— У тебя есть план?
Бум.
— Рассказывай.
— А откуда мне знать, что тебе можно доверять? — спросила Бекка, перехватывая инициативу и прихлопывая ею Клео.
— Я здесь, верно? — огрызнулась Клео.
— Этого недостаточно! — огрызнулась в ответ Бекка.
Клео показала язык алюминиевой скамье над головой Бекки. «Действительно ли эта лохушка-нормалка совсем не догадывается, с кем имеет дело?»
— Ты можешь быть шпионкой, — развила свою мысли Бекка.
— Я и есть шпионка, — выпалила Клео, которую осенила идея. — Только я работаю не на них, а против них. Я уже много лет за ними слежу.
Бекка с Хэйли принялись перешептываться.
— Почему?
— Я ненавижу зомби. Это долгая история, — сказала Клео. На миг она почувствовала себя виноватой перед Гоулией. Но на войне как на войне. И если для того, чтобы остаться в живых, надо говорить гадости про немертвых, значит, так тому и быть. Она это сделает, чтобы защитить себя.
— Кто их руководитель? Чего они хотят? Какие у них слабые места?
Клео сжала губы. Она хотела сорвать съемки фильма, а вовсе не погубить своих друзей. Царские особы своих не сдают.
— Давай мы будем с тобой заодно, — поднажала Бекка.
— Нет. Я работаю одна.
— Тогда какая с тебя польза?
— А с тебя какая польза? — возмутилась Клео.
— Я знаю все пароли Бретта. Я заберусь в его компьютер и сотру фильм до показа.
А недурно!
— А как ты собираешься пробраться к нему в дом?
— Он работает в школе. В кабинете с аудио- и видеоаппаратурой.
Совсем недурно!
— А ты что можешь предложить? — поинтересовалась Бекка.
— Я могу выяснить, когда фильм будет готов, чтобы ты знала, когда идти стирать его, — бросила пробный шар Клео.
Новое перешептывание.
— Идет, — согласилась Бекка таким тоном, словно оказывала Клео огромную услугу. — То есть ты участвуешь?
— При двух условиях. — Клео перевернула очередную страницу. — Во-первых, никто не должен знать, что я вхожу в ЛОББИ. Договорились?
— Почему?
— Договорились?
Бух.
— И второе: вы с Хейли прекратите писать этот дурацкий роман в смс-ках про меня.
— Ты об этом знаешь? — переспросила Хэйли писклявым голоском.
Клео притопнула ногой.
— Вы имеете в виду «БЕК-ЛУЧШЕ, ЧЕМ КОГДА-ЛИБО: подлинная история о том, как одна девочка сумела вновь завоевать популярность после того, как другая девочка, чьего имени мы упоминать не будем — КЛЕО! — стала клеиться к Бретту, но получила по морде от Бекки, а потом рассказала всей школе, что Бекка агрессивная и от нее лучше держаться подальше»! Да, я об этом знаю.
Шепотки поползли, словно дым, сквозь пространство между рядами трибуны.
— Ну так как, мы договорились? — нетерпеливо спросила Клео.
Бух.
Отлично. — Клео встала и затопала вниз. — Я буду на связи.
ГЛАВА 19
ОТЖОГ ТРЕТЬЕЙ СТЕПЕНИ
Со стороны стоящий на заднем дворе сарай Бретта выглядел немногим привлекательнее, чем перетершаяся тарзанка. Забившийся в дальний угол квадратной лужайки — за шалашом на дереве, мангалом и площадкой для игры в тетербол, — сарайчик напоминал робкого парня на вечеринке, который лишь смотрит со стороны, как остальные танцуют и веселятся. Стены сарая были обшиты кедровыми досками, но их скрывала паутина, пыльная листва, вымахавшие сорняки и птичий помет. Окна были грязные. В общем, он мало походил на место, куда джентльмен может пригласить даму на первое свидание. Но Фрэнки не была обычной дамой. И это не было обычным свиданием.
— Вот, — сказал Бретт, открывая дверь. Светящиеся красные глаза метнулись к ним из глубины сарая и резко остановились прямо перед лицом Фрэнки. Если бы она не разглядела черного резинового нетопыря, подпрыгивающего на тросике, она бы, наверно, искрила аж до Дня благодарения.
— Прикольно, — заметила она, пощекотав круглое брюшко нетопыря. Под крылом виднелся штамп: «Made in China».
Бретт с облегчением улыбнулся.
— Бекка ненавидела Радара, — сказал он и покачал головой, словно не в силах поверить в такую бесчувственность. — Она все тут ненавидела.
Он поднял руку и дернул за цепочку выключателя; под потолком загорелась красная лампочка без абажура.
— Ну как тебе? — поинтересовался Бретт, озаренный адским сиянием.
Если б Фрэнки знала слово круче, чем «высоковольтно», она бы непременно им воспользовалась. А так она лишь плюхнулась на диван-футон и принялась осматриваться в благоговейном молчании, надеясь, что округлившиеся глаза говорят сами за себя.
Кассеты с классическими фильмами ужасов были склеены в пьедесталы высотой примерно по плечи, и на них красовались фигурки любимых монстров Бретта: Франкенштейна, Дракулы, Годзиллы, Сасквоча, зомби, вервольфа, чудища из озера Лох-Несс и всадника без головы с приклеенным к шее портретом Спенсера Пратта, вырезанным из журнала. Стены сверху донизу были заклеены старыми киноафишами с Франкенштейном. Они были расположены в хронологическом порядке и покрыты шеллаком, и эти разные трактовки образа дедушки Штейна делали сарай похожим скорее на альбом для хранения вырезок, чем на свалку. И что еще важнее, они убедили Фрэнки в том, что Бретт не просто принял ее — он именно ее и ждал.
— Это прямо мини-музей какой-то, — произнесла в конце концов девушка.
— Я собирал все это с семи лет, — сообщил Бретт, присаживаясь рядом с ней. — Странно, конечно, но если подумать — я знал твою семью раньше, чем ты.
Фрэнки чуть повернулась, так, чтобы быть лицом к нему. А Бретт повернулся к ней. Он оперся локтем об спинку дивана и уронил руку, так, чтобы мимоходом коснуться ее подбородка. Ногти, накрашенные черным лаком, серебряное кольцо с черепом и наручные часы с зеленым циферблатом, на широком кожаном ремешке. Он был прямо-таки создан для нее.
— Знаешь, что тут здорово смотрелось бы?
Бретт покачал головой.
— Свадебное платье бабушки Штейн.
— В смысле, то, в котором ты пришла на танцы? Так это была…
Фрэнки кивнула.
— Ага. Настоящая невеста Франкенштейна, — подтвердила она, наэлектризованная мыслью о том, как это должно его взволновать.
Фрэнки сдерживала улыбку, думая, что сейчас Бретт ахнет. Всматривалась в его джинсово-голубые глаза, ожидая, когда в них вспыхнет искра понимания. Следила за алыми губами, предвкушая, как у него сейчас отвиснет челюсть. Но Бретт даже не шелохнулся. Он просто смотрел на нее сквозь неровную рамку растрепанных после школы волос, как смотрят на прекрасный рассвет, и на лице его смешались восхищение и благодарность.