг произнес он, заставляя меня задохнуться.
— Мне нужно выйти… ― опустила глаза, понимая, что больше не могу смотреть на него, не выдавая своих истинных мыслей и чувств, но он даже не шелохнулся.
— Ты не переоделась.
Он что, волновался о ней? Или показалось?
— Я не взяла с собой никакой одежды, ― честно призналась я, только сейчас понимая, что это на самом деле так. И почему это не пришло ей в голову раньше?
— И ты собираешься ходить вот так всю смену?
Кажется, это был не совсем вопрос.
Я сложила руки на груди.
— А у меня есть выбор? Или, может, вы хотите одолжить мне свою рубашку?
Он немного помолчал, всё так же внимательно смотря мне в глаза, а затем опустил руки вниз. Даже не представляя, что он задумал, я молча наблюдала за тем, как Дарен снимал с себя пиджак и аккуратно вешал его на настенный крючок, при этом, не смея отводить от меня своих глаз.
Я и без того чувствовала некоторую напряженность, желая узнать, какого черта он творит, но, когда его пальцы потянулись к пуговицам на рубашке, не выдержала.
— Что вы делаете?!
— Раздеваюсь.
— Как?! То есть… зачем?!
— Тебе же нужна одежда, верно?
Он говорил так невозмутимо и спокойно, а у меня внутри всё верх тормашками скакало. Я пыталась не смотреть на обнаженное тело, выглядывающее из―под белоснежной ткани, но, черт возьми, как же трудно было отвести свой взгляд.
— Да, но я не имела в виду, что… ― отвернулась, когда он начал медленно снимать с себя рубашку.
Господи, похоже, это и было тем, что я называла «влипла». Закусила губу и прикрыла глаза. Только не поворачивайся, Эбс. Позади тебя стоит полуобнаженный мужчина, которого ты только недавно поцеловала, и которого, кажется, хочешь поцеловать снова… Боже, неужели она призналась в этом самой себе?
— Я знаю, ― услышала, а затем почувствовала, как Дарен подошел сзади и задержала дыхание, ― ты просто болтаешь всё, что в голову придет.
Шевелиться и без того было трудно, и его близость не делала эту задачу проще. Он протянул мне рубашку, терпеливо ожидая, пока я подам хоть какие―то признаки жизни. И это вовсе не было смешно или весело, потому что мне на самом деле казалось, что я умерла: я не дышала, а сердце больше не билось. Разве признаки не на лицо?!
Чувствуя жар тела даже на расстоянии и, Господи, чего душой кривить, задыхаясь от того, что он находится так близко, я всё же нашла в себе силы поднять руку, при этом заставив её не задрожать. Когда пальцы сжали белую ткань, Дарен отошел.
Я не шевелилась до тех самых пор, пока в подсобку не хлопнула дверь. Только ощутив, что он ушел, смогла вернуть себе способность дышать. Более или менее.
Развернувшись, чтобы удостовериться в том, что действительно осталась одна, я медленно подошла к зеркалу, а затем, окинув себя мимолетным взглядом, опустила взгляд на рубашку, которую сжимала в руках.
Стоит ли надевать её? Стоит ли играть с огнем?
Да, это был всего лишь кусок тряпки ― кстати, очень дорогой тряпки, ― но почему―то мысль о том, что даже такая незначительная вещь способна многое поменять, не давала мне покоя.
У меня был выбор.
Бесспорно, был.
Я могла послушать своё здравомыслие и надеть его рубашку, либо подчиниться своему идиотизму, которое просто кричало ― «этим ты нарвешься на неприятности!!!».
Иногда, выбор сделать очень сложно, ведь все мы боимся совершить ошибку. Но порой ошибиться просто необходимо. Это помогает нам понять многие вещи, которые до этого оставались необъяснимыми. И людей, которые казались недосягаемыми.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ладно, ― выдохнула, вешая рубашку на стул, ― была не была.
Мерил шагами зал, сунув руки в карманы брюк и иногда поглядывая на дверь подсобки. Я даже не думал, что находиться с ней наедине будет так невыносимо.
Почему согласился на её долбанные правила?
Разве раньше мне не приходилось сталкиваться с условиями, которые не были для меня выгодными? Приходилось. И много раз. Почти каждый день я собственноручно сворачивал сделки, которые не вызывали во мне интереса и переделывал пункты тех из них, полезный эффект от которых мог обратить в свою сторону. Так почему же в этой ситуации не поступил так же? Почему подставил сам себя?
Дело было в ней.
Эта девчонка сама того не понимая толкала меня на безумства.
Я мог противиться сколько угодно, мог даже убеждать себя, что смогу вернуть всё назад. Вернуть холодного, безразличного и бездушного человека, коим всегда был. Но понимал, что ничего из этого не выйдет. Как бы я ни старался.
Ведь только увидев её глаза, только заглянув в их глубину, я больше уже не понимал, кто я или кем должен быть. Видел только её одну. Словно больше ничто не имело значения.
Когда дверь открылась, остановился и поднял голову вверх.
Одетая в мою широкую рубашку, Эбигейл выглядела еще миниатюрнее. Ощутил, как ненормальное ёкнуло ― ведь впервые в жизни я позволил кому―то надеть свою вещь. Впервые в жизни собственными руками отдал девушке пусть малую, но все же частичку себя. Я заворожено наблюдал за тем, как девчонка неуверенно прикрыла дверь, а затем медленно направилась ко мне, с легкой опаской поглядывая в сторону стойки.
Я понимал, кого именно она пыталась найти. А то, как она мимолетно закусила губу и смяла край рубашки, выдало её волнение. Наверное, только идиот не заметил бы её облегчения, когда она поняла, что ни Майка, ни Карлы в зале нет.
— Я отпустил их домой, ― ответил на её немой вопрос, ― буря разыгралась не на шутку. Не думаю, что кто―нибудь сегодня заглянет.
Эбигейл подняла свои глаза. Удивленные, но в то же время благодарные и поразительно мягкие. И как у неё получалось смотреть на людей с такой нежностью?
— Спасибо, ― прошептала она, ― и за рубашку тоже. Хотя это было не обязательно.
— У тебя был другой вариант, как не замерзнуть? ― спросил, выпрямляясь. ― Да, я совсем не умею быть милым, ласковым и добрым, но это вовсе не означает, что мне хочется мучить и терзать людей. Я не изверг, Эбигейл. Как бы ты не считала иначе.
— Я вовсе не считаю вас таким… ― она сделала неуверенный шаг, ― и меньше всего на свете мне хотелось задеть вас…
— Ты и не задела, ― бросил, отходя к двери, ― с таким, как я, это невозможно.
— Я так не думаю.
Её уверенный и теплый тон заставил в усилии сжать пальцы. Я не должен был отвечать на её слова. Не должен был придавать им смысл.
— В такую погоду тебе будет трудно добраться до дома, ― сказал прежде, чем она произнесла что―то еще. ― Надеюсь, тебе хватило приключений и на этот раз ты позволишь подвезти тебя? Или хроническое упрямство у тебя в крови?
— Я только возьму свои вещи, ― прошептала Эбби и послушно зашагала к подсобке.
Надев пальто и перебросив через плечо сумку, она выключила электричество и взяла со столика ключи.
Я вышел на улицу, тут же угодив под стоящий стеной ливень.
Недолго думая взял металлический лист, стоящий у стены бара, и поднял у ненормальной над головой, чтобы она не промокла.
Эбби бросила на меня изумленный взгляд, но ничего не сказала.
Наскоро закрыла дверь и направилась со мной к машине.
Щелкнул брелоком и открыл переднюю дверь.
Когда Эбби забралась в салон, поставил «зонтик» между стеной и керамической вазой, надеясь, что так он не улетит, а затем побежал к водительской двери.