Государство обладало монополией на добычу соли и руды. В государственных мастерских и на государственных стройках трудились целые армии ремесленников, но вся их продукция шла на государственные склады. Государство осуществляло также строительные работы в неслыханных до того размерах (Великая Китайская стена и другие сооружения тому свидетельство). Громадные силы расходовались на строительство дворцов (в окрестностях столицы было возведено 270 дворцов). Строительная и хозяйственная деятельность государства, а также войны, которые велись и на южных, и на северных границах империи, требовали использования колоссальных людских масс. Все население, кроме чиновников, было обязано отбывать тяжелые повинности – воинскую, трудовую.
* * *
Можно указать и другие примеры обществ, жизнь которых была в значительной мере основана на социалистических принципах. Но что роднит рассмотренные социалистические уклады? Это то, что можно назвать феноменом «власти-собственности». Действительно, частной собственности нет, и потому такая модель общественного устройства, безусловно, имеет характер социалистической. Но всей общинной собственностью фактически владеет и распоряжается суверен, для управления которой он имеет вертикально построенный бюрократический аппарат и развитую систему репрессий. Ничего нам это не напоминает? Напоминает, конечно, – «власть-собственность» вождей компартии есть основная особенность, или стержень, всех экономических отношений в СССР и коммунистическом Китае времен Мао, и существует в наиболее развитом виде в КНДР.
Однако не все так однозначно. В Южной Африке, в Австралии и на островах Полинезии, в тропических лесах Амазонии до XX века, а в некоторых местах и до наших дней, жили племена, где так и не появились ни частная собственность, ни государства, подобные империи Инке или империи Инь, хотя природные условия и вера в богов там присутствовали. Также выбивается из общего ряда и Россия, где на рубеже крещения Руси было хорошо развито сельское хозяйство, охота и рыболовство, ремесленничество, была известна письменность и деньги. Земля и охотничьи угодья принадлежали не князю, а общине, князя с дружиной приглашали для защиты от нападения внешних врагов, никакой собственности он не имел, его и дружину содержали всем обществом. И жили русские очень хорошо, о чем сохранилось очень много свидетельств иноземцев. Таким образом, Древняя Русь была совокупностью социалистических государств с наемными госслужащими, каковыми являлся князь с дружиной[95].
2.3. Социал-утопический социализм, практика его реализации и научный коммунизм
Несправедливость и угнетение рождали мысли о справедливом устройстве общества – Идеальное государство Платона – Идеальное государство Утопия Томаса Мора – Великие утописты как предшественники Коммунистического манифеста – Крах попыток построения оуэнистских коммунистических колоний – Успешный опыт построения социалистического государства в Парагвае и его гибель – Как извлечь уроки гибели социалистических государств.
Несправедливость как при рабовладении, феодализме и капитализме, так и при деспотии социалистического уклада «власти-собственности» древних государств, ограниченность свободы волеизъявления, отсутствие институтов подлинной демократии рождали в среде просвещенных мыслителей различные идеи более справедливого государственного устройства. И, начиная от Платона, который пытался обосновать концепцию идеального государства, эти попытки не прекращаются по сию пору (кстати, и эта работа посвящена обоснованию концепции общества социальной справедливости и рассмотрению путей перехода к нему).
С началом эпохи первоначального накопления капитала (XVI–XVII века) воззрения философов и мыслителей выливаются в написание трудов, в которых авторы излагали идеи утопического социализма. Их родоначальником считается английский писатель-гуманист Томас Мор, который причину несовершенства существовавшего строя видел в частной собственности. И описал идеальное государство Утопия, в котором господствует общественная собственность, общественное производство и справедливое распределение. А Томмазо Кампанелла в своей книге «Город Солнца» описывает идеальное государство, в котором нет и личной собственности. И даже женщины обобществляются для того, «чтобы сочетание мужчин и женщин давало наилучшее потомство»[96].
Преобразование теорий утопического социализма в подлинную науку произошло в первой половине XIX столетия, когда великие утописты К. А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Р. Оуэн, рассматривая вопрос о преобразовании общества, на первое место поставили создание крупного общественного производства и выдвинули принцип распределения «по способностям». Осмысливая теоретические построения социалистов-утопистов, К. Маркс и Ф. Энгельс составили знаменитый «Манифест коммунистической партии», в котором предрекли неотвратимость гибели капитализма от рук пролетариата и переход от капиталистической общественной формации к коммунистической. К. Маркс считал, что коммунизм есть процесс уничтожения частной собственности. И по мере его уничтожения сами собой проявятся такие основные черты коммунистического общества (Ф. Энгельс): исчезнут классовые различия, отомрет само государство, но анархии не будет, поскольку вместо управления людьми будет происходить управление производственными процессами, коренным образом изменится семья, исчезнет религия, люди станут хозяевами природы.
А были ли попытки построения таких социально-экономических отношений, в которых не было бы частной собственности, после исчезновения социалистических государств древности? Да, были. Но предпринятые в 20–40-е годы XIX века попытки создания в Англии и США оуэнистских коммунистических колоний, как и более многочисленные опыты по образованию фурьеристских ассоциаций-фаланг в США, после кратковременных успехов оканчивались неизменным крахом. Та же судьба постигла и «икарийские» колонии Э. Кабе. Всего же было более 40 попыток создания в США фурьеристских фаланг.
Это были попытки, в основание которых были заложены идеи социалистов-утопистов. Однако наиболее успешный опыт создания реальной социалистической модели общественного устройства, причем без опоры на идеи социалистов-утопистов, был в Парагвае, в период с 1825 по 1870 год. Причем это был опыт настолько успешного построения социализма путем трансформации власти в стране, что его можно повторить хоть сейчас. Почему он так привлекателен? Потому что, как и в СССР, социалистические преобразования позволили получить потрясающие успехи в экономике, социальном обеспечении, культуре и образовании. И Парагвай к середине XIX века стал самой богатой страной в Латинской Америке. Две страны строили пароходы и плавили сталь в промышленных объемах в Америке – США и Парагвай. Когда в 1865 году на горизонте появились агрессоры, в Парагвае уже имелись телеграфная связь, железная дорога, металлургический завод, арсенал, верфи и немалое число фабрик по производству строительных материалов, тканей, пончо, бумаги, красок, фаянса, пороха, – все это было построено за счет средств, получаемых от государственной монополии внешней торговли на главные предметы экспорта (чай, древесину, табак). И это в Парагвае, – стране, о существовании которой знали в мире лишь понаслышке!
И что привело к столь поразительным успехам? Прежде всего, то, что Парагвай был единственной страной на континенте, где экспроприация, ссылки, тюрьмы, преследования и денежные штрафы – все это было пущено в ход для того, чтобы ликвидировать господство землевладельцев и торговцев. В стране не было иностранного капитала и установлен жесткий «санитарный кордон» между Парагваем и остальными странами. В Парагвае отсутствовали, да и потом не появились, какие бы то ни было политические свободы и оппозиция, но в тот исторический период тосковали по демократии только те, кто потерял былые привилегии. То, что была ликвидирована частная собственность, позволило Парагваю обеспечивать устойчивый рост экономики, а прежние ее носители подвергались таким репрессиям, что они никак не могли препятствовать реформам. В Парагвае 98 % территории составляли общественную собственность: государство предоставило крестьянам наделы земли в обмен на обязательство обживать их и постоянно обрабатывать эти участки без права продажи. Существовали к тому же 64 «поместья родины», то есть хозяйства, которыми непосредственно управляло государство. Ирригационные работы, строительство плотин и каналов, новых мостов и дорог во многом способствовали подъему сельскохозяйственного производства. Вновь, как в былые доколониальные времена, здесь стали собирать по два урожая в год. Прибыль, которую давало сельскохозяйственное производство, не проматывалась попусту и не тратилась на бессмысленную роскошь, не попадала ни в карман посредников, ни в цепкие лапы ростовщиков, ни в графу прихода британского бюджета.