Оливия осталась довольна собой. Она справилась с внезапно нахлынувшим гневом. Покинуть ее? Разумеется, она так считала, потому что он уже сделал это.
Должно быть, что-то отразилось на ее лице, потому что Джек нахмурился.
— Я бы не хотел оказаться вдали от тебя. Если есть что-то, что я знаю наверняка, так именно это.
Она долго сжимала и разжимала пальцы, чтобы не сорваться. Ей хотелось обрушить на него правду. Пусть узнает, что он сделал с ней.
Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она выпустит из ящика хоть одно воспоминание, остальные выскользнут следом, а этого она не вынесет.
— Хорошо, — сказала она, старательно следя, чтобы не задрожал голос. — Как нога?
Он посмотрел вниз, как бы удивляясь, что она на месте.
— Гораздо лучше. Кажется, милая, мед хорош не только для пышек.
Она кивнула, не забывая держать руки подальше от него.
— Трэшер, будь так добр, принеси этому грубияну ростбиф.
Трэшер вскочил с кресла.
— Если желаете, я раздобуду для него немного шоколада. Эти бельгийцы умеют его делать. Стянуть проще простого.
— Держи свои лапки при себе, ты, плутишка, — пригрозил ему Джек.
Трэшер исчез за дверью прежде, чем Джек снова повернулся к Ливви.
— Я что-то не то сказал, — произнес он, протягивая ей руку.
Она взялась за нее, чтобы не вызвать у него недоумения.
— Нет, ничего. — От его прикосновения она начала оттаивать. — Просто… ну… ты был очень плох. Ты почти покинул нас.
— Да? Я знаю, что прошло больше двух недель с тех пор, как я видел тебя последний раз. Хотя я не могу представить себе это, клянусь тебе. Но… факты не лгут. Что между нами случилось, Лив?
Она на миг перестала дышать. Она испугалась, что выложит правду. «Ты выбросил меня как ненужную вещь. Ты поверил лжецу и проклял свое собственное дитя, а потом начал новую жизнь с какой-то Мими».
— О, я думаю, мы были слишком молоды и безрассудны, когда обвенчались. Мы не дали себе времени достаточно хорошо узнать друг друга, чтобы преодолеть трудности. А потом…
— Я поступил на военную службу.
Она заморгала. Сглотнула.
— Да.
— А что Джервейс? Он тоже поступил на военную службу? Она засмеялась:
— Ты в своем уме? Ты можешь себе представить Джервейса, бредущего по грязной дороге?
Он снова заулыбался.
— Ты права. Надеюсь, я не слишком задолжал ему после того, как ты немножко увлеклась игрой в карты. Или ты в конце концов позволила мне покрыть твой проигрыш?
Эти слова были как удар. Он все еще не верил ей.
— Если ты хочешь, чтобы я осталась, — сказала она, отнимая у него свою руку, — ты никогда не заговоришь больше об игре в карты.
— О, я знаю, ты выбросила это из головы, Лив, — сказал он, снова потянувшись к ней. — Это легко можно понять. Раньше ты никогда не была такой резкой.
Избежав его прикосновения, она шагнула назад.
— Я говорю то, что хочу сказать. Я повторю это еще раз, и никогда больше. Я. Никогда. Не играла. В карты. Если ты не можешь поверить мне, нам не о чем больше говорить, и я оставлю тебя в надежных руках сержанта Харпера.
— Но Джервейс…
— Лгал.
— Не говори ерунды, Ливви. Зачем Джервейсу лгать?
Она снова боролась сама с собой. Одно слово правды — и остальное польется рекой. Заговорив, она почувствовала гордость оттого, что ее голос звучал спокойно.
— Это и есть, Джек, одна из трудностей, о которых я говорила. Тебе было проще поверить кому-то еще, но не мне. Твое недоверие начало разрушать наш брак.
— Как я могу верить тебе, когда я не помню, что случилось? — почему-то рассердился он.
— Ты ведь помнишь, я поклялась, что не играла в карты. Ты знал, что я никогда не нарушила бы клятву. Но ты ни разу не засомневался в том, что кто-то другой говорил обо мне. — Слезы кипели в ее груди, но она не давала им пролиться. — Я не позволю, чтобы такое случилось снова.
Она увидела страдание в его глазах. Ей отчаянно хотелось, чтобы оно было настоящим.
— Дай мне шанс, Лив, — умолял он, снова пытаясь взять ее за руку. — Наверное, я не заслуживаю этого, но я хочу, чтобы ты знала. Давай снова попробуем узнать друг друга. Пожалуйста.
Она хотела держаться от него на безопасном расстоянии. Она хотела отойти подальше. Но каким-то образом оказалось, что она взяла его за руку. И села.
— Я попытаюсь.
Он откинулся на спинку кресла, словно последние несколько минут изнурили его.
— Я изо всех сил стараюсь вспомнить, — сказал он, и она вдруг ясно увидела, что он страдает. Его глаза потемнели от страдания. — Мне кажется, вот-вот — и я дотянусь, смогу вспомнить, стоит только закрыть глаза. Но я пытаюсь — а все ускользает, и это вызывает во мне ярость. Испуг. Меня словно сбивает с ног. Что-то плохое маячит как в тумане, я не могу рассмотреть. — Он взглянул на нее, и боль в его глазах пронзила ее. — Что так пугает меня, Лив? Что я сделал?
Ей вдруг захотелось солгать ему. Ей захотелось прижать его к себе, обещать, что все будет хорошо, а она знала, что не будет. Повинуясь прежним привычкам, она наклонилась к нему и нежно откинула непослушную прядь волос.
— Мы узнаем, — сказала она ему. — Я обещаю. Что-нибудь ты сумел рассмотреть в тумане?
— Ну, — начал он, закрывая пальцами шрам, — я понимаю, что это звучит странно, но, — он пожал плечами, — львов.
Оливия недоуменно уставилась на него. Он хмурился, словно ожидал, что она засмеется.
— Львов?
— Да. Они смотрят не в ту сторону. Она моргнула.
— Кто? Львы?
Его улыбка вышла немного кривой.
— Странно, да? Но мне в голову неожиданно пришла эта мысль и больше не отпускала. Львы. И убеждение, что они смотрят не туда, куда надо, что бы это ни означало. — Его улыбка стала шире. — Не думаю, чтобы у леди Кейт был зверинец, обитателей которого я бы слышал во сне. С ней это никак не может быть связано.
Он снова замолчал. Потемнел лицом. Закрыл глаза, как будто воспоминания снова дразнили его.
— Я помню, что мне было холодно. Хотелось есть. Боже, как я хотел есть. Должно быть, это был последний переход.
— Ты похудел.
Он потрогал рубцы.
— Я не могу выносить этого. Я так хочу вспомнить, и каждый раз, когда я пытаюсь, у меня начинает ужасно болеть голова.
Она инстинктивно сжала его руку.
— Тогда не надо, остановись. Ты вспомнишь, когда твой мозг достаточно восстановится.
Он покачал головой, не отпуская ее руку, как если бы боялся остаться без поддержки.
— Посиди со мной, Лив. Пожалуйста.
И она села. Она пододвинула ближе кресло, в котором раньше сидел Трэшер, и увидела в глазах Джека Уиндема несвойственные ему раньше страх, беспокойство, потерянность. Уязвимость. Она поняла, что леди Кейт была права. Джек Уиндем, который вернулся к ней, не был тем Джеком, который ушел от нее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});