Читать интересную книгу Курс — одиночество - Вэл Хаузлз

Руль под ветер. Нос поворачивает вправо. Не вижу балки, она где-то под форштевнем.

Ожидание кажется бесконечным…

Наконец — вот она.

Мы разошлись в нескольких дюймах. Волна поднимает яхту, и на секунду — страшную секунду — кажется, что она посадит нас прямо на конец балки, проплывающей сейчас у левого борта. Этакая исполинская спичка, длиной тридцать пять футов, не меньше, и фута три в поперечнике. Могучий таран, он может сокрушить обшивку, как ложка — скорлупу куриного яйца. Яхта опускается в каком-нибудь футе от балки; хорошо, что ход не потеряли. Ещё секунда, и балка позади, можно уваливаться и наполнять ветром поникшие паруса.

Не только паруса выведены из равновесия, у меня на лбу капельки пота и шею сзади покалывает.

— Бог тебя выручил, Хауэлз.

Знаю.

— Ты, должно быть, свихнулся: сидеть и мечтать на баке.

Знаю.

— Ладно, ступай лучше вниз, выпей банку пива.

Слушаюсь.

В полдень мы были в четырёх минутах к западу от сорокового градуса западной долготы, пришло время открыть банку пива, и я с радостью выполнил эту процедуру. У меня ещё был сыр и последняя луковица. Я выходил в плавание с хорошим запасом лука, но скандал с аккумулятором, когда пролилась кислота, заставил часть выбросить, и вот теперь осталась всего одна луковица. Я смотрел на неё с сожалением. Печально быть единственным в своём роде. Хорошая луковица была, с красивой чистой кожицей, этакий пухлый шарик с аккуратным острым кончиком. Нет, плохо быть единственным в своём роде.

— А деревянная балка?

Вот-вот, я как раз об этом и говорю. Вы заметили, какой у неё был угрюмый вид? Одна-одинёшенька. Носит её в океане течением, которое спешит куда-то по своим делам. Впрочем, даже странствующие брёвна могут играть полезную роль. Эта балка стала домом для морских уточек.

Ты заметил, как густо они сидели?

Всё сплошь облепили, кроме стороны, обращённой к солнцу. Тысячи ракушек…

А луковица одна.

Даже жалко предавать её ножу. Острое лезвие касается золотистой кожицы, аккуратный надрез, и показывается первая хрустящая чешуя.

Ем, обливаясь слезами, и заодно поспеваю тридцать пять раз качнуть помпу. Хотя мы одни, желающих присоединиться к нам предостаточно. Или они хотят, чтобы мы присоединились к ним?

Лежу на койке, в душе пустота.

— Слыхал, в Индии есть такие ловкачи, могут месяц сидеть на гвоздях?

Мне бы уметь так настраиваться.

— Как они это делают?

Попросту отрешаются от собственного тела. Сидят на гвоздях, и, пока длится испытание, душа где-то витает. Скажем, прогуливается в благоухающем саду и знать не знает ни о каких неприятностях.

Интересно, смог бы я так.

— Ты только что это проделал. Верно.

Банка с пивом катается по елани. Яхта то поднимется, то опустится, и банка катится то влево, во вправо, бульк-бряк, стук-постук, трень-брень — тарахтит, словно кость, терзающая слух игрока, прикованного к

????????

У нас есть яхта «Фолькбот», вы не утонете на ней, положитесь на моё слово.

М-И-К вяло идёт вверх.

— Мне от тебя ничего не нужно, приятель.

Он француз, название — «Байе».

С облегчением смотрю, как он уходит вперёд.

На следующее утро, в четверг, 14 июля, я чувствовал себя более нормально, вчерашний дурман вроде бы исчез. Ветер по-прежнему дул с запада, смещаясь на румб-два то в одну, то в другую сторону. Расстояние до Нью-Йорка не сократилось, если не считать мили, пройденные после предыдущей визировки, но я всё равно уже за ночь твёрдо решил, что мы следуем на Бермудские острова. К чёрту Нью-Йорк. От этой капитуляции мне стало только легче. Несколько дней я колебался, избегал окончательного решения, как горького лекарства, которое вам навязывает ревностная сиделка. Когда же лекарство было проглочено, я впервые за неделю вздохнул спокойно и смог уснуть. Шесть блаженных часов крепкого сна без сновидений дали мне больше, чем шесть предшествующих неприкаянных ночей.

Снова ясный солнечный день, и я провожу утро в кокпите, созерцая море. Да, да, после тридцати четырёх дней борьбы с морем я всё ещё получаю огромное удовольствие, смотря на него и на тех, кто в нём обитает и кто над ним летает. Кто под водой, кто над водой, один я — на воде. По-прежнему за яхтой следуют рыбы. Я не могу утверждать, что те же самые, но похоже на то, и я не собираюсь отказываться от знакомства. Мы относимся друг к другу, как старые друзья, а не как подозрительные чужаки. Я озадачиваю их, наклоняясь через борт, чтобы получше рассмотреть их трюки; в свою очередь, они преподносят мне сюрприз, уговорив своих родичей устроить для меня воздушное представление около яхты. Правда, первый выход застал меня врасплох, но и того, что я успел заметить уголком глаза, было достаточно, чтобы я пренебрёг своим плавучим эскортом ради более волнующего зрелища. Уверенный, что не ошибся, я спокойно ждал, предвкушая удовольствие. И скоро увидел опять — увидел то, чего естественно ожидать в этих широтах.

Летучие рыбы. Сначала одна, случайная, теперь полдюжины. А вот и целая стая летит над самой поверхностью моря. Они величиной с хорошую скумбрию, и окраска такая же яркая, только синий цвет ещё интенсивнее. Крылья — серебристые облачка по бокам спины, этакие невесомые вьючные сумы. Выход и уход со сцены точно рассчитаны. Штук тридцать, а то и больше, вдруг появляются из воды на правом траверзе, совсем рядом, пролетают ядров пятьдесят в западном направлении и ныряют, входя в воду так чисто, что на любой Олимпиаде их наградили бы овацией. Я упорно старался определить, машут ли они крыльями. Да разве невооружённым глазом определишь! Это всё равно, что пытаться уловить, как движутся крылышки стрекозы; вы знаете, что движение есть, но видите только, где оно кончается, всё остальное сливается в блестящее пятно. Достав бинокль, я час пытался поймать в него летучих рыб, но из этого ничего не вышло. Они слишком быстро носились и всякий раз неожиданно появлялись в другом месте. Если я смотрел влево, стая, как назло, взлетала справа. Вопьёшься взглядом в этот участок — и уголком слезящегося от напряжения глаза замечаешь, как дюжина рыб выскакивает из воды у самого носа яхты и летит вперёд. Да как быстро летят. Скорость? Трудно сказать — узлов пятнадцать-двадцать? Когда провожаешь их взглядом, кажется, что фолькбот стоит на месте, а они удаляются от него, будто стая скворцов. Я спрашивал себя, что побуждает их летать. Понятно, когда наше продвижение сеет тревогу среди них, и они спасаются бегством, словно кролики от идущего человека; ждут до последней секунды, потом бросаются врассыпную. Но иногда рыбы так же стремительно летели к яхте, очевидно, уходя от кого-то, кого боялись ещё больше, чем «Эйры». Несколько раз я замечал в воде под летящей стаей смутную тень, которая как будто была занята преследованием, но всё происходило так быстро на фоне бегущих волн, сверкающих гребней и ослепительных солнечных бликов, что подробностей не разобрать. Я был одиноким зрителем безумно сложного спектакля. Приходилось довольствоваться общим впечатлением. Во всяком случае, неведомый преследователь заразил меня своим аппетитом. Вдруг выяснилось, что я не настолько сросся с океаном, чтобы совсем пренебрегать лакомым кусочком. Или в том-то и дело, что сросся? От крохотной блошки до огромного кита — все они охотятся друг на друга. Я проплывал над полем битвы. Вот сейчас, в эту самую минуту, какой-нибудь хищник раздирает свою жертву и наслаждается трапезой, не подозревая, что сзади к нему подбирается его естественный враг, и не успеет он переварить свою добычу, как сам станет звеном в цепочке смертей, на которой держится вся жизнь. В этот вечер я настолько расхрабрился, что решил заняться рыбной ловлей. Нет, нет, никаких лесок и крючков, до такой дерзости я не дошёл. Я вывесил «пароходное пугало», лежавшее без употребления уже много долгих ночей, и, когда стемнело, поверхность моря озарили жёлтые лучи маленького фонаря — соблазнительная, как мне казалось, приманка для непоседливой летучей рыбы. Я чувствовал себя мародёром, который разжигает костёр на берегу, чтобы заманить в изобилующие рифами воды проходящее торговое судно. Конечно, нехорошо, но я заглушил голос совести, сказав себе, что, если рыба не попадёт ко мне на стол, она всё равно попадётся в зубы какому-нибудь хищнику.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});