Читать интересную книгу Фатальный Фатали - Чингиз Гусейнов

- Но ситуация комедийная! - оправдывается Фата-ли. - Трус купец, которому всюду мерещатся пограничники-есаулы да караульные, а он к тому же предупрежден, и земледельцы, не менее трусливые, чем он...

А Соллогуб и не слушает Фатали. Рукой Соллогуба в рукописи были подчеркнуты слова крестьян: без ропота отбываем повинности, и слова купца: ответите кровью за причиненное народу несчастье! А там, где о виселице, синим карандашом: "Стоп! о виселице ни слова!"

НЕУЖТО ЛИШЬ ПЕПЕЛ?

- Ты много работаешь по ночам, Фатали! - Бумаги горят и горят. - Ты когда-нибудь подожжешь дом, Фатали! - От слов-то?!

Умереть - что есть проще? (Как уснуть!) Но как это значительно смерть! Жизнь окончена, уже никогда ничего не будет. Подведена черта (недавно хоронили Фазил-хана), и мы можем увидеть осмысленность или бестолковость? никчемность? пустячность? Нет, именно осмысленность пройденного пути. А что оставит он, Фатали? Или так сросся с мундиром?! А что, если мундир - с большой буквы! - как действующее лицо?! Отдал преступнику, и тот спасся. Или погубил?... Фатали без мундира: будто оголили, беззащитен, отовсюду - кто с палкой, кто с кочергой, и мясник с ножом; а ведь убьют, если мундир навсегда покинет.

Что же делать, чтобы научиться говорить без утайки? полным голосом? Но эта убежденность Фатали, откуда она? что лицо его, ах да, ведь Фазил-хан, когда хоронили его, вдруг, как показалось Фатали, улыбнулся, видел ли кто еще?! "Чудаки, - будет говорить своей улыбкой Фатали, - разве вы меня хороните? вы хороните мой мундир, мой чин! отныне я, освобожденный от всего, чему служил и поклонялся по чину!..."

Но что он оставит? И эти полсотни хвастливо самонадеянных людей, которые пришли развлечься, что им до тебя?

И когда безмолвствует народ!

И громче всех кричат фискалы: "Аи да фуэте!" - у них в Тифлисе итальянская балетная труппа и опера.

А как потом пели! Даже наместник Воронцов! "Ах, во сне и наяву я мечтаю про Москву!" А в день тезоименитства государя - бесплатный спектакль, хор колоколов церквей, крики муэдзинов с минаретов мечетей, иллюминации, бенгальские огни, театр дрожал от рукоплесканий, а площадь лопалась от звуков зурны!

И народный гимн: явился перед всеми державный двуглавый орел, блеснул щит с именным императорским вензелем - не было предела народному восторгу, пели все: "Сигналы поданы - сбирайтесь призывом батюшки царя! Вы, слава войска - гренадеры, и вы - герои егеря! И вы - драгуны, и вы, Европы ужас казаки, смыкайтесь в стройные полки! И вы, Кавказа дети, царю спешите доказать, врагов крамольных наказать!"

Кованые кавалерийские эполеты, шитые мундиры, и какой театр! сколько листового золота пошло! лучшими персидскими штукатурами исполнены лепные работы, самому мастеру Газеру специальные часы заказаны! центнеры красок! тысячи аршинов холста! машинист из Парижа! а для отделки парапетов выписан беспошлинно из Парижа шерстяной бархат бирюзового цвета; кресла и стулья из чинарового дерева светлого цвета, гармонирующего с залою; а люстра заказана в Париже через царского военного агента полковника графа Штакельберга фабриканту Клемансону; уложена в дюжине ящиков весом в тонну и - в Марсель! на пароходе в Одессу! в Редут-Кале и - на обывательских подводах в Тифлис! Полгода в пути! И двенадцать канделябр! И удерживает люстру в виде золотого восьмиугольника резного фонаря с приделанными к нему со всех сторон жирандолями и висячими пунцовыми кистями, плафон голубого цвета. А на своде потолка, щедрою рукою изукрашенного золотыми арабесками, размещены медальоны с именами знаменитых драматургов. И Эсхил, и Плавт, и Шекспир. Гете? Ну да, а как же? И Мольер, и Кальдерой, и Гольдони... "Не забыт и наш Грибоедов", - восторгался Кайтмазов (когда с Фатали смотрели "Горе от ума"). И зал, похожий на огромный браслет из разных эмалей, - напоминает предметы древней утвари с разноцветною финифтью.

- И ты, Фатали, не хочешь, чтоб твою пьесу играли на сцене этого театра? - упрекнул Хасай Уцмиев; ему кажется, что именно он, привезя Фатали французскую повесть Куткашинского, воспламенил в нем эту страсть к сочинительству. - И не морочь себе голову, радуйся, что живешь на свете (с чего бы такая лихость? ах, да: родился сын у Хасая, "помогло, - шутит, святилище"; и у Фатали родился сын: выживет ли?!).

И такие актеры! из Петербурга! До Москвы на дилижансе, далее тарантасы. Откуда деньги? А князь-наместник уже обдумал: из выручаемых от Навтлугских нефтяных колодцев - он отдает их на откуп.

И этот блестящий паркет, эти яркие люстры, эти зеркала! И начищенные хромовые сапоги, излучающие свет, - у каждой пары свой скрип, и нескончаем их долгий разговор: о дамах, о пикниках, рейдах, вылазках, балах, званых обедах по случаю приезда принца персидского или консула оттоманского, встречах и проводах полководцев славной победоносной армии, театральных комедиях (водевиль "Встреча Ивана Ивановича с Шамилем"; а был ли Иван Иванович?!), о примадонне Аделаиде Рамони (вы романист?), низкий тенор, фразирует безукоризненно правильно, голос гибок, а сама как хороша! И две сестры Вазоли (ах, вы вазолист!), сопрано и контральто или, вернее, меццо-сопрано - нет еще той уверенности, того Ъпо, или напора, который требуется от певиц, но зато какая страсть!... Оранжереи ограблены, магазины Блота и Толле опустошены, все цветы Тифлиса собраны, связаны в букеты, перевязаны длиннющими лентами - цветопролитная, шутят, борьба! Забыты масленица и танцы, блины и маскарады, все жаждут "Роберта", где и черти, и ужасы ада, - успех и от достоинства оперы, и от музыкальности чувствительных туземцев. Рамони и Вазоли вызывали до тех пор, пока публика охрипла и стали тушить лампы, недавно сменившие свечи. И новички в любви, особенно Ольга Маркс, дочь госпожи Вассы Петровны, - она стала милее и подает надежду, что когда-нибудь с успехом явится в ролях первых любовниц.

А зарево бенгальских огней? А куплеты? "Горцам он внушает страх, и на турка! Ай-ли-ли, ли-ли, ли-ли!" В партере эполеты, живая узорчатая лента дам, да-с, театр дрожал от рукоплесканий, а площадь лопалась от звуков зурны. "И уж над Турцией расправим мы крылья нашего орла! И вы, Европы ужас - казаки! Смыкайтесь в стройные полки!"

А маскарады, из коих два - с лотереею-аллегри в пользу женского учебного заведения Святой Нины?!

Княгиня Колубякина, баронесса Николаи, графиня Соллогуб. Примо-бассо, бассо-женерико, буффо-комики, секундо-донны, две Каролины, три Пасхалии.

Да, это было: в опере экс-наиб Шамиля Хаджи-Мурат и персидский принц Бехман-Мирза, сводный брат Аббас-Мирзы, один из двухсот сыновей давно умершего Фатали-шаха. И вы породнитесь с ним, Фатали, - выдашь за его сына дочь, и родятся внуки, в чьих жилах будет течь шахская кровь.

Пела итальянская труппа, кажется, "Норму", а может, "Роберта-дьявола". Музыка то грустно-торжественная, то страстно-нежная, то разгульно-веселая. Глаза персидского принца Бехман-Мирзы равнодушно скользили по женским лицам, а сверкающий взор экс-наиба Шамиля Хаджи-Мурата беспрерывно перебегал с одного женского лица на другое, но почти равнодушно, - его занимали иные думы, иная тревожила мысль...

"Вытеснить итальянской оперой, - писал наместник царю, полуварварские звуки азиатской музыки".

Только в театре, увы, - но они тебе не нужны, Фатали, - нет первых любовников, да и где их найти теперь? примерные любовники так же редки, как примерная любовь. Первых любовниц тоже нет, что делает честь тифлисским нравам. Кокотка? слишком бойкая, жар, суетливость, девственная искренность, торопливость, а куда спешить-то! Искры воодушевления быстро гаснут, патетическая дикция.

А публика! В ложах - женщины, знать - тавсакра-ви и лечакп. В креслах - львы и аристократы. Далее - степенные горожане, или мокалаки, еще дальше - чуть ли не амкары - серая публика. А в галерее - чернь.

А нравы! Вдруг встал и ушел: как не похвастать, мол, ему уже все известно, - публично выказать умение предугадывать развязку. Ушел с грохотом, шумно, как победитель. А сколько дыму! Сколько курильщиков! И дирижер разгоняет смычком дым. А у подъезда - бичо в бурках с длинными складными бумажными фонарями. И неизменно фаэтоны. И ждет усатый фаэтонщик. И в небо бьют фонтаны лести!

- А может, - думая о своих фарисеях, то апофеоз, а то анафема, говорит Фатали, - показать на сцене лужайку, ну... вроде майдан жизни или шайтан-базар, и понатыкать шесты, множество-множество эФ?!

- Что за эФ? - недоумевает Соллогуб.

- Ну, Фа или Фи!

- Ах вот вы о чем! - аж глаза на лоб полезли. И вспомнил вдруг, с чего бы, тоже эФ эФ, да, да, Фон-Фок! один из вождей! непременно пояснить?! основатель Третьего отделения!! - О чем вы, Фатали? Да как можно!!

А Фатали о том и не помышляет, хотя, может быть, именно в этот миг, когда изумился Соллогуб, и родилось имя его героя, хозяина зверинца, он искал, чтоб было эФ эФ! Но не Фон-Фок, а Франц-Фок (и там и здесь зверинец?!).

А Соллогубу уже мерещатся новые Фа, люди во фраках, - ведь именно они, эти фраки, а не славное воинство, как успокаивали себя в далекий декабрьский день напуганные царь и его приближенные, и смутили верноподданнический дух.