— Вон, видишь? Дом Вазака…
— А башня? У колдунов — башни…
— Ну ты и пень! Весь Тер-Тесет знает: у Вазака нет башни…
— Я не здешний… осенью приехал…
— У Вазака башня наизнанку…
— Ври больше!
— Точно говорю! Подземная, аж до пекла…
Дом, на который указал знаток чародейской архитектуры, напоминал пряничный домик из сказки. Такому стоять бы в глухом лесу, подманивая заблудившихся ребятишек лакомствами: медовыми ставенками и дверными ручками из марципана. Даже зимней ночью дом радовал глаз. Красный кирпич с вставками из белого тесовика, двускатная крыша обложена глянцево-сиреневой черепицей; треугольник фронтона над стрельчатыми окнами. Пилястры, гротески, завитки… Впрочем, трупоносы оказались глухи к голосу красоты. А может, знали, чем заканчиваются чудеса пряничных домиков. Сбросив труп на крыльцо, они трижды стукнули в дверь молотком, висящим на медной цепочке.
Дверь открылась сразу.
— Молодая? — спросил толстый Вазак, стоя на пороге.
Он не спешил впускать поздних гостей.
— Семнадцать лет, — ответил местный носильщик. — Самый сок.
— Любовники?
— Трое. Первый взял ее силой.
— Это хорошо. Час смерти?
— Вечером. На закате.
— Кто ее убил?
— Третий любовник.
Приезжий носильщик подбоченился. Крутанул ус, намекая: о ком речь.
— Нож? Я велел, чтоб без крови…
— Удавка, — буркнул приезжий. — Обижаешь, некромант…
— Имя покойницы?
— На кой тебе имя? Куцый Хряп не велел насчет имени…
— И то верно, — согласился Вазак. — Зачем мне знать имя Терезы Вильфро? Для эпитафии? Так ей не лежать в честной могиле. Вносите, олухи. Да не забудьте ноги вытереть! Наследите мне…
В доме царила невозможная, противоестественная чистота. Один вид прихожей заставил бы самую аккуратную хозяйку Тер-Тесета повеситься от зависти. Гости долго топтались на веревочном коврике у двери, вскинув покойницу-Терезу повыше — чтоб ноги не касались пола. Затем, понимая, что коврик не спасет, разулись. Это оказалось делом сложным. Приезжему пришлось держать тело на руках, пока местный, сев на задницу, стаскивал сапоги. Позже трупоносы поменялись ролями. Кислый запах обмоток заставил Вазака сморщить нос. Вид ублюдков Куцего Хряпа оскорблял толстяка, но ему мало улыбалась перспектива тащить Терезу самому.
— Вниз, — велел он. — Вот дверь. За ней — лестница…
— В пекло не пойду, — заявил местный. — Так не подряжались.
— Все там будем, — философски заметил Вазак.
И успокоил:
— Неси, а то кровь выпью…
Они спустились неглубоко. По прикидкам местного, считавшего ступеньки вслух — этажа на два. Здесь располагалась зала, круглая как монета. Стены ее драпировались черно-багровыми портьерами с бахромой по нижнему краю. Бахрома неприятно шевелилась, словно от сквозняка. Мебели в зале не было. Дощатый, нарочито грубый пол в центре украшала трехлучевая звезда. В семи канделябрах горели свечи: дешевые, сальные. Как ни странно, свечи не коптили.
— Разденьте ее, — приказал Вазак.
— Уже, — обиделся местный. — Чтоб мы без тебя делали…
Под дерюгой женщина была голой. Приезжий ногой пнул твердую, как камень, Терезу Вильфро в живот, в грудь. «Хороша! — читалось на его лице, красивом, но испорченном страстями. — Уж я-то знаю…» Так купец расхваливает товар, надеясь на повышение цены. Дураку не повезло: сверкнув глазами, Вазак сдвинул брови на переносице. Стало ясно: еще один пинок, и кое-кто пойдет по лестнице все ниже и ниже, прямиком в ад.
— Уложите ее на звезду.
— Ага…
— Ноги раздвиньте. Руки сведите над головой…
— Закоченела вся…
— Ноги по лучам. Руки стрелой по третьему лучу…
— Мерзлая, говорю!
Вазак плюнул в ладонь — и стряхнул слюну на покойницу. На его пальце вспыхнул черно-багровый гранат, оправленный в золото. Цветом драгоценность была схожа с портьерами. Носильщики охнули: покойница сделалась мягкой, податливой. Заговори она сейчас со своим убийцей — у того разорвалось бы сердце. Но Тереза молчала, и ее легко удалось расположить на звезде нужным образом.
— Вон отсюда, — бросил Вазак. — Дорогу найдете сами.
— А деньги? — заикнулся приезжий.
— Возьмешь у Куцего. Я с ним рассчитался сполна.
— Дверь… запереть бы!..
— Просто захлопните. Убирайтесь!
Выждав время, достаточное, чтобы носильщики убрались из дома босыми, прихватив сапоги с собой, Вазак присел на корточки между женских ног. С минуту разглядывал лоно, опушенное рыжим волосом. Положил ладонь на курчавый лобок — и задергался, затрясся, как больной лихорадкой. Гранат в перстне пылал адским пламенем.
— О, Талел! Зову тебя…
Дрожь передалась покойнице. Пальцы Вазака сжимались, скребли когтями. Казалось, толстяк ласкает мертвую, желая добиться взаимности чувств. Звезда под Терезой засветилась тусклым, мерцающим огнем. Ритм мерцания совпадал с дрожью тела убитой и ознобом мага.
— О, Талел! Талел Черный…
Покойница открыла глаза: чистый белок без зрачка.
— …зову тебя…
— Хватит, — велела мертвая низким, мужским голосом.
— …Талел, мастер мой…
— Хватит, говорю. Я здесь. Убери руку, глупец!
Вазак отдернул руку, словно от костра. Покойница села, трогая себя: грудь, плечи, лицо. Мутная белизна взгляда стала радужной. Полные губы налились кровью: не рот, спелые вишни. Толстяк молчал, боясь помешать Талелу изучать душу той, в чье тело вселился жрец Сета. Этот способ связи Черный сам предложил ученику. Пока маги разговаривали, Талел наслаждался пикантными воспоминаниями жертв, переживая их во всей полноте.
— Вранье, — наконец сказал Талел. — Любовников — двое. Дрянь, неумехи. Силой ее не брали. Жаль… Душили скверно, она мало запомнила. Спроси меня: гневаюсь ли я?
— Гневаешься ли ты на меня, о Талел?
— Нет. Зачем ты звал меня, Вазак?
— Амброз Держидерево брал меня к башне Красотки…
Запинаясь, Вазак пересказал историю похода на могилу Инес ди Сальваре. Драка в «Лысом осле», найм старого проходимца… Понять, слушает ли его Талел, было невозможно. Покойница сидела без движения, опустив руки на бедра. Когда толстяк замолчал, радуга в глазах Терезы на миг погасла.
— Я понял, — без выражения сказал Талел. — Ты хочешь о чем-то спросить меня?
— Да, мастер! Амброз знал заранее, что я свяжусь с тобой…
— Амброз хитер. Будь с ним осторожен.
— Но почему? Почему Амброз хотел, чтобы я предал его?
— Амброз хитер, а ты глуп. Сам того не ведая, ты передал мне целое послание от Амброза Держидерево.
— Я глуп, мастер! Посвяти и меня в послание Амброза…
Свечи, моргнув, погасли. В зале воцарилась тьма. Ее озарял лишь гранат в перстне Вазака — и млечный огонь в глазницах покойницы.
— Амброз говорит: Красотка умерла чудовищем и была похоронена сразу после визита Симона Остихароса. Возможно, на ней ставили опыты. Возможно, ее убили. Виновны ли в этом Симон Пламенный и служка Циклоп? Я допускаю это, говорит Амброз.
— О, Талел!
— Амброз говорит: Симон Остихарос и служка Циклоп интересуются Янтарным гротом. Я тоже интересуюсь им, говорит Амброз. Но мой интерес — открытый. Они же действуют тайно от собратьев по Высокому Искусству. Хотят ли они возвыситься над остальными? Я допускаю это, говорит Амброз.
— О, Талел!
— Амброз говорит: Янтарный грот — пристанище магии, неведомой нам. Сивиллы не управляли ею. Но сивиллы пользовались возможностями грота. Они знали: как. И знали, что случится потом. Обычные женщины творили чудеса. Такое может повториться, и не раз. Сегодня — вещуньи, завтра — кухарки. Опасно ли это для нас, адептов Высокого Искусства? Я допускаю это, говорит Амброз.
— О-о, Талел…
— И наконец, говорит Амброз, я честен со всеми сторонами дела. Разрешив соглядатаю не прятаться от Симона, я показываю Пламенному свой интерес. Так же ясно, как показываю его Талелу Черному. Я подозреваю тебя, говорит Амброз Симону, в намерении узурпировать тайну Янтарного грота. Я подозреваю тебя в убийстве Красотки. Но я же и даю тебе возможность оправдаться. Захочешь ли ты оправдываться? Я допускаю это, говорит Амброз.