Читать интересную книгу Странник - Мария Круз

— Положите потом подносы на стойку, — и ушел в сторону скопления трейлеров, оставив нас в столовой вдвоем.

Я свернул пробку на своей бутылке «Молсона», отсалютовал горлышком Теренсу:

— Приятного аппетита.

— Взаимно, — кивнул тот.

Вид у него был почище моего, усталый — дальше некуда. Темные круги под глазами были заметны даже на его коже, а сами глаза были красными, явно с недосыпу.

— Тяжелый день? — спросил я.

— А у тебя был легкий? — усмехнулся он. — Нормально все, никто ничего другого и не ждет.

— Вид у тебя такой… — Я щелкнул пальцами, подбирая выражение. — У нас говорят, что красивее кладут в гроб, — перевел я поговорку насколько мог точно.

— Спасибо, — опять усмехнулся он и в свою очередь отсалютовал пивом. — Но на самом деле ты сам не знаешь, насколько прав.

— Это в чем? — не понял я.

— В том, что в гроб кладут, — ответил Теренс и придвинул к себе тарелку со стейком и картошкой. — У меня рак, ты знаешь. Причем в такой стадии, что лучше не мучить себя ни «хемо»,[44] ни радиологией, а просто дожить. Мне давали жизни меньше года, скорее всего месяцев шесть, там, откуда я сюда попал, — он показал вилкой куда-то вверх, словно хотел сказать, что свалился с неба.

— И? — Я положил локти на стол, презрев приличия и ожидая продолжения.

Сочувствовать не хотелось, потому что я подозревал, что услышу дальше. Нечему сочувствовать, просто смысла нет.

— Я здесь восемь месяцев. — Теренс, к моему ужасу, начал засовывать стейк между двумя кусками булки, превращая отличный кусок отличного мяса в начинку для бургера. — И за это время со мной ничего не случилось. Не пришли боли, не стал хуже себя чувствовать — вообще ничего.

Я просто кивнул, как бы поощряя к продолжению рассказа.

— В Колд-Лэйке есть небольшой, но очень неплохой госпиталь. И у нас есть врачи, — Теренс с явным аппетитом откусил от своего гамбургера, и я решил, что он точно помирать не собирается. — Несколько, мало, но есть, тоже проваливались. Я сходил на обследование, сдал анализы, — продолжил он, прожевав. — Через некоторое время повторил. Опухоль никуда не делась, но она не растет, не меняется, метастазов не прибавляется. Чувствую себя хорошо, разве что потолстеть обратно не получается, хотя аппетит… сам видишь.

Я отрезал от своего стейка кусок ножом, отправил его в рот, потом наколол на вилку несколько ломтиков картошки, заметил, что уже Теренс смотрит на меня с подозрением. Ага, вот так разоблачают шпионов. Шнурки не так завязаны и стейк не хочет портить — точно заслан кем-то.

Все больше и больше подтверждений тому, что Тьма здесь есть. И мир этот «оторвался» от своей основы, ткань его истончилась, и сквозь прорехи проходит эта самая Тьма. И время начинает описывать петли, течь по-разному и…

Так, а ведь если вспомнить то, что я узнал в Отстойнике… то Теренса вообще вылечить можно. Главу администрации Углегорска как раз от рака вылечили, насколько я помню. Но стоит ли мне об этом сейчас говорить? Дурацкий вопрос вообще-то. У человека рак, если его можно вылечить, то надо сказать прямо сейчас, но, с другой стороны, как же не хочется высовываться… Вот откуда у меня такие знания, а? Где нахватался?

— Теренс, — начал я осторожно, — а такие странности только у тебя замечали? Или что-то еще необычное было? Задержки там в беременностях, такой вот затормозивший рак?

Теренс посмотрел на меня с явным интересом, затем сказал:

— Было несколько беременных. Ни одна ребенка не выносила. И у всех задержка развития плода. У нас полагают, что это последствия инфекции, но никаких доказательств этому нет, как нет и других версий. Мы чего-то не знаем?

Говорить? Не говорить? Блин, опять все тот же выбор — вскрываться или нет, становиться предметом изучения или жить как обычный человек?

— Думаю, что да, чего-то вы не знаете. И я знаю не так много, — решился я ответить. — Но думаю… только думаю, никаких гарантий, — я посмотрел ему прямо в глаза для вящей убедительности, — что твой рак можно… развернуть в другую сторону.

— Как?

Спросил Теренс вроде спокойно, но я видел, как он напрягся. Остановившийся рак — это одно, вылеченный — уже совсем другое. Две большие разницы, как говорили в Одессе.

— Давай вот о чем договоримся, — сказал я. — Спешки пока нет, у тебя действительно все остановилось, а мне нужно… кое-что проверить. Когда я буду готов — я тебе сразу же скажу. Потом мы проверим, получилось у нас или нет. И если получилось, то я тебе расскажу, что я знаю и откуда. Договорились?

— Зачем эта секретность?

— Ну… скажем, у меня есть для этого свои причины. Личные.

Он помолчал с минуту, потом кивнул.

— Договорились. Если у тебя что-то получится, я… я этого никогда не забуду, понимаешь?

— Поверь, в этом нет ничего сверхъестественного, равно как и повода для вечной благодарности. Сам увидишь. И как я сказал — я пока до конца не уверен в том, что это сработает. Радуйся пока тому, что все это просто остановилось.

Как там объясняли мне? Мы не принадлежим этому миру, и время его течет мимо нас. Или скорее оно течет вместе с нами, мы подхвачены его потоком, и хотя берега вокруг мелькают быстро, вода для нас неподвижна. Мы как сорванные ветром сухие листья, упавшие в ручей.

А как время течет здесь для местных, интересно? В Отстойнике все, что принадлежало миру этого самого Отстойника, жило… да как мы жили там, откуда провалились. В свинарниках поросята росли положенное время и превращались в свиней, куры высиживали яйца, и все было как обычно. Даже раны у нас заживали так же, как заживали бы дома. А вот старели мы медленно, очень медленно. И не было там детей, потому что женский организм отвергал плод, который нужно было вынашивать не девять, а целых девяносто месяцев.

— Теренс, а у местных дети рождаются?

— У местных? — Он сначала растерялся, а потом задумался. — Я не знаю. Действительно не знаю, но не думаю, что это тайна.

Он не спросил: «Это важно?»

Понятно, что не спросил. Тут и дурак поймет, что важно.

И если время течет по-разному для нас и местных, то… «вместе им не сойтись». Как только эта разница начнет проявляться, если она есть конечно, то повод для конфликта обеспечен. Никто не сможет спокойно терпеть «вечных эльфов» рядом. Лучше бы для всех здесь все стало одинаково. Для нас лучше.

А про Теренса… Сколько ему жизни давали? Полгода? Хорошо, думаю, что на самом деле он себе отыграл лет пять, но рак все равно должен его настигнуть. И агония будет длиться дольше, потому что этот рак из его мира, пришел с ним.

— Узнай, если возможно. И даже как там у них с раком дела обстоят, узнай.

— Хорошо, — кивнул он и перевел разговор на другое: — Что с фортом? И у нас планы ехать за горючим, и несколько групп собираются в городе грузить припасы… Это можно делать?

Я как-то не думал, что ресурсы собираются здесь, на месте. Хотя… почему бы и нет? Если город опустел и живых в нем нет, то зачем добру пропадать? И ведь точно, я когда летал, видел у самой реки что-то вроде немалого нефтехранилища. Оттуда берут топливо, получается?

— Для того чтобы я был уверен в своих ответах, мне нужны две вещи, — ответил я. — Первая — подкрепление. Вторая — мне нужна возможность заменять своих людей на постах гражданскими, хотя бы на время, и тогда я мог бы пока выделять хотя бы какие-то группы прикрытия. Мы ведь о них говорим?

— О них. Работы надо охранять.

— Тогда гражданских надо учить, иначе… иначе мне надо или плюнуть на разведку, или на охрану самой Базы. Нас слишком, понимаешь, слишком мало. И ведь моим людям надо еще и спать иногда, так что… — Я просто развел руками.

— Я завтра общее собрание объявлю, надо говорить всем вместе, и ты должен все объяснить. Сможешь? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Я постараюсь.

На этом, в общем, серьезный разговор и закончился. Потом я еще сидел над своими планами, в гордом одиночестве закрывшись в «штабе», и пошел спать тогда, когда почувствовал, что глаза совсем слипаются, а каждую строчку я читаю по несколько раз, пытаясь выловить смысл из того, что сам же и написал.

Завалившись же, обнял что-то сонно пробормотавшую Настю и уснул, для того чтобы быть разбуженным будильником. Как показалось — минут через пять после того, как уснул, хотя нет, четыре часа прикемарить все же удалось.

Настя проснулась одновременно со мной, обняла, повалив обратно в постель, прошептала:

— Ну подожди, куда ты сразу вскочил?

— Не, ну так я могу и не спешить, — я повернулся к ней, поцеловал в теплые губы, — но дел у нас… не передать словами.

— Я, я за тебя полечу, угомонись уже. — Она притянула меня к себе. — Придумал себе трудовой подвиг. Опоздаешь на полчасика, ничего страшного.

Это верно, ничего страшного не случилось, только приятное. Потом, правда, вставать было трудно, хотелось так и лежать с ней в обнимку и никуда не идти. Но тут она меня сама и подняла — мол, все, удовольствий больше тебе не положено, иди делом занимайся.