на плечи старушки.
Прибежали люди. Прибежал с намыленной щекою Савелий Никанорович.
И было тут изумление неисчерпаемое и даже страх велий.
— Образ!.. Батюшки!.. Да как он сюда попал?.. Какой образ? Чей образ? Откуда он?
Вопросов, догадок и самых разнообразных предположений была целая бездна.
Все бегали как ошалелые по всему дому, снизу вверх и сверху вниз; глядели на лик, безмолвно и строго смотревший на них из-за стекла; глядели, недоумевая, друг на друга, крестились, восклицали, ахали, изумлялись, страшились и радовались.
Прибежала из флигелька и Макрида-странница, которой уже успели сообщить о необычайном явлении; как прибежала, так сразу — бух перед окном на колени и давай выбивать несчетные поклоны.
— Матушка! Вашие преасходительство! — вопияла она, кланяясь образу, и в то же время простирая руки, и вертясь на коленях во все стороны, и обращаясь ко всем присутствующим. — Евдокия Петровна!.. Ведь это чудо! Божеское чудо!.. Господь милостию своею посетил!.. Дом твой блаадатью взыскал, родная ты моя!.. И как чудно: ну, как бы руке-то человеческой встащить да поставить его на-кося куда? Ну, добро бы еще внизу — мудреного бы тут не было, а то с улицы да на мезонине! Ну вот, видимо, как окроме Господа, никому невозможно!.. Явление, мать моя, явление!..
Все слушали Макриду, качая изумленными головами.
— Вот оно! Помните ли, голубчики мои! — быстро вскочила она с колен. — Антонидке-то видение сонное было, лик-то являлся? Вот он, лик-то, и есть! Вот он — священство священное!.. как сказал тогды, что и седмицы не минет, так и исполнилось! Помните ли, батюшки-голубчики? Еще и Фомка-дурак то же предсказывал!
Все присутствующие действительно очень живо припомнили и то и другое предвещание. Теперь уже для них не оставалось ни малейшего сомнения, что образ этот — свыше явленный и что именно не на что иное, как только на него указывали оба предречения.
Живо разнеслась по всему соседству весть о благодатной милости, посетившей дом Савелия Никаноровича. На улице немедленно столпилась кучка местных обывателей и глазела на чудо, воочию всех прислоненное к оконному стеклу. Шли весьма разнообразные толки и заключения. Иные из любопытства проникали даже в самую спальню Евдокии Петровны, чтобы видеть не только изнанку, но и самый лик явленной иконы. Все поздравляли хозяев с Божией милостью. Сморщенная девица-горничная по крайней мере в сотый раз повествовала всем и каждому, как пришла она будить барыню и обычно пожелать ей доброго утра, как подняла стору и всплеснула руками и так далее — все последовавшие слова и события этого утра.
Евдокия Петровна тотчас же разослала в разные концы города почти всех своих людей. Одному наказывала бежать к отцу-протопопу, чтобы скорее шел молебен петь, другому — на кладбище к отцу Иринарху; третьему — велела скакать на извозчике оповестить княгиню Настасью Ильинишну, госпожу Лицедееву, Петелополнощенского, Маячка и других, к кому поспеет и кого сам вспомнит.
Пока эти гонцы пустились облетать город, Савелий Никанорович порешил внести образ в комнату и поставить его в киоту на самое почетное место.
Та же самая лестница опять была вытащена из-под навеса и пошла в дело.
Один из уличных зрителей охотой вызвался взлезть и достать образ, на что и получил немедленно согласие. В этаких экстраординарных обстоятельствах каждый, по неизмеримым свойствам человеческой природы, непременно стремился сам сделаться действующим лицом, чтобы потом, при рассказах, иметь повод и право хоть куда-нибудь ввернуть в дело собственное я. Савелий Никанорович самолично принял образ из рук в руки от охотника и, с непокрытою головою, благоговейно понес его в дом свой и поставил на уготованное место, рядом с египетской тьмою и костью Козьмы и Демьяна.
Все присутствовавшие опять-таки были несказанно поражены сильным ароматом розы, исходившим от образа, и этот аромат уже окончательно убедил их в чудесном происхождении иконы.
Пришел отец-протопоп Иоанн Герундиев с причетником. Дьякона не захватил он с собою, потому что тот в это время служил обедню с очередным священником.
Начались новые ахи и рассказы да объяснения.
— Вы, матушка, ваше превосходительство, конечно, пожелаете украсить этим образом свои приход? — мягко выразился отец Герундиев.
Евдокия Петровна, напротив, думала было оставить его у себя в доме; но отец Иоанн успел наконец убедить ее, что благодать, посетившая ее, не отыдет, если образ будет поставлен во храме, где все без исключения могут поклоняться ему, тогда как в частном доме поклонение это не каждому может быть доступно, а что всем и без того будет известно, где и как и у кого явился образ, и что можно даже напечатать и издать брошюру обо всем этом происшествии.
Убежденная такими доводами, Евдокия Петровна склонилась на предложение отца Иоанна, так что, когда в числе прочих званых и избранных появился отец Иринарх, то это уже было у них дело вполне решенное.
Рассказ о чудесном явлении был выслушан отцом Иринархом с некоторым скептицизмом, а сообщение Савелия Никаноровича о последнем намерении отца-протопопа встретило в новоприбывшем обычную его загадочную ухмылку и острый проницательный взгляд, брошенный исподтишка все на того же отца-протопопа, и этим догадчивым и пытливым взглядом отец Иринарх, казалось, проник во вся внутренняя отца Иоанна и прочел там вся его сокровенная, так что того даже несколько покоробило.
— Антонида предсказала… хм… и опять-таки Фомушка! — помыслил вслух сам с собою Отлукавский. — А где же этот Фомушка? Не видать его что-то…
— С вечера ушел куда-то и не бывал еще доселе…
— Хм… Так с вечера, говорите вы?.. А образ-то в ночь явился?
— В ночь, батюшка, в ночь! И в таком месте, где рука человеческая…
— Знаю, знаю, матушка! Но не в том это дело. А вот желательно бы на образ-то взглянуть. Позвольте показать мне его.
Повели наверх отца Иринарха, куда протянулась за ним и длинная вереница прибывших знакомых.
Отец Герундиев тоже поднялся вместе с другими.
— Так это-то он и есть? — проговорил Иринарх, рассматривая стоявший в киоте образ. — Ох, да какой же темный!
— Древность, батюшка, древность! — заметил Савелий Никанорович.
— А может, и копоть, ваше превосходительство, может, и копоть, — развел руками Отлукавский.
— Какая же копоть? Это видно, что древность, — возразил ему Герундиев, с оттенком несколько злобного неудовольствия на его сомнение.
— Древность? А вот мы это сейчас поглядим!
Макрида стояла вся бледная, с некоторым беспокойством в блуждающем взоре, и старалась прятаться за спины многочисленных свидетелей.
— Позвольте попросить у вас чистое полотенце да тепленькой водицы немножко, — обратился Иринарх к хозяйке. — Да не беспокойтесь сами, ваше превосходительство! Пускай вот… хоть Макрида сбегает — она ведь у вас свой человек