Читать интересную книгу 7 историй для девочек - Лидия Чарская

После этого все четверо вышли из дома, даже не закрыв за собой двери.

Когда они дошли до улицы Сент-Антуан, король спросил герцога Анжуйского и герцога Гиза:

– Вы куда?

– Сир, мы идем к Нантуйе, он ждет нас, меня и моего лотарингского кузена, ужинать. Не желаете, ваше величество, присоединиться к нам?

– Нет, благодарю; мы идем в другую сторону. Не хотите ли взять одного из моих факельщиков?

– Благодарим за милостивое предложение, но нам он не нужен, – поспешил ответить герцог Анжуйский.

– Ладно… – согласился король. – Это он боится, чтоб я не велел проследить его, – шепнул Карл на ухо королю Наваррскому. Затем, взяв его под руку, сказал: – Идем, Анрио! Сегодня я угощаю тебя ужином.

– Разве мы не вернемся в Лувр? – спросил Генрих Наваррский.

– Говорю тебе – нет, чертов упрямец! Раз тебе говорят – пойдем, так иди!

И Карл повел Генриха Наваррского по улице Жоффруа– Ланье.

VII. Анаграмма

На улицу Жоффруа-Ланье выходил переулок Гарнье-сюр– Ло, а другим концом он упирался в пересекавшую его улицу Бар. В нескольких шагах от их пересечения, по направлению к переулку Мортельри, на улице Бар притаился домик, одиноко стоявший среди сада, окруженного высокой каменной стеной, где имелся только один вход, закрытый массивной дверью.

Карл вынул из кармана ключ, легко открыл дверь, запертую только на замок, затем, пропустив Генриха и двух слуг с факелами, снова запер за собою дверь.

Одно маленькое оконце светилось в доме. Карл показал на него пальцем Генриху и улыбнулся.

– Сир, не понимаю, – сказал Генрих.

– Сейчас поймешь, Анрио.

Генрих Наваррский с удивлением посмотрел на короля: и голос, и выражение лица у Карла были проникнуты нежностью, до такой степени чуждой обычному выражению его лица, что Генрих просто не узнавал своего шурина.

– Анрио, – сказал король, – я уже говорил тебе, что когда я выхожу из Лувра – я выхожу из ада. Когда я вхожу сюда – я вхожу в рай.

– Сир, – ответил Генрих, – я счастлив тем, что ваше величество удостоили взять меня с собой в путешествие на небо.

– Путь туда тесный, – сказал король, вступая на узенькую лестницу, – и вполне подходит под сравнение.

– Какой же ангел охраняет вход в ваш Эдем, сир?

– Сейчас увидишь, – ответил Карл IX.

Он сделал знак Генриху идти потише, отворил одну дверь, затем другую и остановился на пороге.

– Взгляни! – сказал он.

Генрих Наваррский подошел и замер на месте перед самой очаровательной картиной.

Женщина лет восемнадцати-девятнадцати спала, положив голову на изножье кроватки, где спал младенец, и держала обеими руками его ножки у своих губ, а ее длинные вьющиеся волосы рассыпались по одеялу золотой волной. Точь-в-точь как на картине Альбани, изображающей деву Марию и Христа-младенца.

– О сир! Кто это прелестное создание? – спросил Генрих.

– Ангел моего рая, – отвечал король, – единственное существо, которое любит меня ради меня.

Генрих улыбнулся.

– Да, ради меня самого, – сказал Карл, – она меня полюбила, когда еще не знала, что я король.

– А когда узнала?

– А когда узнала, – ответил Карл со вздохом, говорившим о том, что залитая кровью власть бывала для него тяжелым бременем, – а когда узнала, то не разлюбила. Суди сам!

Король подошел на цыпочках и прикоснулся губами к цветущей щеке молодой женщины так осторожно, как пчелка к лилии. И все-таки она проснулась.

– Шарль! – прошептала она, открыв глаза.

– Слышишь? – сказал Генриху король. – Она зовет меня просто Шарль.

– Ах! – воскликнула молодая женщина. – Сир, вы не один?

– Нет, милая Мари. Мне хотелось показать тебе другого короля, более счастливого, чем я, потому что на нем нет короны, и более несчастного, чем я, потому что у него нет Мари Туше. Бог всех равняет.

– Сир, это король Наваррский? – спросила Мари.

– Он самый, милое дитя. Подойди к нам, Анрио.

Король Наваррский подошел. Карл взял его руку.

– Мари, взгляни на его руку; это рука хорошего брата и честного друга! Знаешь ли, если бы не она…

– То что же, сир?

– Если бы не эта рука, Мари, то наш ребенок остался бы сегодня без отца.

Мари вскрикнула, упала на колени, схватила руку Генриха и поцеловала.

– Хорошо, Мари, так и надо, – сказал Карл.

– А чем вы его отблагодарили, сир?

– Тем же.

Генрих с изумлением посмотрел на Карла.

– Когда-нибудь, Анрио, ты поймешь смысл моих слов. А покуда – иди взгляни!

И Карл подошел к кроватке, в которой спал младенец.

– Да, – сказал король, – если бы этот карапуз спал в Лувре, а не в домике на улице Бар, многое было бы по-другому и теперь, а может быть, и в будущем.

– Сир, вы уж извините меня, – заметила Мари, – но мне больше по душе, что он спит здесь: тут ему спокойнее.

– Ну и дадим ему спать спокойно. Хорошо спится, когда не видишь снов! – сказал король.

– Угодно, сир? – спросила Мари, показывая рукой на дверь в другую комнату.

– Да, правильно, Мари, – ответил Карл, – будем ужинать.

– Милый мой Шарль, – сказала Мари, – вы ведь попросите вашего брата-короля извинить меня?

– За что?

– За то, что я отпустила наших слуг. Видите ли, сир, – обратилась она к королю Наваррскому, – Шарль любит, чтобы за столом ему служила одна я.

– Святая пятница! Охотно верю, – ответил Генрих.

Мужчины прошли в столовую, а заботливая и трепещущая за ребенка мать укрыла теплым одеяльцем малютку Шарля, который спал крепким детским сном, вызывавшим зависть у большого Шарля, и не проснулся.

Тогда Мари прошла к гостям.

– Здесь только два прибора! – сказал Карл.

– Разрешите мне прислуживать вашим величествам, – ответила Мари.

– Вот видишь, Анрио, из-за тебя мне неприятность! – сказал Карл.

– Какая, сир? – спросила Мари.

– А ты не понимаешь?

– Простите, Шарль, простите!

– Прощаю, садись рядом со мной – здесь, между нами.

– Хорошо, – ответила Мари.

Она принесла еще прибор, села между двумя королями и стала их угощать.

– Не правда ли, Анрио, – сказал Карл, – хорошо, когда у тебя есть такое место, где ты можешь есть и пить спокойно, не заставляя кого-нибудь другого сначала пробовать твое кушанье и твое вино?

– Сир, поверьте, что я как никто способен оценить всю прелесть такого счастья, – сказал Генрих, улыбаясь и отвечая этой улыбкой на свою мысль о собственных вечных опасениях.

– А чтобы мы продолжали чувствовать себя так же хорошо, говори с ней о чем-нибудь хорошем, не надо ее впутывать в политику; в особенности не надо ей знакомиться с моею матерью.

– Да, королева Екатерина так любит ваше величество, что может приревновать вас к другой любви, – ответил Генрих, ловко увернувшись от опасной темы разговора, затронутой королем.

– Мари, – сказал король, – рекомендую тебе самого хитрого и самого умного человека, какого я когда-либо знавал. При дворе – а это немало значит – он околпачил всех; один я, быть может, вижу ясно, что у него на уме, но не то, что у него в душе.

– Сир, меня огорчает, – ответил Генрих, – что вы сильно преувеличиваете одно и подозрительно относитесь к другому.

– Я ничего не преувеличиваю, Анрио. Впрочем, когда– нибудь все станет ясно.

Повернувшись затем к Мари, король сказал ей:

– Он замечательно составляет анаграммы. Попроси его составить анаграмму из твоего имени, ручаюсь, что он сделает.

– О! Что же может выйти из имени простой девушки вроде меня? Какую тонкую, приятную мысль можно извлечь из сочетания букв, которыми судьба случайно написала: Мари Туше?

– О, сделать анаграмму из этого имени такие пустяки, что и хвалить не за что, – ответил Генрих.

– Ага! Уже готово! – сказал Карл. – Видишь, Мари!

Генрих Наваррский вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее листочек и под именем:

Marie Touchet[37]

написал:

Je charme tout.[38]

Затем передал листок молодой женщине.

– В самом деле, просто нельзя поверить! – воскликнула Мари.

– Что он там выискал? – спросил Карл.

– Сир, я не решаюсь повторить, – ответила Мари.

– Сир, – сказал Генрих, – если в имени Marie заменить букву i буквой j, как это делают, то получается анаграмма, буква в букву: Je charme tout.

– Верно, буква в букву! – воскликнул Карл. – Слушай, Мари, я хочу, чтоб это стало твоим девизом. Никогда ни один девиз так справедливо не бывал заслужен. Спасибо, Анрио. Мари, я велю выложить его из алмазов и подарю тебе.

Ужин кончился; на соборе Богоматери пробило два часа.

– Теперь, Мари, – сказал Карл, – в награду за его хвалу тебе ты дашь ему кресло, чтобы он мог поспать в нем до утра; только подальше от нас, а то он так храпит, что даже страшно. Затем, если проснешься раньше меня, то разбуди нас, – нам в шесть часов утра надо быть в Бастилии. Доброй ночи, Анрио. Устраивайся, как тебе любо. Но вот что, – добавил он, подойдя к королю Наваррскому и положив ему руку на плечо, – заклинаю тебя твоей жизнью, – слышишь, Генрих, твоей жизнью! – не выходи отсюда без меня и ни в каком случае не вздумай вернуться в Лувр.